Падшие ангелы (ЛП) - Шеттлер Джон - Страница 17

Роденко обдумал сказанное.

— Они атаковали нас именно потому, что ничего этого не знали, — сказал он. — Их разведывательный отряд столкнулся с противником, и это больше походило на разведку боем. Однако Николин перехватил их переговоры. Атака была прекращена по приказу командующего флотом.

— Да, адмирала Хэлси. Вы слышали эти имена. Хэлси, Нимиц — все они люди, в честь которых они называли корабли, хотя мы и сами используем имена наших старых адмиралов для тех же целей. Что же, сейчас они поняли больше. По крайней мере, они одумались и прекратили атаку. Это дает мне надежду на то, что теперь мы сможем поговорить.

— Но что нам им сказать, товарищ капитан? Заявить, что мы действуем от лица Советского Союза?

— Еще один хороший вопрос, — ответил Карпов. — Советское руководство будет это отрицать, если мы, конечно, не свяжемся с ним и не придем к договоренностям. Но я не думаю, что мы сможем оказаться достаточно убедительны для советских властей. Нам пришлось бы зайти во Владивосток, и это было бы похоже на то, что мы пережили раньше. Они бы прислали чиновников, чтобы нас осмотреть. Они наверняка захотели бы «опросить» нас, узнать, кто мы такие и откуда мы взялись. Наши корабли наверняка заставят их выпучить глаза, верно? Нам придется раскрыть все, чтобы рассчитывать на полное сотрудничество. На это могут уйти месяцы, а я не намерен столько ждать.

— Я все еще не понимаю, как вы намерены поступить, товарищ капитан.

— Возможно, я сам тоже, Роденко. Но я полагаю, что советское руководство не поверит ни одному слову, которое мы могли бы им сказать. Они поверят нам, только если сами увидят. Они понимают силу, и определенно понимают, как использовать ее, чтобы добиться своего. Я могу показать им силу, превосходящую все, что они могут себе представить. То же касается и американцев. Мы только что показали им, что они не могут просто бросить на нас волну ударных самолетов. Мы показали им, насколько уязвимы их драгоценные авианосцы. Мы показали им, что они имеют дело с чем-то экстраординарным, с силой, с которой нужно считаться, как они могли бы выразиться. Я хочу, чтобы они еще немного поварились в этом борще. Нам, возможно, придется применить нашу силу еще раз, прежде, чем мы сможем заставить их отойти и прислушаться к нашим требованиям.

— Нашим требованиям, товарищ капитан?

— В конечном счете, мы должны будем поддержать Советский Союз в послевоенном мире. Что мы еще можем сделать? Это наша страна. Сталин может нависать над ней большой черной тенью, но Россия переживет Иосифа Сталина и всех остальных. Вопрос состоит в том, переживет ли Россия НАТО в той проклятой войне, в которую мы оказались втянуты перед чертовым извержением, которое забросило нас сюда. Как вы думаете, что делали союзники, когда мы впервые оказались в этом времени? Черчилль и Рузвельт планировали тайную встречу в бухте Арджентия. Они назвали подписанный договор Атлантической Хартией, который в конечном счете станет основой НАТО. Можете заметить, что Сталина они не пригласили. И что же они делают сейчас? В этот момент они готовятся встать против нас за Железным занавесом и Берлинской стеной, пока мир не рухнет и они, наконец, не примутся за нас в наши дни. Я скажу так, Роденко. Когда-то мир считал, что мы построили эту стену, чтобы удерживать людей и контролировать их. Но дело в том, что мы построили ее, чтобы сдерживать американцев! Мы видели все, Роденко. Мы знаем, что они намерены делать — все. Будет большое противостояние на Кубе, пока Хрущев не отступит[32], затем они начнут донимать нас в Афганистане, преследовать и терзать, пока советский союз не рухнет. Но теперь мы можем все изменить.

— Разве, товарищ капитан? При всем уважении, у нас, безусловно, есть сила, отличающаяся от всего, что существует в мире. Но у этой силы есть своим пределы, и свой запас. «Орлан» израсходовал тридцать зенитных ракет. Их у него осталось 150. Мы только что израсходовали шестнадцать зенитных ракет средней дальности, что оставляет нам 168. Мы выпустили четыре П-900, и у нас осталось тридцать ПКР. На «Орлане» и «Головко» еще тридцать две. Возможно, мы только что серьезно повредили вражеский корабль. Но и это потребовало нескольких попаданий. Помните, что случилось в сражении с японским линкором?

— «Ямато»? Да, это был серьезный бой.

— Мы вогнали в него восемь ракет и две торпеды, и все равно он уцелел и впоследствии вернулся в строй. Я так полагаю, что у американцев тоже есть линкоры, товарищ капитан. В этой оперативной группе я фиксирую по меньшей мере два.

— Да, если это дело затянется, то наш ограниченный запас обычных вооружений начнет сказываться. Мы можем атаковать их прежде, чем они даже узнают, где мы находимся, и очень сильно, но только на короткое время. Поэтому мы сталкиваемся с теми же решениями, которые обсуждали ранее. Мы либо уходим в открытое море, прочь от союзных военно-морских сил, либо пытаемся сделать что-либо здесь и сейчас, пока у нас еще есть наша сила. У нас есть то, что американский президент Теодор Рузвельт называл бы очень большой дубиной. Так что я намерен говорить тихо, но если мне нужно будет повысить голос, чтобы быть услышанным, мне нужна будет и эта большая дубина.

— Но так уже было, товарищ капитан, — жалобно вставил Роденко. — Мы даже использовали ядерную боеголовку — я говорю мы, а не вы. Я был на этом корабле — там, на мостике, и не сделал ничего, чтобы помешать этому. Я отвечаю за то, что случилось, в той же степени, что и вы, так что говорю об этом не ради того, чтобы обвинить вас.

Карпов не был уверен, что ему было очень приятно это слышать, но Роденко, судя по всему, говорил так, чтобы подсластить чай, который они пили вместе.

— Тогда к чему вы ведете?

— К тому, товарищ капитан, что мы использовали боеголовку, и это не принесло нам ничего в геополитическом плане. Война даже началась раньше, и американцы заняли еще лучшие позиции в Европе, по крайней мере, так говорил Федоров. Но в целом наши действия мало что значили.

— Нет, они повлияли на мир, Роденко. Я думал об этом какое-то время и тоже обсуждал с Федоровым. Он полагает, что мир, в который мы вернулись, прибыв во Владивосток, был не тем, который мы оставили. Наши действия в прошлом изменили ситуацию, и наше предзнание о Третьей Мировой тоже дало нам определенные преимущества. И я скажу больше… — Он понизил голос, словно намекая, что то, что он сейчас скажет, было конфиденциальным. — Мы понесли потери во время нашего похода во времена Второй Мировой войны. И оказалось, что в мире, в который мы вернулись, их никогда не существовало!

— Я не понимаю.

— Их никогда не было. Они никогда не рождались. Подумайте об этом, — он рассказал Роденко о том, что они обсуждали с Федоровым и адмиралом Вольским, и новый старпом, наконец, был поражен.

— Значит, мы изменили историю настолько, что это затронуло людей с самого корабля?

— Думаю, что так, и это также объясняет то, что время нашло способ разрешить это противоречие. Мы сделали многое — кто знает, что именно. Мы убили тех, кто должен был выжить и спасли тех, кто должен был умереть. Этого оказалось достаточно, чтобы повлиять на судьбы людей с нашего корабля — всех, кто погиб, кроме Орлова.

— Орлова?

— Это вылилось в большое дело. Задача Федорова касается того плавучего ядерного реактора. Он занят тем, чтобы вернуть Орлова. Но теперь у них появилось больше забот, чем бывший начальник оперативной части. Мы оказались здесь, почти 1 500 душ на борту трех кораблей, и никоим образом не можем вернуться.

Роденко некоторое время молчал, обдумывая сказанное и пытаясь разгадать загадку. Если они уже неоднократно изменяли историю, что могло случиться на этот раз?

— Что, если мы изменим еще что-то, товарищ капитан?

— Значит, вы говорите об этом?

— Да, но что, если мы сделаем что-то, что повлияет и на наши собственные судьбы, как оно повлияло на тех, кто, как вы сказали, никогда не рождался? Вы сказали, что время нашло способ разрешить это противоречие. Поэтому они погибли?