Андрогин. Новая эра (СИ) - Эм Джексон - Страница 17

Доктор хмыкнул.

– Узнаете? А вы что, сможете это проверить? – хмыкнул Иннокентий.

Виктор поник. Когда он поднял взгляд на врача, в нем читалось: пожалуйста.

– Я обещал. И все будет так, как мы с вами договорились. Самая щадящая терапия. Вы ведь верите в то, что ваша дочь сможет вернуться к нормальной жизни.

– Если захочет, – промолвил отец. – Как-то она сказала, что это ее выбор, что реальность оказалась слишком тяжелой для нее, и она не хочет хлопать себя по щеке и понимать: то, что происходит вокруг нее – это правда. Для нее почему-то намного реальнее то, что в последнее время происходит в ее голове.

Иннокентий лишь отмахнулся.

– Это пройдет. Вы не думайте, что я не разделяю ваше горе. Я понимаю, что вы чувствуете.

– Вы? Понимаете? – опешил Виктор. – У вас что, есть родственники в таком положении, как я?

– Нет, увы, – развел руками Иннокентий.

– Увы? – горько рассмеялся Виктор. – И у вас еще язык поворачивается такое сказать! Вы никогда не сможете поставить себя на место родителя, с ребенком которого произошло такое горе.

– Я – нет, – спокойно ответил Иннокентий.– Но, повторюсь, через меня прошло уже столько таких, как вы, что я невольно все это прочувствовал.

Отец Жанны стал неистово мотать головой из стороны в сторону.

– Вы просто наблюдатель. Вы не пропускаете это через себя. Поэтому огромное вам спасибо. Я очень надеюсь, что Жанна будет в наилучших условиях.

– Непременно, – направился к нему доктор, будто уже провожая его к двери.

– Я позвоню вам завтра, хорошо? Нам надо будет ее навестить,

– Да, да, время позднее, идите к жене и поезжайте домой, отдыхайте. И помните: сейчас ваша дочь получает определенный опыт. И, как она правильно заметила, это лишь ее выбор. А любой опыт, даже негативный, это очень важно. Так что не расстраивайтесь.

У Виктора было ужасное желание что-то добавить, но он так и не нашел слов, и быстро покинул кабинет главврача.

Все зависит от случая. Кого посадили, тот

сидит, а кого не посадили, тот гуляет, вот и все.

В том, что я доктор, а вы душевнобольной,

нет ни нравственности, ни логики,

а одна только пустая случайность.

А.П. Чехов «Палата номер 6»

Стены этой частной психиатрической клиники не были желтого цвета вопреки всем предрассудкам. Массивное модное здание, построенное явно недавно, состояло из двух корпусов, соединённых между собой длинным навесным мостом – коридором, который разделял женское и мужское отделение.Здание находилось на огромной ухоженной зеленой территории, окруженной высоким забором в лесопосадке, и было оформлено в серых гранитных оттенках. Оно было не одно, а в окружении комплекса однотипных маленьких зданий, выполнявших различные функции подсобных помещений.

Клиника, скорее, напоминала дом, который сдавался в аренду, чем те страшные помещения, которые описывают СМИ. Что мы обычно представляем, думая о психиатрическом заведении? Государственном, разумеется. О том, куда приходят на зиму ночевать бомжи, где пытаются откосить от армии глупые молодые парни, и становятся потом больными людьми. О том месте, которое кишит зеками, которые предпочли психбольницу тюрьме, и где разрешают выходить, к примеру, по семь раз в туалет на пять минут на какую-то дырку. И только в случае надобности «по большому», приносят стул. Здесь же все было создано для комфорта пациентов. Разумеется, за деньги их родственников, а так же спонсоров, которые ранее инвестировали в эту клинику.

Когда Жанна очутилась в палате, она поняла, что будет находиться в ней не одна. На кушетке поодаль от ее кровати спала или просто притворялась, что она это делает, другая женщина. Жанна долго всматривалась в ее неподвижную спину и согнутое тело.

Ей было безумно интересно, что же привело ее сюда.

Она была несказанно рада, что очутилась не дома. Груз ответственности после появления голоса в ее голове с утра просто испарился. Теперь она чувствовала себя защищенной. Она ушла от своей судьбы. Просто оказалась слишком слабой, как сама себе объяснила, чтобы бороться. И вот и спряталась здесь. Почувствовав, что здесь ее никто не будет трогать, и она в безопасности, она отключилась.

Следующее утро началось для нее примерно с семи утра с приема лекарств. Она наконец-то смогла рассмотреть внешность женщины, которая была ее соседкой по палате. Жанна пришла в ужас от того, что увидела.

Перед ней сидела женщина с бледной кожей, бесцветными губами и тусклыми волосами. На донельзя похудевшем лице выделялись впавшие серые глаза и щеки. Лишь изгибы лица все равно напоминали о какой-то небывалой красоте этой женщины, по всей видимости, некогдасломленной жизнью.

Сейчас она нелепо поправляла блеклые слабые выцветшие русые волосы средней длины, соплями обрамляющие ее лицо.

Еще эта странная соседка Жанны по палате имела непонятную привычку заламывать руки и закатывать глаза во время беседы. Когда она выполняла второе действие, она будто уносилась благодаря этому в воспоминания, при выполнении же первого она либо наказывала себя за что-то, либо пыталась причинить себе боль физическую, чтобы замять, уменьшить боль душевную.

По ее внешности было видно, что она уже далеко не девочка, и ей за тридцать. Черты лица ее четко выделялись впадинами и глубокими морщинами. Выглядела она явно старше своего возраста. Создавалось какое-то жуткое ощущение, если смотреть на нее долго. Было понятно: она еще молода, но в то же время уже нет. Она давно больше не хотела впускать в себя жизнь, потому что она оказалась для нее слишком тяжела. Она постоянно винила себя за что-то и уже не была готова открыться. Жизни, изменениям, людям. Ничему.

Возможно, когда-то она была чрезвычайно красивой и стройной. Сейчас же ее тело напоминало какие-то неправильно собранные палки, обтянутые восковой кожей и торчащие в разные стороны. На всем этом несуразном, покалеченном временем и болезнью теле, первым делом бросались в глаза грязные ломкие ногти различной длины.

«Почему их не состригают здесь, в больнице, ведь они обязаны это делать?» – подумалось Жанне.

Но женщине напротив было уже все равно. Любого, кто начинал смотреть на Оксану, – так звали эту странную соседку, – встречал забитый загнанный взгляд, направленный внутрь.

Вот и сейчас, когда их глаза встретились, Жанна заметила и на себе взгляд этой женщины и быстро отвернулась.

«Сама думаю о ней, что она страшная, а представляю, что можно подумать обо мне сейчас», – пронеслось у нее в голове.

И вправду, внешность Жанны так же стала совсем иной.

И следа не осталось от былой красотки. Ее теперь было просто невозможно узнать. Казалось, изменились даже черты ее лица. Взгляд, который ранее был направлен в общество, прямо, теперь казался скрытным и смотрел куда-то вглубь, собираясь поведать некую страшную тайну. Казалось, уста Жанны сейчас раскроются, и она проговорит: я знаю это.

Ко всему прибавлялся еще и тот факт, что перед попаданием в психбольницу, она полностью состригла свои волосы. Ей так было легче. Она лишилась индивидуальности. Своей собственной идентичности. Она больше не хотела быть Жанной. Это имя и эта жизнь не принесли ей счастья. Она хотела стереть свое прошлое с карты мира, начать новую жизнь. Страхи покинули ее. На новом лице проступило невидимое доселе мужество. Куда подевалась вся былая женственность Жанны? Это останется загадкой навсегда.

За последние месяцы борьбы со своими паническими атаками и тщетными уговорами родителей, что она все же слышит голоса и это правда, мольбами поверить ей и быстрее попытаться что-то предпринять, она очень похудела. Изменилась она не только внутренне, но и внешне. Выглядела крайне измождено. Фигура, ранее наполненная множеством женственных изгибов, сейчас стала угловатой и, можно не бояться этого слова, мужиковатой.