Проклятие виселицы (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 43

Мать, поглощённая беседой с одним из священников, пришла в ужас и устыдилась за сына, устроившего святотатство в таком священном месте. Священник нахмурился, пристально глядя на Рафа.

— Это и есть тот мальчик?

— Да, святой отец, но клянусь, обычно он ведет себя хорошо. Просто никогда раньше...

Но священник взмахом руки заставил ее умолкнуть. Он схватил мальчика за подбородок и повернул его лицо к огню свечей. Казалось, увиденное его удовлетворило. Он провел пальцами по горлу Рафа, по груди, животу и паху.

Священник крепко сжал у него между ног. Раф извивался, пытался вырваться, но мать крепко его держала.

Наконец, священник выпрямился.

— Многообещающе, весьма многообещающе, — сказал он матери Рафа, и та радостно улыбнулась в ответ.

Священник снова взглянул на Рафа.

— А теперь, мальчик, встань на колени и помолись о выздоровлении твоего отца. Молись искренне, ведь Господь узнает, если ты был рассеян и не молился от всего сердца. Мальчики, огорчающие Бога, попадают в ад, ты же знаешь об этом? Но Святой Георгий услышит молитвы чистых и безгрешных детей.

Мать Рафа заставила его встать на колени перед множеством тоненьких зажжённых свечей. От них исходил такой сильный жар, что Рафу казалось, будто его лицо тает, оплывая как воск.

— Ты слышал, сынок, молись за своего отца. Он надеется на тебя.

Если они чисты и без греха. Казалось, тяжкий груз отцовской болезни навалился на худые плечи Рафа. Все совершенные им грехи закружились вокруг в отблеске свечей, огненные бесенята словно насмехались и подшучивали над ним. Украденные персики; ложь о том что он работал, а сам в это время лазал по деревьям; порванная рубашка, которую он попытался утаить; бесчисленные вечера, когда он клялся, что молился, а на самом деле не делал этого. Он стоял на коленях, а все его страшные злодеяния скакали вокруг, вращали глазами и не обращали внимания на его молитвы.

Когда на следующий день они вернулись домой, малыш Раф был уверен, что отец уже мертв. Драгоценное янтарное ожерелье матери, которое теперь украшало реликварий святого, принесено в жертву напрасно. Святой Георгий отказался слушать, потому что Раф согрешил. Господь, должно быть, убьет его отца в назидание Рафу. Мать разрыдается. Семья умрёт от голода. И всё это, все страдания в мире — его вина.

Но его отец не умер. В конце концов он полностью выздоровел, и маленький Раф чуть не кричал от радости, что никто в деревне не узнает, какой он грешник. Он думал, что избежал божьей кары, но оказалось, что это не так. Спустя два года вся семья вернулась в церковь того аббатства. И только в тот день, когда родители отдали его священнику, Раф понял, что он, как и янтарное ожерелье матери, стал частью её сделки с Богом — сын в обмен на жизнь мужа.

Лишь тогда ему рассказали, откуда у смертных мужчин такие высокие ангельские голоса. И только тем утром в аббатстве он наконец понял, зачем его искалечили.

Дверь распахнулась, в потоке солнечного света в комнату ворвалась Элена. Медные волосы сверкали на солнце, а на лице сияла такая пылкая радость, что Раф чуть не вскочил и не бросился к ней. Но едва взглянув на него, девушка отпрянула, блеск в глазах тут же угас. После короткого замешательства, она попыталась улыбнуться, но Раф знал — это просто вежливая улыбка, которая причинила ему больше боли, чем он мог представить.

Элена выглядела намного лучше, чем в последний раз, когда он посадил ее, дрожащую, в мокрой одежде, в лодку. Она казалась опрятнее, и даже слегка поправилась — в доме Матушки Марго девушки питались гораздо сытнее и разнообразнее, чем на деревенской диете из грубого хлеба, бобов и трав, к которой привыкла Элена. Страх и страдание, отражавшиеся на ее лице в ту ночь, когда он спас её, исчезли, теперь она снова выглядела моложе своих шестнадцати лет. Рыжие волосы больше не заплетены в косы, а свёрнуты в узел и заколоты на затылке, хотя, как и остальные здешние девушки, Элена не прикрыла их сеткой или вуалью. И одежда на ней другая. Простое серое домотканое платье сменило другое, зелёное, спадающее до середины икр, поношенное, но из хорошей ткани, из-под него виднелась белая льняная оборка. Низкий V-образный вырез надёжно сколот дешёвой оловянной булавкой. Откуда Элена всё это взяла? Уж точно не у Матушки Марго — если бы Матушка добилась своего, булавка была бы расстёгнута, соблазнительно открывая выпуклую грудь, как фрукты на лотке торговца.

Кого Элена надеялась увидеть в этой комнате? Кому предназначался этот восторженный взгляд? На этот вопрос Раф получил ответ, едва девушка заговорила.

— Ты видел Атена? Он здоров? Он знает, где я? Он пытался разыскать меня, когда узнал, что я сбежала? — Она лепетала, как возбуждённый ребёнок, не дожидаясь ответов. — Это только Джоан думала, что я убила своё дитя. Знаю, в глубине души Атен в это не верил, он просто тоже слишком испугался и не стал с ней спорить. Он отказался свидетельствовать против меня на суде, а значит, знал, что я сказала правду. Он знает, я никогда ему не лгала.

При имени Атена лицо Элены светилось. В её глазах Раф видел не только надежду — нечто большее, отчего сжималось сердце. Перед ним явно была влюблённая женщина. Рафу случалось и раньше видеть такое, но нежный и полный желания взгляд никогда не обращался к нему. Элена всё ещё любила никчёмного Атена, даже теперь, после того как этот бесхребетный олух позволил своей мамаше обвинить её перед мерзавцем Осборном. Даже предательство Атена не привело Элену в чувство.

Рафу на мгновение захотелось изменить своё решение, сказав Элене правду — твой драгоценный Атен мёртв, повешен вместо тебя. Раф представил, как сморщится это возбуждённое личико, на глазах выступят слёзы, и она, рыдая, бросится за утешением в его объятья. Но взглянув опять на лицо девушки, он понял, что даже знание о смерти Арена не избавит её от любви к этому мальчишке. Знание принесёт ей лишь отчаяние и чувство вины, этого самому Рафу пришлось вынести слишком много, он не мог позволить ей так страдать.

Он поднялся, и, отвернувшись от Элены, перевёл взгляд на освещённый солнцем сад за открытой дверью.

— Я пришёл сказать, что тебе пора самой начинать зарабатывать на жизнь. Матушка Марго — добрая женщина, но она не может держать тебя здесь, если ты не работаешь.

— А я думала, ты пришёл забрать меня отсюда, — в её голосе послышалось недоумение.

Раф резко захлопнул дверь, обернулся к ней и раздражённо заговорил:

— Ты в самом деле вообразила, что я пришёл забрать тебя? Ты — беглая крестьянка, признанная виновной в убийстве. Да, знаю, ты утверждаешь, что невиновна, но в глазах закона ты — осуждённая женщина. Ты ведь не собираешься рассказать мне, что нашла ту знахарку, она может вернуть ребёнка и очистить твоё имя?

Элена горестно повесила голову.

— Похоже, нет, — сказал Раф. — Осборн назначил за тебя награду. Объявил сбежавшей от правосудия, волчьей головой. Любой англичанин имеет право убить тебя на месте и потребовать денег за твою голову. Поверь, Осборн предложил столько, что никто и минуты сомневаться не станет. И как думаешь, кто возьмёт тебя к себе и спрячет?

— Я думала... монастырь... — бессильно пробормотала Элена.

— Ты что, забыла, что на всю Англию наложен интердикт? Где ты найдёшь священника, чтобы скрепить клятву? Где возьмёшь приданое, чтобы стать монахиней? А если тебя не допустят к монашескому сану, ты станешь там только служанкой, и монастырь не сможет тебя защитить. Они отдадут тебя Осборну.

Раф увидел, что Элена дрожит, и лишь тогда понял, как она напугана. Он глубоко вздохнул и постарался говорить помягче.

— Тебе нужно пробыть здесь год и ещё один день. Если до тех пор тебя не найдут, ты будешь считаться не крепостной крестьянкой, а свободной женщиной... — Он смущённо умолк. Что он может ей сказать? Нужно ли говорить правду — быть объявленной свободной само по себе мало что значит. И если она не докажет свою невиновность, возможно, никогда не уйдёт отсюда. Раф подошёл к девушке, остановился, глядя на неё сверху вниз, и нежно погладил щёку — как отец, успокаивающий дочь. — Нужно смириться с тем, что ты останешься здесь по меньшей мере на год. Но за год многое может измениться. Кто знает, может, эта твоя знахарка вернётся обратно с ребёнком. Однако, — твёрдо добавил он, — тебе придётся отрабатывать своё содержание.