Проклятие виселицы (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 20

Молочница обошла маслобойню, бросая по три белых волоска из хвоста чёрной кошки в каждое из больших каменных корыт, где молоко должно отстаиваться перед взбиванием. Все женщины знали, что кошачья шерсть поможет подняться сливкам и помешает проискам злобных духов. Это было нужное дело, ведь Гастмир изобиловал злопыхателями, и людьми и духами, которые только и ждали, чем бы повредить.

— А огонь уже посолен? — спросила молочница у Джоан, подмигивая остальным женщинам. Они переглянулись, хитро ухмыляясь. Вопрос был задан, лишь чтобы поддразнить Джоан, они уже знали ответ.

Джоан гордо вздёрнула подбородок.

— Разумеется. Я всегда это делаю прежде всего, до начала работы, иначе всё пойдёт не так. Можете ни о чём не беспокоиться, пока я здесь.

Джоан считала, что никто, даже молочницы, не знают лучше неё, как защититься от ведьм, которые могут испортить сыр или помешать сбиться маслу. И никто больше нее не заботился о том, чтобы принять все меры предосторожности.

Прожив четыре месяца под одной крышей со свекровью, Элена поняла, что у Джоан есть все основания бояться сглаза — в Гастмире не осталось ни единого мужчины, женщины или даже ребёнка, не пострадавшего от её злого языка и втайне не посылавшего ей проклятий.

Увидев, что острые маленькие глазки свекрови шарят по маслобойне, Элена попыталась скрыться из вида. Но сделаться невидимкой с таким животом невозможно — Джоан заметила невестку и, сжав губы, направилась к ней. Боясь язвительных замечаний, которые уже приготовила ей Джоан, Элена вздрогнула, жирный телячий желудок выскользнул из опухших пальцев и шлёпнулся на пол, жидкость из него хлынула девушке на ноги. Элена с трудом удержала бочонок и попыталась вернуть желудок на место, но Джоан уже подхватила его.

— Какая бессовестная небрежность! Желудок можно наполнять только шесть раз, потом жидкость слишком слаба и никуда уже не годится. А ты из-за своей неуклюжести потеряла первый, самый крепкий сок.

Марион забрала желудок из рук Джоан и проворно долила в него тернового настоя.

— Брось донимать бедную девочку, Джоан. Ничего страшного, желудок ещё даже и не намок. — Она подмигнула Элене, и та благодарно улыбнулась.

Джоан покраснела от возмущения. Но Марион не обращала на неё внимания.

— Как дела, детка? Справляешься? Думаю, осталось недолго. Последние недели всегда самые тяжёлые, но когда держишь на руках своего ребёнка, понимаешь, что оно того стоит. От боли ты будешь вовсю клясть своего Атена, но тебе на грудь положат твоё дитя — и забудешь про боль в спине и страдания родов. Верно, девушки?

Женщины заулыбались, бормоча слова согласия.

— Пользуйся этими последними неделями, детка, — продолжала Марион. — Когда появится ребёнок — настанет конец ночному сну, на долгие годы. Даже когда уже отнимешь от груди, всё равно не сможешь спать, беспокоясь о нём.

— С тех пор как к нам пришла эта девица, мой бедный сын лишился спокойного сна, — резко сказала Джоан, всё ещё разозлённая вмешательством Марион.

Марион насмешливо подняла брови.

— Правда? Держишь его в хорошей форме, детка? Ну и правильно.

— Ничего подобного! — яростно выпалила Джоан. — В её состоянии я этого ни за что не позволила бы. Уж я-то знаю, что должна защищать своего внука, даже от его матери. Нет, это из-за её снов мы все не спим. Стонет во сне каждую ночь. Я за последние месяцы почти глаз не сомкнула. Просто чудо, если меня это в могилу не сведёт.

— Кошмары снятся, детка? — сочувственно спросила Марион. — Такое с каждой случается, особенно с первенцем.

— Не так, как с ней, — вставила Джоан. — Один и тот же сон каждую ночь, по крайней мере, она так говорит. Слышит, как плачет её ребёнок, и идёт к нему, только он не умолкает, и она вышибает ему мозги.

Женщина заохали, некоторые трижды поплевали на указательные пальцы чтобы защититься от зла, которое может случиться после таких слов. И даже Марион забеспокоилась.

На минуту все умолкли, потом Марион сказала с притворным весельем:

— Мне как-то снилось, будто я уложила ребёнка в поле, а когда вернулась, он превратился в гриб с глазами, орущий во всю глотку. Вылитая копия отца, насколько я его помню.

Кое-кто захихикал. У всего выводка Марион отцы были разные, и не один не задержался даже настолько, чтобы узнать о своём потомстве.

— А мне снилось, что я бросила своего в пруд, где стирала, — сказала одна из женщин. — Иногда так хочется вправить мозги этому мелкому паршивцу.

Женщины забормотали, выражая искреннее согласие. Её сын замучил всю деревню, и у матери уже не осталось сил бранить его. Но если кто-то приходил в её дом пожаловаться на сына, она вставала на защиту своего детёныша яростнее барсучихи.

Марион подтолкнула Джоан локтем.

— Помню, ты мне рассказывала, что тебе тоже всякое снилось, когда ты носила своего Атена. Разве ты не видела во сне, как запекла своего младенца в пирог, спутав его с зайцем?

Женщины ухмылялись, посматривая друг на друга, а Джоан залилась краской.

— Может и так, только я моему сыночку никогда вреда не причиняла, даже волоска на голове не тронула.

Весь Гастмир знал, что это не совсем так. Атен до сих пор припоминал жгучие удары материнского кнута, которым та нередко орудовала, когда ей казалось, что сын становится похожим на своего никчёмного отца.

— Вот видишь, — Марион ободряюще похлопала Элену по плечу, — у каждой женщины бывают странные фантазии, когда она носит ребёнка, и ничего от этого не случается.

Элена устало улыбнулась, стараясь сделать вид, что поверила, но очень обрадовалась, когда одна из женщин крикнула, что молоко готово к сбиванию. Все тут же взялись за работу, и вскоре маленькую маслобойню наполнило ритмичное хлопанье сбивалок.

Когда Элена поделилась с Атеном своими страхами, он тоже сказал, что сон ничего не значит, но после, когда они остались наедине, прошептал, что возможно мать права, им не следовало заниматься любовью, пока Элена в положении. Наверняка её ночные кошмары из-за этого. Но Элену не убедили рассказанные женщинами истории. Она никогда в жизни не видела более реальных снов.

После той ночи, когда с помощью мандрагоры она увидела конец сна, она много раз пыталась сделать это снова, каждый раз молясь, чтобы всё кончилось иначе. Она постоянно думала про этот сон. Она и при свете дня не могла больше ни о чём думать. День медленно тянулся, а Элена с нетерпением ждала наступления ночи. Она боялась сна, не забывая о нём ни на минуту, как о зубной боли, но убеждала себя, что нужно пытаться увидеть его снова, и на этот раз, этой ночью, всё может случиться по-другому. Ещё раз, только один раз, и всё обязательно изменится, должно измениться.

Даже и не будучи беременной, Элена не смогла бы заниматься любовью с Атеном, когда его мать рядом, в той же комнате. А после того как рассказала о кошмаре, она и не смогла бы убедить его уйти для этого в амбар или в поле. Однако вскоре Элена узнала, что как бы ни был мужчина добродетелен днём, он беспомощен, когда спит. Похотливая соблазнительница, ночная ведьма Лилит часто приходила к Атену и обольщала во сне, так что Элена могла получить белое молоко, уже пролитое им. Она научилась незаметно красть несколько капель, едва коснувшись пальцами и не разбудив его, а потом выскальзывала из постели, пока Атен и его мать продолжали дружно храпеть.

День за днём Элена кормила мандрагору и ночь за ночью получала в награду один и тот же сон, пока окончательно не уверилась, что убьёт ребёнка, которого носит, хотя и не понимала почему. Возможно, она сделает это под влиянием минутного безумия, ненависти или отвращения — всё это Элена испытывала во сне. Одно она знала наверняка — что бы ни говорили Марион, Атен или Джоан, она не сможет остановиться. Ничего не поделаешь. Она убьёт своего сына потому, что уже увидела это.

Рауль заметно беспокоился. Осборн удалился в солар с Хью, отослав всех своих людей кроме Рауля. Кажется, они собирались говорить о поместье. По крайней мере, так начался разговор, но Рауль провёл в свите Осборна достаточно времени, чтобы понимать — как гадюка способна спрятаться в корзине с розами, так и в самом невинном замечании может скрываться смертельно опасная ловушка.