Записки водолазного старшины. Взгляд зоолога-натуралиста - Гагаев Сергей - Страница 5

На поверхности мы наблюдали лишь следствие необъяснимых в данный момент действий водолаза: его скорое перемещение на северо-восток, о чём могли судить по страховочному концу, который держал Шеф, и туго натянутой верёвке, к которой была привязана рама.

Почуяв недоброе и дав сигнал о срочном подъёме, Шеф, не дожидаясь ответа, стал быстро выбирать линь.

«Наш Ильич» – Алексей Ильич Пинчук. Фото В. В. Потина.

Вскоре, после значительных усилий мы увидели жёлтый шлем гидрокостюма, а подоспевший как раз во время «Наш Ильич» мгновенно втянул Алексея в резиновую лодку, правда, немного не рассчитав, в спешке затолкнул его с головой в проём под банкой, то есть под сиденьем лодки. Крик Шефа: «Чепешники[4]! Чуть водолаза не утопили!» – явно не способствовал скорейшему освобождению потерпевшего. «Наш Ильич» всё же сумел справиться со шнуровкой сиденья и, наконец, освободив голову Алексея из неожиданной ловушки, догадался переключить вентиль с «аппарата» на «воздух», а затем и вовсе снять шлем.

В тот день мы больше погружениями не занимались, одной неудачи нам вполне хватило, чтобы предохранить себя от дальнейших неприятностей. Помню, в тот день было много разговоров о неудачном, но счастливо закончившемся спуске, и о норах, которые наблюдал водолаз во время стремительного «полёта». Со строителями нор мы познакомились чуть позднее, собирая материал в затишном участке залива, окрещённом моряками «гнилой угол».

Пескожил.

Ими оказались черви-пескожилы, довольно крупные, около 20 см в длину. Подобно своим западным сородичам, они непрерывно выполняли свою основную работу – поедали грунт. Для этого черви зарывались в песок и заглатывали с помощью своей мешкообразной выворачивающейся глотки около 40 г грунта за сутки. В результате на входе их U-образной норы образовывалась воронка, а с «чёрного входа» холмик – пропущенная через пищеварительную систему кашица, обогащённая минеральными веществами. Состязаясь в трудолюбии с дождевыми червями, пескожилы перерабатывают и удобряют донный грунт, пропуская весь его верхний слой через себя примерно за год. Кроме того, они, как уже говорилось, служат великолепным кормом для рыб. Не знаю, обладают ли они ещё какими-либо достоинствами, но перечисленного, похоже, вполне достаточно, чтобы сказать: «Ну, до чего полезные и славные звери!»

Если в районе, где ты работаешь, всего одна скала, да ещё с таким странным именем, невольно будешь думать, что же это название означает. А если тебе уже основательно надоел длинный переход, сопровождающийся монотонной, несильной, но утомительной качкой, то непременно спросишь вахтенных, не знают ли они, что означает имя скалы. И уж будь спокоен, оказывается, знают! Помощник капитана тут же заверил меня, что поведает правдивую историю об этом. Вот что я услышал.

Не стоит и сомневаться, это было давным-давно. На побережье залива жил шаман. Он был свиреп и груб с окружающими, как чёрт в аду самого низкого звания, отвечающий за поддержание огня под сковородками, которые лижут грешники. Любимым его занятием было напускать порчу и творить разнообразные пакости. Несимпатичный он был человек, что и говорить, не джентльмен. Звали шамана Кыргын. Его гнусным душевным порокам подстать была и внешность: маленький, кривоногий, с колючими глазками и ехидным ртом. Справиться с ним никто не мог. Правда, однажды нашёлся смельчак, который на происки шамана ответил прямым в челюсть, но вылетевшие от удара зубы злодея превратились незамедлительно в больших чёрных воронов и заклевали насмерть бунтовщика. Разумеется, у шамана была красавица дочь. Имя девушки, к сожалению, затерялось в складках прошедшего времени. Как водится у красавиц, она была своенравна и непослушна. Естественно, никакого там страха и почтительного трепета перед именитым папашей. Мало того, однажды она влюбилась в прекрасного юношу, который явно был не во вкусе шамана Кыргына. Отец строго настрого запретил встречаться с этим молодым человеком, только красавица не послушалась. К тому же, в один прекрасный день они сговорились бежать и убежали бы, если бы шаман не узнал об этом. Разгневанный пуще обычного, он стал насылать порчу на доброго юношу и заодно на свою дочь, но от переизбытка злости что-то там, в заклинаниях, перепутал, а может быть стар стал, но как-то получилось, что превратил сам себя в скалу. А влюблённые поженились и зажили счастливо. Однако, видно, их мучила совесть, что, мол, старик вроде бы как из-за них пострадал. Вот и стали они отвозить на эту скалу еду, надеясь, наверное, что отец ею воспользуется. Да какое там! Разве скала будет питаться, пусть это даже самый вкуснейший и свежайший копальхен[5]. Короче, подманили они туда птиц, которые там до сих пор гнездятся и украшают скалу продуктами своей жизнедеятельности. Вот такая история.

Скала Кыргын. Фото В. В. Потина.

Спустя два часа мы пришли к скале Кыргын. Она торчала одиноко, как перст из воды. Мне почему-то стало жаль шамана. Я сфотографировал скалу на память. Над ней вились чайки. Дно вокруг, после обследования, оказалось богато заселённым различными организмами. На девятиметровой глубине встречались в избытке водоросли (бурые и багрянки), моллюски многих видов (в том числе и мидии), бокоплавы, губки и полихеты. Я подумал, что вся еда, которую принесли старику-шаману, наверное, очутилась на дне и вскормила столь разнообразный и хорошо развитый биоценоз. Вероятно, от качки, а может быть от необыкновенного морского воздуха, в голову иногда приходят весьма необычные мысли.

На обратном пути тот же рассказчик заметил, что моряки не любят заходить в эти места. Считается, что скала Кыргын притягивает людей колдовством и путает мысли. По поводу первого я скептически улыбнулся, а второе – меня несколько встревожило. Вернувшись домой, я заглянул в «Топонимический словарь Северо-Востока СССР». Слова «Кыргын» там, к своему удивлению, не нашёл. В книге было только «КЫРГЫНАЙВАЯМ», что означало в переводе с чукотско-корякского – река, текущая от сухой горы. Значит, «кыргын» – сухой, так вот что означает имя старого шамана. До сих пор сомневаюсь, что история, которую услыхал – не выдумка моряка. Право, не знаю. Только, как ни странно, несмотря на то, что прошло уже немало лет, меня всё тянет к этой одинокой скале с непривычным названием «Кыргын».

Один весьма уважаемый мной человек однажды заметил, что если чего-то очень ждёшь и это, наконец, приходит, то кажется неожиданным. Вот так, с нетерпением, мы ждали прибытия в Певек гидрографического судна «Георгий Максимов», осознавая с каждым уходящим днём всё отчетливее, что намеченная экспедиция в пролив Лонга может и вовсе не состояться в этом году по банальной причине – приходу зимы. Но чудо свершилось, и судно опередило зиму. В начале октября мы, сгибаясь от тяжести свалившейся на наши плечи удачи, изнывая под весом незамысловатого экспедиционного скарба, медленно поднялись на борт. Здесь всё было чудным: и маленькая каюта на двоих, и старые знакомые, и сердитый старпом, и даже хриплый голос, объявлявший запоздалым гостям о последней возможности покинуть судно перед выходом в море.

Медленно и почти незаметно судно отошло от стенки, а мы, увлечённые разговором о предстоящем путешествии, узнали об этом спустя несколько минут, увидев в иллюминатор скользящий мимо обшарпанный борт какого-то сухогруза.