Беркут
(Рассказы) - Махмудов Латиф - Страница 2

— Сам иди, если хочется!

— Беги, беги, кричи во всё горло, говори всем, что я нарочно развалил дедушкину супу!

Рахмат неожиданно всхлипнул и потёр грязным кулаком щёку. Мне стало жалко его. Рахмат никогда не плакал. Он не плакал, даже когда сорвался с крыши и расшиб коленку.

Я положил руку ему на плечо.

— Не обижайся на меня, Рахмат. Я тоже виноват. Не нужен был нам этот подкоп.

Мы посидели ещё немного, потом разошлись.

Дома я взялся за книжку, решил почитать. Целый час сидел над одной страницей, но так ничего и не понял.

Вернулся с работы папа. Всегда весёлый и шумный, сегодня он был чем-то расстроен. Даже от еды отказался, переоделся и ушёл. И мама заторопилась за ним.

— Мураджан, сынок, — сказала она, — ты поужинай один, а я сбегаю к Салим-ата. Он что-то занемог сегодня. Папа пошёл за доктором, а я отнесу ему поесть…

Я перекусил, разделся, лёг на койку и долго ждал папу и маму. За окном стало черно, часы пробили десять. Я не заметил, как уснул.

Утром меня разбудил Рахмат. Я взглянул на него и испугался: лицо у него было хмурое, осунувшееся.

— Заболел, что ли? — спросил я.

В комнате по полу бегали солнечные зайчики.

— Нет, просто не спал всю ночь, — ответил Рахмат. — Всё кошмары какие-то снились.

— Знаешь, Салим-ата заболел, — сказал я. — Вчера мой папа доктора к нему приводил.

— Знаю, — ответил Рахмат. — Сейчас моя мама пришла с ночной смены и сразу побежала к нему.

— Салим-ата очень добрый, — сказал я, вздохнув. — Когда я болел, он приносил мне разные вкусные вещи.

— А мне он всегда леденцовых петушков приносил с базара, — сказал Рахмат.

— Знаешь, Рахмат, давай купим ему халвы. Старики любят халву.

— Давай, — согласился Рахмат. — У меня есть рубль. Накопил, чтобы бинокль отдать в ремонт. Стекло одно выскочило.

— И у меня рубль. Сложимся, как раз хватит на халву. Пошли?

— Пошли.

Халву нам положили в большой кулёк. Мы несли его по очереди. От него очень вкусно пахло.

Свернув на свою улицу, мы увидели грузовик. В кузове на кирпичах сидели мой папа и дядя Мирзакарим, папа Рахмата. Заметив нас, они остановили машину и помогли взобраться к ним.

— Вы что по городу бродите? — спросил папа сердито.

Я сказал, что мы вовсе не бродим, а ходили покупать халву для Салим-ата.

Дядя Мирзакарим улыбнулся, подмигнул нам и освободил место рядом с собой. Потом повернулся к папе.

— Так слушай, что было дальше, — сказал он. — В ту пору стояли невиданные морозы. Наш старший сын тогда грудным младенцем был. Жена шла с ребёнком по тропинке вдоль реки. И вдруг неподалёку от этой самой чинары поскользнулась и упала. Мальчик отлетел в сторону, а она соскользнула в реку. Её оглушило, и она бы, конечно, задохнулась, если бы не подоспел на помощь сын Салим-ата. Жену мою он спас, а вот сам простудился, тяжело заболел и вскоре скончался. Вот почему для старика так много значат и река, и тропинка, и чинара…

— М-да-а… — задумчиво протянул папа.

— С тех пор старик совсем один, ни детей, ни родни… А сын его уже в те времена был видным поэтом. Даже книга у него вышла. У старика всего один экземпляр сохранился.

— Вот эту-то книгу он и потерял! — воскликнул папа. — Не помнит, куда положил, — стар уже Салим-ата, стар.

— Сколько мы его ни просили перейти к нам жить— не соглашается. Трудно ему, а тут ещё такая неприятность: потерял единственную память о сыне — книгу.

Машина подъехала к чинаре и остановилась. Так вот куда везли кирпичи: новую супу будут делать!

Когда мы помогли разгрузить машину и она отъехала, Рахмат отвёл меня в сторону.

— Ты не уходи домой. Дело есть, — сказал он тихо.

— Какое ещё дело?

— Знаешь, книга Салим-ата, наверное, упала в яму.

— Откуда ты взял, может, он её потерял в другом месте?

— Нет, — покачал головой Рахмат. — Помнишь, когда он подошёл к супе, на уцелевшем краю стояли чайник и пиала? Значит, он оставлял здесь и книгу. Не найдя книги, он подумал, что потерял её где-то в другом месте. Сказал же твой папа, что стар уже Салим-ата. Ведь правда стар! Вот он и забыл!

— Ве-ерно, — протянул я удивлённо и подумал: «Как это не пришло мне в голову? Вот ведь Рахмат до всего додумается!»

— Раз-два, и выкопаем книжечку! — сказал я. — Где твоя лопата?

— Ха, лопата! — фыркнул Рахмат. — Придумаешь же такое! «Раз-два»! Тут особая осторожность нужна… Это книга поэта-героя. Она, может быть, одна-единственная на весь мир. А ты — «лопата»!

Я промолчал. Ну что с ним спорить! А потом ведь… он прав.

Мы подошли к супе и стали осторожно разбирать обломки. Когда вытащили все крупные куски, Рахмат наполнил тюбетейку землёй и протянул мне. Я передал ему свою шляпу. Дело пошло веселее.

Мы провозились часа три. Я уже сомневаться начал, и Рахмат тоже, когда вдруг показался уголочек книги. Мы её тихонько извлекли, очистили от земли, пригладили помятые листы.

На душе стало легко и радостно.

— Пошли отнесём деду книгу, — сказал Рахмат. — Ты возьми халву, а я понесу книгу.

— А что мы ему скажем?

— Лучше всего, конечно, рассказать всё, как было. Я сам извинюсь перед ним. И ещё я его буду просить, очень-очень просить, чтобы теперь он жил у нас. Как ты думаешь, он согласится?

Рахмат посмотрел на меня с такой надеждой, будто всё зависело от меня.

— Конечно, согласится, — сказал я.

Я почему-то был уверен, что Салим-ата непременно переедет к ним, если Рахмат будет просить его об этом. Очень-очень.

Солнце светит ярко. Светит, но совсем не греет. Осень, ничего не скажешь…

Я сижу на плоском камне у нашей калитки. Он давно здесь лежит. Папа говорил, что меня ещё на свете не было, когда камень лежал здесь.

Я люблю сидеть на этом камне. Летом к нему не притронешься — до того горячий, а сейчас он чуть тёплый. Ничего не скажешь, осень…

Листья на яблонях и урючинах жёлтые, как лимоны. Они срываются с веток и, шелестя, падают на землю. Если проедет машина, они будто оживают и кидаются ей вдогонку.

Высоко в небе, каркая как оглашенные, летают вороны. Они кружатся над орешиной, которая растёт в соседнем дворе. Хозяева не все орехи сняли, оставили немного и воронам — вот они и пируют.

А хозяева эти, высокий мужчина и маленькая светловолосая женщина, почти и не жили здесь. В доме осталась старуха. Рахмат говорит, что это мать высокого мужчины. А мужчина с женой будто бы уехали в командировку.

— Они, кажется, геологи, — сказал он, — с рюкзаками за плечом ходят по горам, пустыням и тайге, ищут нефть и всякие металлы.

Интересная у этих геологов жизнь. Любой может позавидовать. Вот бы нам с Рахматом стать геологами! Уж мы-то нашли бы всё, что полагается…

— Эй, Мурад!

Это, конечно, Рахмат. Его голос можно и во сне узнать. Я нехотя обернулся. Рахмат стоял, наполовину высунувшись из своей калитки, и знаками подзывал меня.

— Чего тебе? — крикнул я с места.

Всё-таки хорошо сидеть на этом камне, который намного старше тебя и который чуть-чуть нагрелся от солнца. Вставать не хотелось.

Рахмат делал какие-то знаки и ухмылялся.

— Иди быстрее, иди… Хочешь посмотреть цирк? Там настоящий цирк!

Он схватился за живот и скорчился от смеха.

— Где цирк? Какой цирк?

— Иди, сам увидишь…

Рахмат продолжал дёргаться от смеха, как заведённая игрушка. Я подождал немного, пока он успокоится.

— Показывай давай, чего же ты…

— Идём, сейчас увидишь.

Мы вошли во двор.

— Подожди, — бросил мне Рахмат и забежал в сарай.

Оттуда он вышел с лестницей, под тяжестью которой согнулся пополам. Рахмат натужно сопел и кряхтел, но дотащил лестницу до дувала, приставил её и с таинственным видом полез вверх. Я с удивлением наблюдал за ним.