Беркут
(Рассказы) - Махмудов Латиф - Страница 1

Наш дом стоит у речки. Рядом растёт большая чинара. Говорят, этой чинаре больше трёхсот лет. Она огромная и ветвистая и издали похожа на большущий раскрытый зонт.

Ещё говорят, что в большом дупле чинары водятся змеи. Но это неправда. Однажды мы спустились с Рахматом в дупло. Оно глубокое, тёмное и сырое. В нём пахло плесенью и было чуть-чуть страшно. А змей там не оказалось. Даже дождевых червей не было.

Под чинарой сделано невысокое глиняное возвышение — «супой» называется. На этой самой супе, которая почти упирается в дувал[1] нашего сада, вечно сидит Салим-ата. С утра до ночи сидит и дремлет, на реку смотрит.

Попробуй подойди к чинаре! И чего такого нашёл здесь дедушка, никак не пойму. Подремать охота — шёл бы домой, на мягкой постели спал бы. А смотреть… Ну чего смотреть на эту речку, где, кроме гамбузят, никакой рыбы не водится? И то, конечно, если гамбузят можно считать рыбой.

В общем, непонятный человек этот Салим-ата. Недавно Рахмат рассказал, что собственными глазами видел, как вечером дед дремал, прислонившись к стволу чинары, а утром смотрит — старик всё ещё сидит в том же положении.

— Тут скрыта какая-то тайна, — решил Рахмат. — Не то чего бы ему днём и ночью караулить эту несчастную чинару?!

— Чепуха, — сказал я. — Салим-ата старый человек, и сидит он здесь просто потому, что это ему нравится.

— Ха! Придумает же! — фыркнул Рахмат. — Папа всегда говорил, что чинара — это история!

— История?

— Ну в том-то и дело! — Он вплотную подошёл ко мне и таинственно зашептал: — История, о которой говорил папа, лежит именно под этой самой супой, я уверен.

— Под супой? — изумился я.

— Вот именно. Рассуди сам, Мурад, почему Салим-ата не подпускает нас к дереву, днём и ночью сторожит его? Конечно же, он сторожит не супу и не дерево. Он тайник охраняет, зарытый под супой. Где-то, наверное, сотни учёных ищут его, а тут Салим-ата восседает на нём! Понял теперь?

Я молча кивнул. Как не понять — всё очень ясно. Только почему не я, а Рахмат об этом догадался? Признаться, кроме него, никто и не придумает такое, потому что он и книжки про всяких шпионов читает и сам хочет стать разведчиком.

Рахмат задумчиво поглядел на чинару, потом заговорил опять, теребя мой рукав.

— Послушай, Мурад, если мы разыщем эту историю, то на экзаменах запросто получим пятёрки. Нас и спрашивать не станут. Ты знаешь, почему многие учёные называются учёными? Раскопал под землёй какой-нибудь горшок или каменный топор — вот ты и учёный. Вот бы добраться до этого тайника! Кто знает, может, мы тоже… Верно ведь?

— Вообще-то верно, — ответил я, взволнованный словами друга, хотя не раз слышал, что стать учёным не лёгкое дело, — только вот…

— Что только?

— Да сидит же вечно Салим-ата на этой супе! Как её раскопаешь?

— А! — пренебрежительно махнул рукой Рахмат. — Всё это проще простого. Ты соглашайся, а остальное я обдумал.

Надо соглашаться, но на душе как-то неспокойно. И отказываться не хочется: вдруг Рахмат прав и под супой в самом деле зарыт таинственный клад?

— Будь что будет, — сказал я. — Только давай без фокусов.

— Какие фокусы! — огрызнулся Рахмат. — Мы просто проведём подкоп из вашего сада под супу. Каких-нибудь полтора-два метра — и мы у тайны, которую хранит Салим-ата. — А если ничего не найдём, закопаем подкоп, вот и всё, — продолжал Рахмат.

— Что ж, это неплохо придумано, — согласился я.

Рахмат тут же побежал домой и принёс лопату. Есть у него такая лопата, с короткой ручкой. «Штыковая» называется.

Мы принялись за дело…

Пять дней, как кроты, рыли мы этот подкоп. Работали по очереди. Когда Рахмат подавал из ямы наполненное землёй ведро, я смотрел на его чумазую рожищу и меня разбирал смех. И Рахмат смеялся, глядя на меня. Потому что моё лицо тоже было грязное, как у чёрта.

Мы шикали друг на друга: шуметь ведь нельзя — за дувалом сидит Салим-ата.

Вдруг лопата ударилась обо что-то твёрдое. Рахмат выскочил из ямы.

— Есть! — сказал он отрывисто. — Дальше копать опасно! Надо подождать, пока старик уйдёт обедать.

— Может, он уже ушёл?

— Надо посмотреть, — сказал Рахмат.

Я забрался на дувал и выглянул на улицу.

Салим-ата, как всегда, восседал на супе и через толстые очки читал потрёпанную книжку, написанную арабскими буквами. Перевернёт страницу, отхлебнёт из пиалы чаю и опять водит пальцем по строчкам. И охота ему читать такую старую книгу! Шёл бы лучше обедать. Ведь давно прошло время обеда.

Я спрыгнул вниз и предложил сбегать поесть. Рахмат сразу согласился.

Когда мы вернулись, старика не было. Рахмат полез в подкоп. Я схватил ведро, которое он подал оттуда, высыпал землю и дрожащими от волнения пальцами стал просеивать её.

Просеиваю, а сам думаю: «Сейчас я найду такую вещь, которая даже не снилась учёным всего мира!»

Я перебирал землю, но, кроме фарфорового черепка от разбитой пиалы и пожелтевшей бараньей кости, ничего не нашёл. Я внимательно разглядывал свои «археологические» находки, когда вдруг что-то ухнуло. Из норы выполз Рахмат. Он был насмерть перепуган, с него сыпалась земля.

— Супа обвалилась, — сообщил он, задыхаясь, — еле выбрался.

Я залез на дувал. Верно, супа исчезла. Вместо неё под чинарой зияла яма. «Хорошо, что старик ушёл», — подумал я с замирающим сердцем и спрыгнул обратно.

— Чего прыгаешь как козёл! — накинулся на меня Рахмат. — Надо подкоп засыпать.

— А супа?

— Что супа! Подумают, пришло время обвалиться— вот и обвалилась. Главное — заделать дыру с этой стороны.

Мы сгребли в яму всю землю, утрамбовали. Притащили пенёк, который лежал неподалёку. Он целиком накрыл то место, где мы недавно вели раскопки.

Рахмат забрался на пень. С него теперь можно было свободно разглядывать улицу.

— Смотри-ка! — ухмыляясь, повернулся ко мне Рахмат.

Я поднялся на пенёк.

По улице шёл Салим-ата.

Старик медленно приближался к чинаре, тяжело опираясь на палку и глядя себе под ноги. «Чему Рахмат радуется? — подумалось мне вдруг. — Ведь Салим-ата ничего плохого нам не сделал, а мы развалили его супу».

Приблизившись к чинаре, дед растерянно остановился. Он стоял долго, сгорбившись, и, часто-часто мигая, смотрел на развалившуюся супу. Потрогал обломанные катыши, попробовал сдвинуть ком земли — не смог.

Вздохнул и беспомощно огляделся по сторонам. Постояв ещё немного, старик ушёл.

Постояв ещё немного, старик ушёл.

Шёл он спотыкаясь, хотя и глядел себе под ноги и дорога была ровная.

Мы не могли смотреть друг другу в глаза. Отошли в сторону, сели. Рахмат обхватил колени, опустил голову и долго сидел неподвижно и молча. Я не мог забыть, как дедушка Салим попробовал поднять слабыми своими руками небольшой ком земли и не смог. Что-то застряло у меня в горле, и дышать было трудно.

— Что ж мы наделали, а, Рахмат? — выдавил наконец я из себя.

— Да отвяжись ты, разве я виноват, если эта чёртова супа обвалилась?

— Мне жалко дедушку. Всё это твои глупые выдумки!

— А я тебя заставлял?

— Не заставлял, конечно, — ответил я упавшим голосом, — но придумал такое…

— Хорошо, а почему же ты согласился? Если бы не ты, то я… то не было бы этого… Ты лучше радуйся, что никто не видел, а то попало бы обоим!

— Сам радуйся, а мне нечего…

— Тогда беги и расскажи, что я во всём виноват.