Разоблаченная Изида. С комментариями. Том 2 - Блаватская Елена Петровна - Страница 55
- Предыдущая
- 55/59
- Следующая
Поэтому Хеброн, город кабиров, назывался [также] Кирджат-Арба, город Четырех. Кабирами были Аксиерос – благородный Эрос, Аксиокерсос, достойный рогатый, Аксиокерса, Деметр и Кадмиэль, Хоа.
Пифагорейское десять обозначало Арба-Ил, или божественное Четыре, символизированное индусским Лингамом: Ану, 1; Бэл, 2; Хоа, 3, что составляет 6. Триада и Милитта, как 4, составляют десять.
Эннойя, хотя его называют «первичным человеком», подобен египетскому Пэмандру, «силе божественной мысли», первому доступному пониманию, проявлению божественного духа в материальной форме; он аналогичен «единородному» Сыну «Непознаваемого Отца» всех других народов. Он есть символ первого появления божественного Присутствия в своих собственных трудах творения, осязаемых и видимых, и поэтому постижимых. Сокровенный Бог, или вечно непроявленное божество, оплодотворяет через Свою волю Битос, неизмеримую и беспредельную глубь, которая пребывает в молчании (Sige) и тьме (для нашего разума) и которая представляет абстрактную идею всей природы, вечно производящего Космоса. Так как ни мужское, ни женское начало, слитые в идее двуполого божества в концепциях древних, не могли бы быть поняты заурядным человеческим рассудком, – теологии каждого народа пришлось создавать для своей религии Логоса, или проявленное Слово, в той или иной форме. У офитов и других гностиков, взявших свои модели непосредственно из более древних оригиналов, непроявленная Битос и ее мужской двойник производят Эннойю, а эти три в свою очередь производят Софию[334], завершая этим Тетрактис, который будет эманировать Христоса, самую сущность Духа-Отца. В качестве Непроявленного, или сокровенного Логоса в своем латентном состоянии, он существовал извечно в Арба-Ил, в метафизической абстракции; поэтому он ЕДИН со всеми другими, как единство, последнее (включающее все) без различия называли Эннойя, Сиге (молчание), Битос и т. д. Как Проявленный, он Андрогин, Христос и София (божественная мудрость), которые спускаются в человека Иисуса. Как показал Ириней, и Отец и Сын любили красоту (formam) первичной женщины[335], которая есть Битос – Глубь – так же как София; они объединенно произвели Офита и Софию (опять двуполое единство), мужскую и женскую мудрость; причем одна рассматривалась как непроявленный Святой Дух, или старшая София – Пневма – разумная «Мать всего»; другой – как проявленный, или Офит, представляющий божественную мудрость, павшую в материю, или Бого-человека – Иисуса, которого гностики-офиты представляли в виде змия (Офита).
Оплодотворенная божественным светом Отца и Сына, высочайшего духа и Эннойи, София производит, в свою очередь, две другие эманации: совершенного Христоса и вторую – несовершенную Софию Ахамот (Achamoth)[336], от Ахамот (простая мудрость), которая становится посредником между интеллектуальным и материальным мирами.
Христос был посредником и водителем между Богом (Высочайшим) и всем, что есть духовного в человеке; Ахамот – младшая София – выполняла ту же самую обязанность между «первичным человеком», Эннойей и материей. То, что тайно подразумевалось под общим наименованием Христос, мы только что объяснили.
Мы находим, что достопочтимый д-р Престон из Нью-Йорка во время произносимой им проповеди о «Месяце Марии» выразил христианскую идею о женском начале троицы лучше и яснее, чем могли бы мы, и притом весьма существенно в духе древнего «языческого» философа. Он сказал, что «план искупления требовал, чтобы была найдена мать, и Мария предстает в качестве единственного примера, когда для осуществления Божьего замысла было необходимо существо».
Мы попросим разрешения возразить достопочтимому джентльмену. Как было доказано выше, за тысячи лет до нашей эры все «языческие» теогонии сочли необходимым найти женское начало, «матерь» для триединого мужского начала. Поэтому христианство не представляет «единственного примера» такого завершения Божьего замысла, хотя – как показывает настоящий труд, там было больше философии и меньше материализма или, вернее, антропоморфизма. Но здесь достопочтимый доктор выражает «языческую» мысль в христианских идеях.
«Он (Бог), – говорит он, – подготавливал ее (Марии) девственную и небесную чистоту, так как матерь оскверненная не могла стать матерью Высочайшего. Святая Дева даже в своем детстве была более прелестна, чем все херувимы и серафимы, и с младенчества до зрелого девичества и женственности она становилась все чище и чище. Самой своей святостью она царствовала над сердцем Бога. Когда настал час, всех придворных Царства Небесного заставили замолчать, и троица слушала ответ Марии, ибо без ее согласия мир не мог быть спасен».
Не кажется ли вам, что мы как будто читаем Иринея, объясняющего гностическую «ересь, которая учила, что Отец и Сын любили красоту (formam) небесной Девы», или египетскую систему об Изиде, которая была Озирису-Гору и женою, и сестрою, и матерью? По гностической философии было только два [начала], но христиане улучшили и усовершенствовали эту систему, сделав ее совершенно «языческой», так как это есть халдейские Ану-Бэл-Хоа, сливающиеся в Милитте.
«Затем, так как этот месяц (Марии), – добавляет д-р Престон, – начинается в пасхальный период – месяц, когда природа украшает себя плодами и цветами, предвестниками прекрасного урожая, – давайте и мы тоже заложим начало золотого урожая. В этом месяце мертвые выходят из земли, символизируя воскресение, поэтому, когда мы будем преклонять колени перед алтарем святой и беспорочной Марии, тогда вспомним, что из нас должен исходить росток обещания, цветок надежды и нерушимый плод святости».
Это точный субстрат языческой мысли, которая, между прочими значениями, символизировала своими обрядами воскресения Озириса, Адониса, Вакха и других умерщвленных солнечных богов, воскресение всей природы весной, прорастание семян, которые были мертвы и спали в течение зимы, хранясь, выражаясь аллегорически, в подземном царстве (Гадесе). Это выражено тремя днями, проведенными в аду Геркулесом, Христом и другими перед воскресением из мертвых.
Это производное или, скорее, ересь, как его называют в христианстве, есть просто брахманистская доктрина во всей своей архаической чистоте. Вишну, второе лицо в индусской троице, является также Логосом, так как впоследствии его заставляют воплотиться в Кришне. И Лакми (или Лакшми), – которая, так же как в случаях Озириса и Изиды, Эн-Софа и Сефиры, Битоса и Эннойи, является и его женой, и сестрой, и дочерью в течение этой бесконечной корреляции мужских и женских творящих сил в малопонятной метафизике древних философий, – есть София Ахамот. Кришна является посредником, обещанным Брахмою человечеству, и выражает ту же самую идею, что и гностический Христос. И Лакми, духовная половина Вишну, есть символ физической природы, всемирная мать всех материальных и проявленных форм, посредница и защитница природы, подобно Софии-Ахамот, которая превращена гностиками в посредницу между Великой Причиной и Материей, как Христос является посредником между нею и духовным человечеством.
Это брахмано-гностическое учение более логично и более соответствует аллегории Книги Бытия о грехопадении человека. Когда Бог проклинает первую пару, Он вынужден также проклинать землю и все, что на ней. Новый Завет дает нам Искупителя за первый грех человечества, которое было наказано за то, что согрешило; но не сказано ни одного слова о Спасителе, который снял бы незаслуженное проклятие с земли и животных, которые совсем не грешили. Поэтому гностическая аллегория выявляет больше чувства как справедливости, так и логики, чем христианская.
- Предыдущая
- 55/59
- Следующая