Дива - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 60

Поисковая цепь в лесу рассыпалась, сжалась по два- три человека и напоминала дырявую сеть. Но и в неё на­чала попадать добыча: сначала нашли потерянный ка­рабин телохранителя. Видимо, он в страхе продирался сквозь чащобник и не заметил, как сук павшей ели за­цепил ружейный ремень, сдёрнул его с плеча и выстриг косой кусок натовской камуфляжной ткани, трепещущей на ветру. Генерал Гриша заметно ожил, но все остальные теряли остатки азарта и брели понуро, представляя, что прочёсывать придётся эдак километров двести, до самой Тотьмы.

Костыль нашёлся несколько раньше, он брёл по за­растающей лесовозной дороге, сильно хромая и опира­ясь, как странник, на сучковатый посох. У него даже бо­рода заметно подросла, возможно, за счёт впутавшегося зелёного лишайника, отчего он сам начал напоминать старого, облысевшего лешего, где-то потерял берет. Ни­кто не ожидал его увидеть, поэтому все остановились, а Кухналёв помнил приказ, достал пистолет и передёр­нул затвор. Недоеденный шёл, погружённый в свои раз­мышления, и вряд ли замечал, что творится вокруг, по крайней мере, продолжал идти как ни в чём не быва­ло, пока не наткнулся на ствол пистолета. И лишь тогда поднял настолько измученный взгляд, что даже полков­ник застеснялся и убрал оружие.

Однако будучи сломленным, проговорил слова корот­кие, ёмкие и выстраданные:

— Ну, сука.

И сразу все поняли, к кому относится столь резкая характеристика. Мидак тотчас же отогнал егерей и ми­лиционеров подальше, обеспечивая секретность, и до­ложил Фефелову, который уже витал в воздухе. Кух­налёв тоже своё дело знал, поэтому, исполняя приказ, снял с плеча охотоведа карабин и выдернул из кобуры служебный ТТ.

Недоеденный не сопротивлялся, скорее всего, не было эмоциональных сил.

— Это всё она устроила, — проговорил отвлечённо. — Как я сразу не догадался...

— Что устроила? — спросил полковник, теряя задор, однако доставая наручники.

— Молоком облила. Заговорённым! У меня вон за сут­ки борода выросла! А она вся покрылась!..

Костыль оборвался на полуслове и осмотрелся, смор­гнул оловянную поволоку в глазах. Наконец-то увидел Кухналёва.

— Родионыч!.. Её надо взять немедленно! — И заго­ворил шёпотом: — Они сейчас где-то здесь, близко... От­правь егерей, пусть привезут флажки.

— Какие флажки?

— Красные!

— Зачем красные флажки?

— Оклад сделать!.. Зачем... Гони кого-нибудь на базу! Сейчас мы их возьмём, как миленьких.

— Ты что мелешь, Олесь? — спросил генерал Гриша, всматриваясь в его лицо. — Где принцесса?..

И тут над лесом послышался гул, после чего на малой скорости выплыл вертолёт, к счастью, эмчээсовский МИ-8. Он приземлился за перелеском на зарастающем поле; до­прос не прекратился, хотя Костыля повели к уполномочен­ному — Фефелову, ставшему на поисках самым главным.

— На хрен вы летаете здесь? — приглушённо завере­щал охотовед. — Спугнёте!.. Они тут оба, рядом. В ста­рый выруб заскочили! Родионыч, помнишь, где зимой ло­сей гоняли?.. Обложим и возьмём!

— Ты что мне тут гонишь? — встряхнулся полков­ник. — У тебя спрашивают, где принцесса?

— Говорю же, на вырубе! — опять зашептал он. — Только придётся ловить и струнить!

— Что значит струнить? — вмешался Мидак, дабы поддержать свою значимость.

Костыль глянул на него как на больного.

— Струнить — значит брать живьём, — объяснил тер­пеливо. — И связывать. А в пасть вставлять струну, пал­ку такую...

— Принцессе — палку? — ужаснулся тот.

— А кто из наших умеет струнить? — озабоченно спросил генерал Гриша.

— Борута умеет. Где Борута?!

— В болоте утонул, — начальник охотуправления по­смотрел на Зарубина. — На глазах учёного...

— Когда успел? Я его только сейчас видел!

— Утопленника видел?

— Да вроде живого... Правда, весь грязный и синий. Но это, может, с перепоя. Шли в обнимку с журналистом.

— Да Борута же не пьёт!

— С другими — да, но с Тохой если схлестнутся... — мучительно произнёс охотовед, страдая от бестолковщи­ны. — Если оба развяжут — это конец...

— Куда шли?

— В нашу сторону шли, по дороге. Я рассказал им про волчицу, Данила обещал взять живьём и сострунить!

— Он невменяемый. — определил Мидак, не понимая, о чём говорит Костыль. — Что он несёт? Что за чушь?

— Сам ты идиот! — вдруг рубанул тот. — Прибежал этот волчара! И сманил! А всё она устроила! Молоком плеснула и пошептала. Так оборотней узнают!

— Кто — она?

— Вдова Драконина! Ведьма!

От вертолёта навстречу уже шёл генерал-майор, на­чальник УВД с чёрной повязкой на глазу и в белом ките­ле с наградами и значками, а с ним — Фефелов в поле­вой форме генерал-полковника. Кухналёв знал про его отношения со вдовой, поэтому произнёс ядовитым полу­шёпотом:

— Ещё раз скажешь про вдову—убью. — А прилетевшим генералам доложил не по форме: — Вот, изловили злодея.

Но Недоеденного было не запугать. Пока генераль­ный директор Госохотконтроля торопливо пожимал руки, молчал, однако едва черед дошёл до Костыля, тот сра­зу же возмутился.

— Товарищ Фефелов, что же это получается? Я обо­ротней преследовал почти сутки, а меня в браслеты за- коцали? А всё устроила, Дива, вдова Дракони!..

— Давай всё по порядку! — перебил Кухналёв. — При чём здесь вдова?

— В самом деле, — смутился Фефелов. — Рассказы­вайте, что случилось.

Недоеденный мучительно вздохнул и полушёпотом, с оглядкой, рассказал, что произошло. Оказывается, толь­ко сели на лабаз, как вышел небольшой медведь, прин­цесса стрелять не стала, давай его в бинокль разгляды­вать и снимать. Фотовспышкой спугнула, и, когда зверь убежал, вывалило стадо кабанов, а там хороший секач, но она стрелять опять отказалась, дескать, ей нужен рус­ский медведь. Дело к вечеру, смеркаться начало, звери покормились и ушли, и тут потянуло холодом, да таким, что будто снежинки замелькали.

— Это зима? — по-русски спросила принцесса.

— Бабье лето! — пошутил Костыль.

Королевская дочка будто бы зябнуть начала, прильну­ла к плечу охотоведа, а тот чуял, что она вольного нрава, поэтому провоцировать её на активные действия не захо­тел и отстранился. А чтобы не мёрзла, набросил на пле­чи одеяло. И тут принцесса стала показывать свой взбал­мошный и капризный характер!

Сначала она озябшие ручки к нему за пазуху просу­нула — он вытерпел. Чего ради клиента не сделаешь? Потом принцесса оживилась, зашептала что-то на ушко и всё ниже, ниже опускается. Уже и ладони у неё загоря- чели, шепчет, щекотит шею, смеётся.

— Бабье лето! Бабье лето!

Грубить столь высокородной особе Костыль не мог, это же не пижменская девка, стерпел, а принцесса взяла его руку и себе на грудь положила! И всё что-то говорит, гово­рит. Костыль кое-как догадался — просит сказку рассказать! Волшебную, словно маленькая девочка, и губки капризно эдак складывает. Охотовед всего одну сказку и знал — про Колобка, ну и начал рассказывать. А принцесса не поняла, верно, подумала, пошлости говорит и пощёчину ему тресь! А сама всё в бойницу показывает. И бормочет:

— Иван-царевич, серый волк!

Охотовед с трудом выдержал первый натиск изба­лованной королевишны и догадался, что просит штор­ку на бойнице задёрнуть. И только недоеденной рукой потянулся, глядь, а по полю идёт Дива, вдова Дракони, с бидончиком молока. И прямо к лабазу! Ни оцепление, ни охрана её не видят, пропустили почему-то, явно глаза отвела. Костыль шторку прикрыл и щёлку оставил, чтоб держать поле под наблюдением. Она уже не раз выслежи­вала его, когда Костыль на лабаз садился, знал, от вдо­вы не спрячешься, да и принцессе не скажешь, чтоб рот закрыла, затихла: всё же для клиента, тем паче коро­левских кровей. Она же, напротив, начала повизгивать и смеяться в голос. Вдова из ревностных побуждений куда хочешь залезет, чтоб посмотреть, чем там Недое­денный занимается. Он же помнит, охота непротоколь­ная, секретная, скрытая от чужих глаз, малейшая утеч­ка, и разнесут по всей Пижме...

Дива Никитична, конечно же, услышала женский смех и вопли, отвела глаза охране и поднялась на лабаз. Увидела Костыля с принцессой, вдруг зловредно рассме­ялась да как плеснёт молоком! С ног до головы окати­ла обоих, что-то пошептала, ногой притопнула и ушла. Тут выяснилось, что Её Высочество даже запаха моло­ка не переносит, тем паче парного и, чтобы избавиться от него, сняла куртку, майку и бюстгальтер, пропитавши­еся насквозь. А Костыль взял полотенце и стал её промо­кать, и это было вынужденное прикосновение к её высо­чайшему телу. И ещё тогда узрел: отдельные шерстинки начали появляться, особенно на грудях, хотел стереть — не стираются. Разумеется, он бойницы позакрывал, наглу­хо шторки задёрнул, чтоб принцессу голой никто не уви­дел. Она же по-своему это поняла и припала к охотоведу! Сама стонет, скулит, изнывает от ломоты во всём теле и всё шепчет, мол, расскажи сказку! Если, мол, сейчас же не расскажешь волшебную, про любовь, я тебе свою рас­скажу, страшную, про вампиров и оборотней!