Там, где сердце (ЛП) - Уайлдер Джасинда - Страница 51

Рядом с Найл я иногда чувствую себя ничтожеством. Она чертовски... сильная.

— Черт, — я вытираю лицо руками. — Ты особенная, Найл.

— Совсем нет.

Я беру ее за руку и сжимаю.

— Да, так и есть. Ты никогда не сомневаешься. Даже если больно, ты просто берешься за дело и делаешь его. Все, кто побывал в палатке, получили помощь. Ты удивительная.

Она не отводит от меня взгляда.

— Ты делал то же самое, Лок. Не остался в стороне. Спас эту маленькую девочку. Я слышала о том, что ты сделал. Полез за ней в эту дыру, вытащил и ее, и даже ее котенка.

— Я просто делал то, что нужно было делать.

— Вот и все геройство, Лок. Делать то, что нужно делать.

Я трясу головой.

— Не говори так. Это не про меня. Я не... не такой. Я даже не хочу произносить это слово. Ты герой. Оливер был героем. А я? Я... нет. Не знаю, кто я. Но я не... такой.

Она поворачивается ко мне, ее колени касаются моих.

— Ты недооцениваешь себя, Лок. Ты лучше и сильнее, чем думаешь.

Я не знаю, что сказать в ответ.

— Не знаю. Я просто... не вижу этого. Ни разу в своей жизни я не был сильным. Или мужественным. Я был эгоистом. Боялся. Нет, не умереть, потому что это было неизбежно. А может, и умереть. Не знаю. Может быть, я боялся умереть, хотя и знал, что этого не миновать. Но я не был сильным или смелым. Я бежал от опасности. Жил на своей яхте и пил, чтобы забыться. Занимался всякой хренью, потому что мне было плевать на собственную смерть. Все равно умирать, так почему бы не прыгнуть с парашютом? Или не поплавать с акулами? Почему бы не покататься на мотоцикле и... короче, делал много всякой херни.

— Лок…

— И потом мне досталось… — я касаюсь груди, там, где бьется сердце... сердце Оливера, — это. И теперь у меня есть жизнь, но я не знаю, что с ней делать.

— Живи, — ее глаза встречаются с моими, они блестят, смотрят прямо в душу. Видят мою слабость, мой страх. — Люби. Делай то, что должен делать.

— Когда ты говоришь об этом, все кажется таким простым. Просто живи! Жизнь — это не чертова реклама «Найка».

Найл поднимается на ноги, делает пару шагов, затем останавливается и, повернувшись, говорит:

— Это нелегко, Лок. В том смысле… черт, если бы это было легко, я бы не пряталась в этой дыре, в этом гребаном Ардморе, штат Оклахома, измеряя температуру и артериальное давление, не так ли?

Я тоже встаю и делаю два шага к ней.

— Найл…

Она зло тычет в меня пальцем.

— Думаешь, ты единственный, кто не знает, что делать со своей жизнью? Думаешь, ты один боишься впускать кого-либо в свою жизнь? Я потеряла мужа... и вместе с ним я потеряла себя, Лок. Он — Олли — был… — она откидывает голову и крепко зажмуривается, изо всех сил пытаясь справиться со слезами. — Он был всем для меня, Лок. Он был для меня всем в этом мире. Он умер, и я не могу этого принять, и жить без него не могу. Я до сих пор не знаю, как справиться с этим, но я хочу попытаться. Я хочу снова жить. Ты заставляешь меня хотеть этого.

Она произносит последнюю фразу так тихо, что я почти не слышу.

Каким-то образом Найл оказывается совсем близко. Ее груди прижимаются к моей груди, и она смотрит на меня широко раскрытыми глазами цвета зеленого мха на коричневой коре дерева. Уже не хмурится, а просто глубоко дышит, и ее вздымающаяся грудь натягивает ткань оранжевой футболки. Боже, я просто не могу оторвать от нее взгляда. Тяжело избавиться от старых привычек. Но, черт возьми, она очень красива. И почему она так смотрит на меня? Мне так больно от ее взгляда — он режет меня прямо до костей, до мозга, вонзается прямо в душу, потому что... в глазах Найл надежда. Вера. Желание.

И все это обращено ко мне.

Надежда на то, что я могу... что? Стать человеком, достойным великолепной, решительной, чертовски сексуальной, безоглядно преданной своему делу, талантливой Найл Джеймс?

Могу ли я стать этим человеком?

Черт, я хочу. Очень хочу.

Но смогу ли? Смогу ли я стать таким?

Если бы я знал.

— Я? — шепчу я недоверчиво.

— Ты, Лахлан Монтгомери. Ты.

— Почему? — я запускаю руки в волосы и борюсь с натиском эмоций, но слова все равно срываются с моих губ. — Я ничто, Найл. Я никто. У меня нет карьеры. Нет профессии. Я ушел от тебя… черт, я сбежал от самой лучшей, самой удивительной женщины, которую когда-либо встречал, потому что боюсь своих чувств. Почему именно я заставляю тебя… заставляю тебя снова хотеть жить? Это бессмысленно, Найл.

— Потому что ты... живой, Лок. Я не знаю, как еще тебе объяснить. Ты... живой. Настоящий. Другой. Ты... просто невероятный.

Мы молчим, стоя лицом к лицу. Как будто вдруг кончились слова. Вдруг Найл пошатывается и часто моргает, словно у нее неожиданно закружилась голова. Я подхватываю ее и удерживаю, помня о ране.

— Когда ты в последний раз ела? — спрашиваю ее я.

Она пожимает плечами в моих объятиях.

— Понятия не имею. Должно быть, давно.

Я поддерживаю ее, и мы идем обратно по улице к длинной палатке, раскинутой над столами для пикника. В одном ее конце я вижу еду и воду. Кадку для дождевой воды наполнили льдом, там стоят бутылки с содовой и простой водой. На другом столике сделанные на скорую руку бутерброды и маленькие пакеты чипсов. Я усаживаю Найл на лавку и приношу нам поесть: по три сэндвича, газировку и чипсы. Мы с наслаждением впиваемся зубами в бутерброды. Честно говоря, я и сам не помню, когда ел в последний раз. Наверное, вчера. Убегая впопыхах, я остановился здесь заправиться и планировал потом доехать до закусочной, но тут Найл и торнадо добрались до города. Сколько часов назад это было? Понятия не имею, который сейчас час. За полночь. Скоро рассвет? Небо за неровным горизонтом из черного постепенно становится светло-серым, предвещая скорый рассвет.

Найл смотрит на меня поверх бутерброда, и я вижу тревогу на ее лице.

— Где Юта?

Я указываю пальцем на припаркованную вдали от палаток машину.

— Спит в кузове.

— Говорят, она помогала искать людей под завалами.

Я киваю.

— Удивительная собака. Она нюхала, слушала, и, если чувствовала кого-то, копала и скребла, как сумасшедшая. Эта псина не перестает удивлять меня. До нее у меня никогда не было домашних животных.

Найл удивленно смотрит на меня.

— Это как? У тебя никогда не было питомца? Никогда?

Я качаю головой.

— Ну, не совсем. Была одна золотая рыбка. У моего отца была аллергия на кошек, а моя мама ненавидела собак, так что у нас никого не было. Потом после окончания школы я стал жить на лодке, и мне не приходило в голову кого-то завести.

Я улыбаюсь.

— Юта вроде как… приняла меня. Я даже ничему ее не учил. Она просто... делает то, что хочет. Когда я ее нашел, она бродила по дороге. Шея была обмотана веревкой, которая почти вросла в шерсть. Я не знал, что еще делать, поэтому перерезал веревку, и Юта просто... поехала со мной. Я отмыл ее, привел в порядок, расчесал шерсть и все такое. А потом почему-то уже не смог представить своей жизни без нее.

— Значит, и ты ее принял.

Я пожимаю плечами.

— За всю мою жизнь она — первое существо, о котором я забочусь. И ей много не нужно. Еда, вода и немного любви.

— Кто бы мог подумать, — ее голос низкий, полный веселья, в нем звучит намек.

Я опускаю голову, доедая последний кусочек бутерброда.

— Найл, насчет того, что я ушел…

— Ты идиот, — говорит она, откусывая большой кусок бутерброда с ветчиной. — Мы это уже выяснили.

— Я просто…

— Это чертовски обидно, Лок, — она медленно жует и смотрит на меня. — Это так обидно, что я не... у меня даже нет слов. Я думала, что это из-за прошлой ночи. Или из-за позапрошлой. Или из-за чего-то другого. Это больно. Мне хотелось, чтобы ты остался. Я думала, что мы... не знаю. Позавтракаем. Я думала…

— Ты думала, что я — это кто-то другой, — звучит отвратительно. — Я никогда не был таким, Найл. Я никогда не был парнем, который остается до утра.