Аркадия (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 11

- Прошу прощения!

Темноволосый парень сказал:

- Извинения приняты.

Он походя пожал мне руку и подался ближе, прошептав мне на ухо:

- Прости мою сестру, она не такая очаровательная как я.

Щеки мне залила краска, я хотела бы сделать вид, что не понимаю датский, однако датский мог не понять только умственно отсталый носитель шведского языка. Может быть, стоило сказать что-то по-польски, чтобы он подумал, что я иностранка.

В этот момент папа дернул меня за руку.

- Стоит на секунду отвлечься, и тебя уже хотят выкрасть злодеи!

- Я думала, это мне стоит так тебе сказать.

- Это было всего один раз, Костуся, и я сильно им задолжал.

Папа был очаровательным в своей безответственности, я понятия не имела сколько смогу на него злится. Я не могла с него много спрашивать, он просто был таким всю мою жизнь, и у него не было причин меняться.

- Ты что опять плачешь?

- Нет!

В этот момент папу дернули в угол, и я подумала, что это опять какие-нибудь бандиты. Папа рассказывал, что Драго Яснич чуть не отрезал ему палец, хотя они были знакомы раньше. Я не знала, кто такой Драго Яснич, но наслушалась о том, как он вырезает органы родственников должников и развешивает их по комнате должника. Столько органов, сколько дней есть, чтобы отдать деньги. Мне было семь лет, и эту сказку я слушала на ночь. Сейчас, к счастью, это был не загадочный Драго Яснич, а мама. Мама зашипела:

- Какого хера ты меня оставил, придурок гребаный?

- Я потерялся, моя милая!

- Какого хера вы меня оставили?! - рявкнула я, тут же устыдившись. Мама попыталась сфокусировать на мне взгляд, потом сказала:

- Аурелиуш, я вижу Костусю. Как-то накрывает.

- Она настоящая.

Папа помолчал, а потом добавил:

- Наверное. Скорее всего - настоящая.

- Но ты точно не знаешь, да?

- Вообще-то я здесь стою!

Мама посмотрела на меня, ее прозрачный и пристальный взгляд в нервных вспышках цветомузыки казался жутковатым. Она подмигнула мне, облизнула свои пересохшие губы.

- Костуся, ты ведь понимаешь, что тебя не может здесь быть. Ты же не любишь клубы!

- Детка, мы ведь написали ей записку, чтобы приехала за ключами.

- Я написала, ты бы с этим не справился.

Они совершенно одинаково засмеялись, а потом вдруг мама сказала очень серьезно:

- Прости нас, детка. И с днем рожденья.

Она протянула мне свою сумку.

- Мне нужны только ключи, - холодно сказала я, но мама отмахнулась.

- Сама найди, мне лень.

Папа спросил:

- Там точно больше нет наркотиков?

Мама покачала головой, но я не была уверена в ее ответе. Они переглянулись и засмеялись. Зрачки у обоих были лихорадочно большие, и я понимала, что бесполезно разговаривать с ними о чем либо, бесполезно обижаться, бесполезно пытаться доказать им, что мне плохо. Они поймут, но потом. А сейчас я должна была уйти, чтобы сохранить сухой остаток моего спокойствия. Я развернулась и направилась к выходу. Рыжая девушка и темноволосый парень проводили меня взглядами, она что-то ему сказала, а потом подмигнула мне. Мне стало неприятно, будто меня еще раз окатили водой из лужи. Уже у выхода, где влажно вился дым, исходящий из многочисленных сигарет уставших танцевать людей, я услышала голос папы.

- Подожди, Костуся! Мы кое-что вспомнили!

Я обернулась к ним. Они стояли у выхода, вспышки и басы клуба били им в спины. У них был бледный, беззащитный вид. Мне стало их жалко, захотелось обнять, но я неуклюже переминалась с ноги на ногу. Что могло быть более неловким? Мои родители под экстази, бедные бездельники, развлекались в одном из самых престижных ночных клубов Стокгольма в мой день рожденья. Противный писклявый внутренний голосок умолял меня бросить папе в лицо сумку и слова о том, что если бы не моя повышенная стипендия, они бы умерли с голоду. Я покраснела от злости, холод прижимался к моим горячим щекам.

- Что? - наконец спросила я. Они переглянулись. Мама открыла было рот, но папа ее опередил.

- Тебе нельзя больше выходить из дома.

- Что?!

- И вообще лучше возьми такси! У тебя есть деньги на такси? Возьми у мамы в сумке!

Я резко развернулась и пошла вперед. Мои каблуки яростно стучали, вторя биению моего собственного разозленного сердца. Я вышла к одной из мощеных дорожек парка, очищенной от подгнивающих листьев и отполированной дробью дождя. Только когда музыка за моей спиной стихла, я услышала торопливые шаги родителей. Они все еще следовали за мной. Я закрыла глаза, и все померкло на пару секунд, принесло мне облегчение. Я подумала: вот бы оказаться отсюда далеко-далеко, в месте прохладном и просторном, отделенном от мира ледяной стеной. Чтобы никто не мог говорить со мной, никто не мог подойти ко мне, никто не мог ко мне прикоснуться. Я хотела быть одна. Но как только я оставалась одна, тут же начинала страдать от одиночества. Я сама себя раздражала, я была переполнена плаксивой жалостью к себе, и сама себе была противна. Наконец, я развернулась к родителям.

- Что вам от меня надо?!

- Мы должны тебе кое-что рассказать, - пробормотала мама. Папа развел руками, мол поделать ничего нельзя. Я не была настроена слушать. Я посмотрела вверх, будто молила Бога о чем-то. Ветви деревьев сплетались надо мной в причудливых объятиях. Деревья были похожи на стареющих дам, смывших с себя вечерний макияж, распустивших сложные прически и снявших дорогие платья. Теперь они были сухие, костистые и не вполне красивые, и все же взгляд останавливался на них. Я подумала, что написали бы в моем некрологе, если бы я бросилась с моста. "Констанция Вишневская, девушка-гений из дисфункциональной семьи покинула нас слишком рано." Папа сказал:

- Детка, ты знаешь, как мы тебя любим?

Мама и папа стояли в обнимку. Только теперь, под нервным светом фонаря, я увидела, что на папе был костюм шута, черно-белый и окровавленный, с не звенящими бубенчиками на шее, а на маме - такое же окровавленное платье Алисы в стране Чудес. Они выглядели так смешно и глупо. Папа обнимал маму, чтобы она не замерзла. Как трогательно, надо же.

- Так что? - повторила я. Мне не хотелось долго их слушать. Я просто хотела попасть домой, неужели я просила так много.

- Тебя могут у нас украсть, - сказал папа обезоруживающе улыбнувшись. И как у него получалось говорить такие глупости с таким выражением лица?

- Ты опять задолжал? - вздохнула я, прикидывая, где можно было бы поработать во вторую смену, если папе будут угрожать отрезать палец.

- Да, - кивнула мама. - Мы с папой задолжали. И очень давно. Еще до твоего рождения.

- Короче, история там мутная.

- Вы что сбежали из тюрьмы?!

Я была готова к любым откровениям, я была готова узнать, что мама и папа колесили по Америке и грабили банки, а потом скрывались в Мексике, готова была узнать, что мама и папа торговали наркотиками или занимались мошенничеством, готова была узнать, что они уехали из Польши, потому что там на каждом шагу висели их портреты с запредельной суммой вознаграждения за их поимку. Я всегда понимала, что у моих родителей довольно мутное прошлое, о котором они никогда не хотели мне рассказывать. Но папа сказал:

- Там замешан волшебный парень.

- Вернее, лучше сказать, волшебный мужик, Костуся.

Я смотрела на них и, наверное, мой взгляд ничего не выражал, потому что они продолжили.

- Я была дочкой волшебного мужика из страны на обратной стороне земли.

Я попыталась прояснить ситуацию:

- Из Австралии, мама?

Она помотала головой. Глаза у нее были испуганные и серьезные, точно так же она говорила о пришельцах.

- Нет. Под землей. Я была рада там оказаться. Там бы они меня точно не нашли. Я была в безопасности. Он говорил, что первый человек на земле, первее Адама, и он должен присматривать за рекой вместе со своим младшим братом. А чтобы управлять своей огромной страной, ему нужны принцы и принцессы.

- Заливал, наверное, - добавил папа. - Я тоже там жил, мы там с твоей мамой познакомились. И полюбили друг друга, потому что мы - поляки. В общем, мы жили в сказке.