Радость - Ленуар Фредерик - Страница 6

Идея, что радость должна пронизывать все аспекты бытия, в том числе и страдания, является, вероятно, самым оригинальным вкладом Ницше в философию и отличает его от Спинозы. Однако Ницше сильнее, чем его предшественник, настаивал на связи между искусством и радостью. Он даже разработал своеобразную эстетику радости: благодаря творческим актам искусство является преимущественным опытом радости и дает нам модель успешной жизни, которая через перманентный процесс самотворчества позволяет превратить нашу жизнь в произведение искусства.

После таких предвестников, как Спиноза и Ницше, по открытому ими пути пошел третий человек. Как и два его предшественника, француз Анри Бергсон, родившийся в Париже в 1859 году – он скончался в 1941 году, – может по праву считаться «философом радости». Но я охотнее назвал бы его «философом жизни» или «философом всего живого». Однако между этими тремя мыслителями существует непрерывная преемственность: все они говорили о жизненных силах и их проявлениях, о радости. «Природа подает нам конкретный знак, что мы достигли своего собственного предназначения. И этот знак – радость»,[13] – писал Бергсон.

В своей главной книге L’Évolution créative («Творческая эволюция») Бергсон защищает идею фундаментального закона жизни и эволюции, происходившей на протяжении миллионов лет. Он говорит о законе творчества. По его словам, жизнь существует, чтобы быть творческой. И радость тесно связана с творчеством, она является опытом достижений жизни. Когда жизнь удалась, когда она достигает того, для чего была предназначена, мы проникаемся радостью. Когда в жизни не везет, мы погружаемся в печаль. В качестве примеров Бергсон приводит творческие акты: художник, создающий произведение; глава предприятия, успешно реализовавший сложный проект; мать, дающая жизнь ребенку и любующаяся его улыбкой. Бергсон утверждает, что не только улыбка вызывает радость матери, но и тот факт, что она подарила жизнь, сотворила ее. Точно так же глава предприятия радуется не только полученной прибыли, но и тому факту, что он создал динамично развивающееся предприятие.

Бергсон, как и Спиноза, считал, что утверждение жизни способствует появлению радости. У Ницше же он заимствовал концепцию главенствующей роли творческого процесса, изложив ее в собственном виталистическом понимании. И напротив, Бергсон критически относился к тому, что Спиноза называл пассивными радостями, радостями воображения, не связанными с творческим процессом. По его мнению, это были не подлинные радости, а наслаждения, которые, разумеется, могут быть интенсивными, но не заслуживающими благородного названия радости. Радость связана с завоеванием жизни. Наслаждение же в эволюционном процессе жизни связано лишь с необходимостью выживания. Именно потому что мы находим в этом наслаждение, мы поддерживаем в себе жизнь, едим, размножаемся, существуем. Бергсон писал: «Наслаждение – это уловка, выдуманная природой, чтобы заставить живое существо сохранять жизнь. Оно не указывает, в каком направлении должна развиваться жизнь. Но радость всегда свидетельствует о том, что жизнь удалась, что она завоевала территорию, что она одержала победу. Любой большой радости присущ победоносный акцент».[14]

Радость не навязывает себя, ее необходимо пригласить. Невозможно вдруг приказать себе стать радостным. Никто не обладает властью над этим чувством, которое появляется только в тех случаях, когда для этого возникают определенные условия. В следующих главах мы рассмотрим, как можно достичь активной и перманентной радости через процесс освобождения и общности, рассоединения и воссоединения. Но можно ли способствовать появлению глубоких радостей, пусть даже скоротечных, через умонастроение и специфическое поведение? Можно ли создать климат, который позволил бы радости возникнуть и расцвести? Как утверждает писатель Матьё Теранс, «радость не возникает по собственному желанию. Она не появляется по принудительному решению, по указке. Следует как чумы бояться тех, кто продает рецепты радости. Радость требует благоприятного климата, умонастроения, схожего с состоянием благодушия. Благоприятный климат благоприятствует самому себе».[16]

Действительно, мне удалось констатировать, что существует умонастроение, некое количество установок, видов поведения, которые позволяют нам создать благоприятную для появления радости почву. На некоторых из них я остановлюсь более подробно. Но, разумеется, к этим установкам можно добавить и другие: внимание, присутствие, медитация, доверие и открытость сердца, благожелательность, бескорыстие, благодарность, настойчивость в усилии, уступка, плотские утехи.

Внимание – это прежде всего то, что позволяет нам быть связанными со своими чувствами. Очень часто мы поглощены многочисленными повседневными хлопотами, и наш перегруженный мозг делает нас невнимательными к тому, что мы переживаем. Мы работаем, думая о посторонних вещах, например об ужине или ближайших выходных. Мы готовим еду, но наши мысли обращены к папкам, лежащим на письменном столе. Мы гуляем, но наши мысли витают далеко. Но если мы любуемся пейзажем, думая о еще незаполненном полисе социального страхования, то очень мало шансов на то, что мы проникнемся радостью!

Радость часто провоцируется чувственным опытом. Если мы смотрим на тот же самый пейзаж, обращая внимание на гармонию форм, на перспективу, на цвета, свет, запахи, шум (или тишину), мы можем – ибо ничто нельзя гарантировать – почувствовать, как нас охватывает радость, поскольку красота природы трогает нас до глубины души. Именно так рождались самые большие радости, которые я пережил в своей жизни. Когда я прогуливаюсь, мои чувства пробуждаются. Я наблюдаю за солнечным лучиком в подлеске, за волнением океана, за перспективой, случайно открывающейся во время похода в горах. Смотреть, слушать, дотрагиваться, чувствовать, вкушать – это прежде всего то, что располагает к радости, дает ей возможность про явиться. Почему? Потому что, когда мы внимательны, мы, слушая, ощущая, созерцая, позволяем нашим чувствам переполнять нас. Мы находимся здесь и сейчас. Я часто слушаю музыку, когда работаю или занимаюсь другими делами. В эти моменты сила звуков редко вызывает у меня какие-либо эмоции. Но, к счастью, у меня бывает возможность полностью сконцентрироваться только на музыке. И тогда я, закрыв глаза, в темноте наслаждаюсь «Большой мессой до минор» Вольфганга Амадея Моцарта, The Lamb Lies Down on Broadway группы Genesis, Miserere Грегорио Аллегри, Songs from a World Apart Левона Минасяна, «Вариациями Голдберга» Иоганна Себастьяна Баха, Tubular Bells Майкла Олдфилда, Corpus Christi II Логоса, «Кёльнским концертом» Кита Джаррета и многими другими произведениями. Я позволяю музыке проникнуть во все мое естество. А порой музыка рождается во мне.

Я очень высоко ценю чувственные радости еще и потому, что мне пришлось проделать длинный путь, прежде чем научиться им. В детстве мне пришлось пережить страдания аффективного характера, которые заставляли меня уходить, спасаясь от них, в свои мысли, в свой воображаемый мир. Таким образом, я частично оторвался от своих эмоций и чувственных восприятий. Подростком я был вынужден пройти курс терапии восприятия, лечение по методу Виттоза, и я вновь научился воспринимать и описывать чувственный мир, то есть принимать и идентифицировать эмоции, сопровождающие восприятие. Сначала я вырвался из своего тела, а потом научился жить в нем. Для меня это означало принятие страданий, неприятных восприятий, негативных эмоций, от которых я ограждал себя, убегая. Эта терапия помогла мне. Лет через десять я дополнил ее гештальттерапией, которая позволила мне вывести наружу вытесненные эмоции, затаившиеся в моей телесной памяти, работать с ними, чувствовать гнев, печаль, страх. Поскольку все это я пережил сам, то пришел к выводу, что все это и есть первый шаг к обретению радости. Мы должны научиться видеть, прикасаться, смотреть, чувствовать, а также ощущать внутренне, не порывать с нашими эмоциями. А для этого необходимо уделять всему время. Радость редко рождается от обыкновенного шока, от скоротечного ощущения, от беглого взгляда на пейзаж, от трех нот, услышанных мимоходом. Речь идет о том, чтобы позволить нашему телу и разуму оказаться во власти чувств, поскольку только тогда рождается радость. Но эта тесная связь с нашими чувствами обязательно предполагает принятие возможности негативных чувств, печали, гнева или страха.