Радость - Ленуар Фредерик - Страница 5

Я целиком и полностью согласен с этим определением, поскольку оно подходит для всех форм радости, начиная с радости, которую испытывают дети с младенчества. Разве вы не наблюдали за малышом, который делает свои первые шаги? Он мгновенно осознает, что ему удается стоять прямо без чьей-либо помощи и даже продвигаться вперед. И тогда он не скрывает своей радости. Точно так же ребенок радуется, когда произносит свои первые слова, когда его понимают родители. И так будет происходить каждый раз, когда он будет добиваться новых успехов, познавая жизнь, в том числе в своей взрослой жизни, когда он будет одерживать очередную победу. Какая радость сдать экзамен! Получить должность, занять которую так стремился. Вылечиться от болезни, видеть, как жизнь торжествует над смертью. Испытывать радость, когда неожиданная встреча облагораживает наше сердце. Любое событие, которое возвышает нас, упрочивает наши жизненные силы, «подбрасывает нас вверх», приносит нам радость.

Разумеется, все эти радости отличаются друг от друга по глубине, интенсивности и, главное, по правдивости. В частности, Спиноза говорит о пассивных радостях и о радостях активных. Пассивные радости зависят от действий, для которых мы сами служим лишь частичной причиной: это страсти. Впрочем, довольно часто страсти являются плодом нашего воображения: мы считаем, причем ошибочно, что страсти усиливают наше могущество. И напротив, мы служим достаточной причиной для активных радостей. Именно поэтому такие радости намного более истинные, глубокие, а следовательно, более продолжительные. Спиноза приводит в качестве примера любовь, которую он определяет, как «радость, сопровождаемую идеей о внешней причине». Однако любовь может быть и пассивной радостью – страстью, – если она связана с «неадекватной» идеей, то есть если она основана на ложной мысли, на плохом знании другого человека. Это происходит в том случае, если мы устанавливаем отношения с человеком, которого мы идеализируем и с которым мы связываем ребяческие надежды. Разумеется, вскоре такие отношения вызывают печаль, а вовсе не ожидаемую радость. Вместо того чтобы помогать нам расти духовно, эти отношения принижают нас и даже калечат. Напротив, другие типы любовных отношений, опирающиеся на «адекватную» идею, истинную мысль, знания другого человека, эффективно помогают нам расти над собой, позволяют становиться самими собой, усиливают наше могущество и служат источником позитивных радостей.

Однако пассивные радости не обязательно являются негативными. В частности, я имею в виду радости, вызванные процессом идентификации, плодом воображения. Например, в том случае, когда мы идентифицируем себя с нацией во время спортивных соревнований, когда мы «становимся» командой Франции или Бразилии. Разумеется, эти радости не принадлежат к числу наиболее благородных, они недолго длятся, но они могут быть очень интенсивными. Когда разделенная радость сочетается с радостью коллективной идентификации, мы познаем самые волнующие моменты совместного бытия, захлестываемого мощными эмоциональными волнами. Однако Спиноза прав, когда подчеркивает, что эти радости могут быстро перейти в печаль (если наша команда проиграет) или подвергнуться преобразованию, поскольку они являются плодом воображения или механизма проекции: мы все храним в памяти устрашающие образы толпы, неистово бушующей при выступлении лидера-популиста.

На другой конец этой иерархии, на ее самый высокий уровень, Спиноза ставит то, что он называет блаженством – это можно было бы также назвать подлинным счастьем или перманентной радостью, – которое наступает, когда мы освобождаемся от рабства страстей. Это радость освобождения, описанная еще индийскими мудрецами. Достигнув этой стадии – благодаря разуму, интуиции и переориентации наших желаний, – мы перестаем быть управляемыми нашими пассивными аффектами, нашим бессознательным, как сказали бы мы сегодня. Нет, мы познаем абсолютную радость, которую ничто не в состоянии погасить.

Таким образом, Спиноза формулирует этику, моральную науку, различающую, что есть хорошо для каждого из нас и что плохо. Эта этика предполагает индивидуальную работу: то, что хорошо для меня, то, что приводит меня в радость, может оказаться плохо для вас, поскольку это повергнет вас в печаль. Человек, с которым у меня прекрасные отношения, может вызывать у вас неприязнь. И наоборот, разумеется.

Эта работа намного более трудная, чем кажется на первый взгляд, поскольку она предполагает реальные – рациональные – усилия при распознавании, которые должны позволить направить желания по более активным, следовательно, более истинным, более глубоким и более длительным путям. Более подробно я вернусь к этой проблеме в главе 4 «Стать собой».

Поскольку Спиноза считает радость основой и высшей целью любой этики, поскольку это суждение опирается не на веру или сугубо абстрактное размышление, а на наблюдения и углубленный анализ человеческой природы, то он предстает перед нами не только как первый великий философ радости, но также как человек, который дал радости первое философское определение. По мнению Спинозы, радость – это совершенство, умножение жизненных сил.

После Спинозы пришлось ждать более двух столетий, прежде чем появился философ, который поставил радость в центр своего учения. Таким человеком был Фридрих Ницше. Вслед за Спинозой Ницше рассматривал радость как фундаментальный этический критерий, определяющий поведение человека. Как и Спиноза, Ницше рассматривал радость с сугубо имманентной точки зрения: радость не приходит со стороны, свыше или издалека. Она кроется в самом сердце человека. Ницше пришел к тем же выводам, что и Спиноза: радость – это жизненная сила, на которую необходимо опираться. Печаль, господствующая в мире, носит пагубный характер. Но, в отличие от Спинозы, Ницше не был догматическим философом. Там, где Спиноза создал рациональную систему, основанную на метафизике природы, попытке глобального объяснения мира, откуда вытекает его этика, Ницше отрицает любую метафизику и отбрасывает все философские системы. Он предпочитает прибегать к апориям, шоковым фразам. Он «расчленитель», наделенный талантом потрясающего писателя. Сила, равно как и слабость, Ницше заключается в резких, мощных, вызывающих беспокойство, но не всегда аргументированных и порой противоречивых – на что он отстаивает свое право – суждениях.

Ницше родился в 1844 году в Рёккене, в семье протестантского пастора. Свое учение он выковал как реакцию на политику церковных кругов своего времени, исповедовавших удушающую религиозную мораль, которая сурово осуждала инстинкты и желания, мораль, которая подавляла любую радость. Призвав на помощь иронию, Ницше бросил в лицо священников, пасторов и верующих это хлесткое обвинение: «А вы, если ваша вера дает вам блаженство, и ведите себя, как блаженные! Ваши лица всегда вредили вашей вере больше, чем наши доводы! Если бы благая весть вашей Библии была написана на ваших лицах, не пришлось бы вам так упорно требовать веры в авторитет этой книги: ваши слова, ваши поступки должны были бы сделать ее излишней, и благодаря вам постоянно должна была бы возникать новая Библия!»[12] Он подвергает суровой критике религию, эту «теологию печали». В религии он видит лишь мораль угнетения инстинктов, тела, желаний. Систему, которая помыкает нами и лишает возможности радоваться. Ницше занимает прямо противоположную позицию, призывая благоприятствовать тому, что он называет желанием силы, или импульсом инстинкта, – желанием, которое усиливает в нас жизнь и позволяет нам совершенствоваться.

Для Ницше принцип радости – это могущество и все, что увеличивает наши жизненные силы. Это утверждение жизни, попирающей смерть, здоровья, побеждающего болезнь, творчества, вытесняющего инерцию. Не вдаваясь, в отличие от Спинозы, в подробности при рассмотрении аффектов и желаний, Ницше прибегает к глобальному утверждению. Однако он остается приверженным той же фундаментальной идее, что и его предшественник: радость культивируется через работу над собой, через своего рода самотерапию, которой предшествует и которую сопровождает самонаблюдение. Но вовсе не для того чтобы подавить инстинкты, к чему призывает религия, а, напротив, чтобы утвердить все, что поворачивает нас лицом к жизни, любое желание, которое способствует нашему расцвету, нашему росту. Речь идет о том, чтобы научиться распознавать внутри себя многочисленные источники радости и помочь им развиться. Чтобы достичь этой цели, необходимо постепенно преобразовывать все наши желания, страсти, аффекты. Спиноза утверждал, что мы, освободившись от всех ограничений, познаем совершенную радость, радость свободного человека, которая является перманентной радостью. Ницше формулирует эту мысль по-другому. По его мнению, мы познаем Lust, «совершенную радость», когда достигаем полного согласия с жизнью. Когда мы безоговорочно принимаем жизнь, когда мы способны – и на этом он особо настаивает – сказать безусловное «да» жизни, в том числе ее негативной и неприятной стороне. Ницше подчеркивает, что христианство смиряется с трагическим аспектом жизни, и отвергает его патологическое видение, его догматы о необходимости страдать, чтобы удостоиться искупления грехов. Ницше изучал также и буддизм. Эту религию он упрекает в том, что она отвергает страдания и призывает усмирять желания. Ницше предлагает третий путь, средний между двумя первыми, – путь, заключающийся в принятии жизни со всеми ее страданиями. Он призывает сказать жизни «да», несмотря на все то, что может нас сковать, ранить, испугать. Это сакральное «да», абсолютное согласие, которое Ницше называет amor fati, то есть «любовь к судьбе» – любить все, что с нами случается, а не только терпеть. Для Ницше это условие абсолютной радости, столь отличной от иллюзорного счастья, предлагаемого религией. Действительно ли вы принимаете жизнь такой, какая она есть? По мнению Ницше, ответ будет положительным, если вы согласны прожить жизнь идентично ей. Он предлагает концепцию «вечного возвращения» в знаменитом 341-м параграфе «Веселой науки»: представим, что наша жизнь, такая, какую мы ее прожили в малейших деталях, бесконечно повторяется с теми же проблемами, радостями, встречами, болезнями. Если мы действительно пребываем в согласии с жизнью, том самом, которое открывает путь к чистой радости, мы примем это повторение, ни о чем не жалея.