Как солдат стал солдатом
(Рассказы) - Никольский Борис - Страница 8

Случилось это далеко на Севере. Нелегко служить в тех суровых краях. Зимой наступает долгая полярная ночь, трещат морозы, бушует пурга. Даже выходить из казармы поодиночке командиры запрещают солдатам в это время — опасно шутить с полярной ночью.

Был здесь однажды такой случай. Не послушался солдат-новичок командирского запрета и вышел из казармы один. Только до клуба добежать хотел. Подумаешь, мол, каких-нибудь пятьдесят метров!

А тут как раз закрутила пурга. Не успел солдат и трёх шагов сделать — заблудился. И что вы думаете — два часа плутал. Ни клуба, ни казармы — только темнота и снежные вихри! Когда совсем уже отчаялся, совсем из сил выбился, наткнулся наконец на светящееся окно казармы. Оказалось, все два часа кружил он возле казармы. Но теперь уж как прилип к этому окну, так и оторваться от него боялся. Знаками солдатам показывает через стекло — пусть, мол, выйдут, доведут до дверей. Вот как перепугался!

Суровый край, одним словом. Но и здесь служат солдаты, не унывают, не жалуются. Потому что знают — служба у них очень ответственная.

Днём и ночью несут они боевое дежурство на радиолокационных станциях. Днём и ночью вращаются антенны станций, и невидимые радиолучи ощупывают небо.

Рядом — граница. Если чужой самолёт попытается подобраться к нашей границе, кто его заметит первым? Оператор радиолокационной станции. Вот какая важная у солдат работа!

Служил здесь солдат по фамилии Берёзкин.

Удивительный человек! Солдаты, его товарищи, уверяли, что нет такой радиосхемы, в которой не мог бы разобраться Берёзкин. Нет такого радиоприёмника, который он не сумел бы починить. Он ещё с детства увлекался радиотехникой.

Вот с ним, с этим-то Берёзкиным, и произошла та история, о которой я хочу рассказать.

Однажды ночью дежурил Берёзкин на радиолокационной станции.

А что значит — «дежурил»?

Представьте, что любого из вас посадили бы ночью к телевизору и сказали бы: смотри на экран телевизора! Казалось бы, ничего сложного, очень даже приятно. Только… Смотреть-то телевизор смотри, но по телевизору в это время ничего показывать не будут.

Да, да, сиди и смотри час за часом на пустой светящийся экран. Внимательно смотри, не отрываясь ни на секунду. Чтобы не прозевать, если появится на экране крошечная светящаяся точка. Появится точка — значит, летит самолёт. Он ещё далеко летит, за сотни километров, а оператор на станции уже о нём знает, уже его видит. Только разглядеть эту точку тоже не так-то просто. На экране и пятна светлые от облаков, и помехи всякие — попробуй отыщи среди них маленькую — не больше булавочной головки — точечку!

Дело шло к утру. И Берёзкин знал: утром, в шесть ноль-ноль, должен пролететь наш пассажирский самолёт. Путь этого самолёта лежал издалека, из-за границы, в Москву.

Точно в положенное время — видит Берёзкин — появилась на экране светящаяся точка. Летит самолёт!

Что теперь должен сделать оператор?

Он должен включить особый прибор — запросчик. Этот прибор как бы пароль запрашивает — свой самолёт или чужой? Появится на экране рядом с точкой светящаяся чёрточка — значит, самолёт свой. Не появится — значит, молчит самолёт, таится, не знает пароля — чужой.

Включил Берёзкин запросчик. Засветилась на экране чёрточка. Всё в порядке. Свой самолёт.

Теперь оставалось Берёзкину только записать в журнал боевого дежурства: в шесть ноль-ноль пролетел рейсовый пассажирский самолёт. И всё.

Уже не впервые дежурил Берёзкин и не впервые видел на экране этот самолёт.

Только на этот раз ощутил Берёзкин какое-то беспокойство. Вроде бы всё как положено. И летит самолёт как обычно, точно в назначенное время. И на запрос отвечает. Свой самолёт, нет сомнений. А вот неспокойно на сердце у Берёзкина.

Словно что-то непривычное, подозрительное чудится ему в светящейся точке. А что — не понять.

Снова и снова вглядывался он в экран.

И поднимать тревогу понапрасну не хотелось Берёзкину. Потом скажут: ведь знал, что наш самолёт летит, зачем же зря всех переполошил? Зачем зря в панику ударился?

А времени у оператора, чтобы принять решение, — считанные секунды. Самолёт летит с большой скоростью; пройдёт минута, другая, приблизится он к нашей границе, пересечёт её, исчезнет с экрана. Дальше за ним будут следить уже другие станции, которые дальше от границы находятся.

Опять и опять всматривался Берёзкин в светящуюся точку.

И вдруг…

Вдруг показалось ему на мгновение, будто светящаяся точка меняет свою форму, словно вытягивается, раздваивается, становится похожей на крошечную грушу.

И тут мелькнула в голове Берёзкина догадка. Сразу сообщил он о своих подозрениях командиру.

Поднялись в небо наши истребители.

И что же оказалось?

Оказалось: действительно, летел наш пассажирский, рейсовый самолёт. Из-за границы в Москву. А вслед за ним летел ещё один — чужой!

И этот чужой самолёт так хитро всё рассчитал, так ловко пристроился, что на экране радиолокатора от двух самолётов получалась одна точка! Как будто летит один самолёт! Вот какой хитрый, какой коварный был расчёт у незваного гостя!

Едва поднялись наши истребители, он, конечно, быстренько кинулся наутёк.

Теперь трудно гадать, какая у него была цель: хотел ли он незаметно пересечь нашу границу или просто хотел пролететь вдоль границы, поразведать наши радиолокационные станции, нашу противовоздушную оборону, — неизвестно. Но одно можно сказать точно: летел он с недобрыми намерениями. Когда в гости идут с добрыми намерениями, тогда не прячутся.

А Берёзкина командир наградил именными часами. И когда вручал эти часы, так и сказал: «Вы, Берёзкин, — настоящий хозяин неба». И верно, если бы не был Берёзкин таким опытным, таким внимательным оператором, если бы не знал отлично дело, свою солдатскую профессию, разве сумел бы он разгадать коварный замысел, разве сумел бы заметить чужой самолёт?

Вот какая ответственная служба у солдат противовоздушной обороны!

— Да, интересная у вас служба, ничего не скажешь, — говорит десантник. — Только мы, десантники, вам тоже не уступим. И в разведку, в глубокий тыл противника отправиться, и внезапный удар с неба нанести — всё могут десантники! Приходилось мне и ночью прыгать, и днём, в жару и в холод, и с большой высоты и с малой, но сейчас я вам хочу рассказать про свой самый первый прыжок. Первый прыжок — он навсегда в памяти остаётся. А называется мой рассказ

Честно говоря, я первый раз по-настоящему понял, что мне на самом деле предстоит с парашютом прыгать, только когда уже на аэродром в полной десантной форме прибыл. Комбинезон, шлем, основной парашют — сзади, за спиной, запасной — спереди, всё как положено. Раньше, пока мы тренировались, пока всякие хитрые упражнения делали, я всё как-то думал: ещё далеко, ещё нескоро дело до прыжка дойдёт.

А тут прибыли мы на аэродром, и не успел я оглянуться, команда раздаётся:

— По самолётам!

Маленький Ан-2 уже ждал нас. Сейчас мы заберёмся в самолёт, взмоет он в воздух и…

Шутка ли сказать — с тысячи метров вниз лететь! Как подумал я об этом, так чувствую: мурашки по спине побежали.

Посмотрел на солдат, на товарищей своих, а им — хоть бы что! Забираются один за другим в самолёт как ни в чём не бывало. И Смирнов из Ленинграда, и Нурпеисов из Алма-Аты, и Синицын из деревни Малые Гребешки. А мой земляк Вася Васильев — так тот даже улыбается.

«Неужели, — думаю, — я один такой нервный?»

И стыдно мне, изо всех сил стараюсь вида не показать, что боюсь.