Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 202

Она уже настолько сломалась, что не знает что будет дальше.

София не может проиграть эту битву.

Она потеряла покой и даже кружась в танце с Клаусом она испытывает только ненависть.

— Может мне просто следует убить тебя?

— Попытайся.

Пусть попытается убить ведь хуже, если она выйдет из себя. Хуже может стать ему. Она поборола свой страх и даже натягивает улыбку, когда он опускает ее в танце.

Пусть попытается, ведь София и так сломлена.

Сломлена, но должна сражаться до конца и вернуть Марселя. Вернуть того к которому испытывает самые теплые чувства. Марсель тот, за кого она сражается.

Клаусу нужно что-то понять. Понять, что ему бояться не только шипов на ее руке, но и ее лично. Бояться ее личной мести.

Бояться и услышать ее историю, даже если он и сам знал все это.

Пришло время услышать правду.

Она скажет всю правду.

Ее ведь уже и так ничего не спасет.

Сколько трудностей она преодолела.

Поддержку она ни в ком не чувствовала.

Теперь и Клаус узнает о ее внутреннем состоянии.

Теперь Клаус знает, как ей сложно слышать его дыхание за ее спиной.

— Пятьсот лет назад. Русская деревня Калач. Погожий летний день, большая счастливая семья, свадьба под открытым небом. Не припоминаешь? Я отошла принести еще медовухи, вернувшись я увидела, как ты пьешь кровь моей сестры. Все на празднике, вся моя семья мертвы.

Ему не жаль, а боль — все, что Клаус Майклсон может видеть в ее глазах.

Может ее ошибок в том, что она отдала оружие и неотомстила Клаусу Майклсону сразу.

Ведь вправду могла просто уколоть ее шипом и смотреть как он умирает. Могла, но не сделала этого т вернулась в суровую реальность.

— Мне, конечно, ужасно жаль. И всё же, я рад, что забрал всё твоё оружие, учитывая то, как ты зациклена на мести и всё такое.

— Осторожней, Клаус, не будь так самонадеян. Я ненавижу тебя гораздо дольше, чем знаю Марселя.

***

Что уж точно не следовало делать Элайджи Майклсону, так это возвращаться и открывать эту черную дверь.

Все говорят: ненавидеть проще.

Вот и она ненавидит его. Пытается ненавидеть его, но не может.

Вот и Элайджа не может возненавидеть ее, даже если из-за нее будет гореть в Аду.

Одни говорят: стоит только выпустить пар, раскрыть свои чувства, и все пройдет. Исчезнет, как исчезает утренний туман. И ничего тогда больше не будет. Не будет как прежде.

Не будет потому что у Элайджи все хорошо или просто Хейли Маршалл не волнует, что она чувствует или не может понять, что он чувствует. За столько лет когда это Хейли спрашивала о его состоянии? Хейли думала только о своем счастье и счастье дочери.

Кетрин Пирс не психолог, нет, просто где-то прочитала или внимательно смотрит в его глаза и умеет читать по глазам. Кетрин ведь важно, чтобы и ее слова услышали. Элайджа должен ее услышать. Элайджа ей беспрекословно верит, всегда верил, ведь с ней же он желал провести вечность. Ее ведь Элайджа добивался, а сейчас потерял.

У нее карие глаза невероятно спокойные, будто совсем надежные, что ли, убаюкивающие.

Неужели не ненавидит его после всего происходящего?

Солнечный свет падает на ее оголенную оливковую кожу. Она встретила его не просто в кружевном белье малахитового цвета, но поверх наброшен прозрачен длинный халат.

Может ему нужно ощутить легкое покалывание тепла на своей прохладной коже.

— Элайджа, послушаешь, какие пошлости я придумала сегодня? Может желаешь, чтобы я станцевала гоу-гоу для тебя? Помню было время, когда я танцевала гоу-гоу для буржуазии. Я же здесь, чтобы ублажать тебя…

Майклсон чуть щурится от лучей и делает несколько шагов в ее сторону, а Пирс садиться на постель и ухмыляется в своей привычной манере. Она разбила мягкую тишину раннего утра между ними, своим смехом. Ведь она в буквальном смысле разрушает его изнутри, пока Элайджа в дурманом потянутом сознании. Кетрин знает его тайны, видела скрытые воспоминания за белыми дверями и принимает это как что-то само собой разумеющееся. Еще она смогла принять его темную сторону, ведь это и не так уж просто. Элайджа понимает, что Кетрин стала невольным свидетелем всего. Может нужно скрыть ото всех. Иначе что? Ее слезы и мольбы прекратить все это. Может Элайджа подавляет ее изнутри. Хотя она и так мертва, что ей нет места ни на Земле ни в Аду. Значит, она вынуждена быть здесь. Вынуждена сказать « прощай» все родное — кожаная куртка на ее плечах, черные обтягивающие брюки, туфли за которыми она ездила в саму Францию, платья известных брендов, украшений, любовников. Больше всего этого не будет.

Остались толь его руки на ее талии, будто скрывающие от всего мира. Вселенная чертовски неправильная в своих взглядах. Потому что три из них запутались в треугольнике больном, неестественном, а четвертый медленно сходит с ума, не зная, как выпустить клокочущий внутри гнев.

— Прекрати сейчас же, Катерина… Не желаю слышать подобное…

— Почему? Ты себя так ведешь себя и возвращаешься сюда только, чтобы утолить голод демона. Утолить голод похотью. Я права…

Права…

Кетрин знает, что сейчас лишь, что теперь все слишком запутанно, и им не по пути, с драмами в голове, себя сам Элайджа не спасет. Ну, а кто поможет? Остается лишь уповать вот на что — стерву Пирс.

Хоуп грозит опасность и я должен уничтожить Пустоту. Я должен сделать хоть что-то…

Даже, если нужно будет принести себя в жертву. Я должен принять смерть…

Элайджа пропитан весь — от головы и до пят — любовью и ненавистью к этой женщине.

Может лучше бы им вообще было не встречаться или чтобы река времени унесла ее далеко-далеко от него.

Я скорее поверю в то, что Хейли принесет тебе погибель, Элайджа… Ты вечный рыцарь в сияющих доспехах… Нужно же соответствовать Хейли… Теперь я понимаю, почему ты не можешь оставить ее. Твое якобы «благородство». Но меня ты ведь оставил, а ей еще далеко до меня… После всего этого времени я поняла, что ты перестал быть самим собой, после встречи с Хейли и всего случившегося… Знаешь, она сыграла куда более значимую роль, чем я отвела ей во всей этой истории. Я ведь подослала ее к Клаусу… Можешь ненавидеть меня, но тогда мысли были приблизительно такие: Сейшелы, Элайджа рядом, загорать и спокойная жизнь.

Ловит каждое слово ее пухлых губ, смотрит в глаза цвета виски и пьянеет и верит-верит-верит, что теперь — что это чувства на двоих все тоже и теперь навсегда, не иначе. Элайджи хочется верить, что все осталось как прежде, хочется надеяться, никто ведь не запрещает верить в вечность и любовь, что из них двоих хоть один сможет вытащить другого из омута и вновь дышать в унисон и что ее улыбки все-все настоящие, не вымученные, не фальшивые. Сейчас и улыбки — ведь самое честное, что было у них.

Я себя собой не чувствую. Мне кажется, что я продал свою душу, когда убил Марселя.

А я когда засунула свою голову в петлю. Может стоит начать с прошения Марселя? Себя ведь ты не простишь. Я знаю… Ты обещал собрать меня по кускам, но сперва тебе нужно собрать себя…

Элайджа улыбается устало. Не потому, что проблемы душат, накрывая с головой, не потому, что смотреть на нее такую измученную и усталую попросту больно. Она окутала себя ложью, и ей видится путь только один: умереть, наверное, проще всего. Она умирала столько раз, что стать ничем, раствориться в темноте, выдумать сон, чтобы никого не было в этой темноте.

Застыла.

Следит взглядом за пальцами, которые сжали его ладонь и Элайджа не желает что-то менять. Это мерзко и неправильно, да. Но это его, выбор. Мир простит ему одну ошибку? А может она помогает ему держаться и он просто не желает ее отпускать?

Застыл.

Ее гнев охватывает каждую секунду, когда она смотрит на него — отпускать не хочет. Гнев этот тлеет подспудно в самом его сознании, наружу не вырывается, истребляя внутренности самостоятельно, без подсказок. Кетрин Пирс не верит в счастливые финалы, поэтому ей легче повеситься, провести холодным лезвием по запястью и перерезать вену. Отправиться туда, где хорошо и возможно, там ее ждет Надя и семья. Ей уже кажется: если бы действительно хотела умереть, застыть в вечности, то сделала бы это, не ожидая, пока ее спасут.