Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 199

Элайджа тоже не знает, что ждет его впереди и ему определенно нужно напиться, чтобы забыть этот ужасный день и то, что грядет война с новым врагом.

— Мне удалось найти старого друга или врага, никогда не мог понять. Ужасный денек выдался.

— Действительно ужасный.

В этом Клаус поддерживает старшего брата. В руках Клауса Майклсона фамильный герб и он думает только о том, что на каком дне оказалась его семья. Несколько глотков янтарной жидкости из бутылки и отброшенный в сторону каменный герб.

Их никто не спасет.

Их не нужно спасать.

Эта семья пошла на дно.

***

Если честно, то, это должно было закончится именно так. Исход был предопределен, и она должна была сгореть в Адском пламени вместе со Стефаном Сальваторе, а Кад стал лишь пешкой в большой игре, которую не понимал от начала и до конца. Она сыграла и желала спалить дотла ненавистный Мистмк Фоллс, но в итоге сгорела сама вместе с героем Стефаном, а ведь говорила не геройствовать. Наверное, это началось с того, как Кетрин Пирс впервые приехала в этот город и увидела его. Безответная любовь . Наверное, Стефаном Сальваторе все же и должно было закончится. Он спас брата и дал шанс на счастливую человеческую жизнь с Еленой ценой своей погибели в Адском пламени вместе с Кетрин Пирс. Он ведь всегда жертвует собой во благо других. Он кожей чувствует обжигающее пламя Адского огня. Он закрывает глаза. Кетрин ведь чувствует тоже самое. Он не мог жить, ведь тогда бы всем пришлось наблюдать за его мучительной смертью от старения.Тогда бы тем, кто его любит страдали наблюдая за его смертью, а этого Стефан Сальваторе не мог допустить.

Напоследок он посмотрит на брата и прошепчет Пирс, как только закрывает глаза : — Прощаю…

Стефан не хотел умирать так.

Не в Адском пламени, съедающем кожу с лица и оставляющем ожоги. Не слабым, разбитым всем человеком, так неожиданно. Не с Кетрин Пирс, бессердечной, хладнокровной сучкой Кетрин, чей каждый шаг выверен и продуман с маниакальной точностью.

Стефан совсем не хотел умирать, сдерживая эту девушку-старуху, что так неожиданно-безропотно сжалась вся, пристыла к его груди. Думал, что держал её – в действительности не смог бы отпустить, даже захотев. Она сама вцепилась в него, стиснула ладонь до костного хруста.

Стефан совсем не хотел умирать, вот так, подставляя лицо Адскому пламени.

И пусть формально она была жива в Аду — внутри всё давно уже сгнило, потрескалось и сыпалось прахом теперь, здесь, на раскалённые огнём камни. Вся она — из пыли — просто отголосок, жалкая пародия на себя прежнюю. Где все громкие слова, где зрелища королевского масштаба, где вырванные глотки и тонкие шпильки? Нет ничего, не осталось, исчезло с позором, потому что и Кетрин Пирс перестала быть похожей на себя. Поэтому, может, она дышит часто-часто, так что Стефан сам начинает задыхаться? Поэтому, может, пальцы у неё дрожат и инстинктивно вжимаются в его ладонь сильнее, растворяются в ней, хрупкие и бледные.

И дрожь её – синхронно с дрожанием стен, прогибающихся под рёвом огненного потока, сжирающего всё на своём пути.

И их этот поток вот-вот поглотит.

И Кетрин страшно, ох, как страшно великой стерве Кетрин Пирс, и этот леденящий ужас расползается и охватывает каждый нерв, отдает ледяным потом и мурашками по коже. Как же ей хочется не чувствовать этого леденящего холода и слабости. Слабости от которой, увы, не избавиться. Как же просто быть героем на словах — и как же хочется сломаться, оставшись один на один с последствиями своего героизма. Кетрин сломалась и сломала вслед за собой Стефана Сальваторе. Всегда уходит громко и тащит за собой.

Не сохрнила часть своей жизни.

Пронизана этим чувством безпомощности.

Кетрин откидывается едва назад, упирается макушкой ему в грудь, в подбородок. И в этом движении всё — страх, человеческий и от того ещё более неподходящий ей, страх, вытравляющий все обиды, всю ненависть.

Не может справиться со страхом.

Не выживут оба.

И он обнимает её, по-настоящему обнимает, и сжимает её пальцы в ответ.

И она душит всхлип на корню, потому что Кетрин Пирс не положено плакать.

И вся вечность тонет в угольных зрачках, сгорает в аловато-рыжем столпе пламени.

Не остаётся даже костей. Только пепел, смешавшийся с землёй и песком. И, наверное, где-то там, на обгоревших камнях, покоится его последнее прощение. Он простил ее и больше ничего не смог сделать.

Она забрала его с собой : свою любовь и боль.

Они сгорели в огне и это должно было стать концом одной истории и начало другой.

Деймон и Елена должны жить счастливой жизнью, Елена стать медиком, Керолайн скорбеть и собравшись с силами жить дальше, Бонни отправиться в путешествие.

По утру от них осталась только горстка пепла.

У злодеев не дрлжно быть счастливого финала, ведь он им положен по статусу и Кетрин Пирс проиграла.

У Кетрин Пирс не должно быть счастливого финала. Не положен и все должно было закончится обращением в горсту пепла, сгоранием в Адском пламени.

Это должно было стать ее концом, ведь Ада не существует и на Земле ей нет места.

Все это конец игры…

Злодеем не положен счастливый финал.

Это конец, вот только…

Только Кетрин Пирс открывает глаза и вспомнит все. Помнит, как руки сжали шелковую простань, ведь очнулась на постели в комнате с черной дверью.

Кто-то ее не отпускает.

Это должно было прикончить ее.

Адское пламя должно было испепелить ее, обратить в горстку серого пепла, но она очнулась в этой комнате с черной дверью.

У нее нет сил даже поднять голову с подушки и лучше бы это рыжие пламя прикончило ее. Было бы гораздо легче и проще.

Кто-то не желает ее отпускать и убивать ее в себе.

У Элайджи Майклсона идеально отглаженная кристально-белая рубашка. Настолько белая, что расфокусированные зрачки Пирс буквально ловят ангельское свечение или звериный оскал исходящее от него. Она видит его на пороге этой комнаты, когда садиться на постель и смотрит в эти потухшие глаза. В этих глазах больше нет огня и той страсти. Она слабая, что голову с подушки поднять не может, но пальцы с удовольствием зацепились за тонкую полоску его черного галстука в инстинктивном, не более, желании почувствовать хоть что-то более-менее устойчивое, если бы она могла поднять голову. Все, о чем она думает, пока его лицо приближается: нельзя закрывать глаза. Нельзя. Ни на секунду. Это будет ее ошибкой. Это, возможно будет стоить ей жизни.

— Элайджа, я не понимаю, что происходит… Я не помню … Я такая слабая… Почему ты здесь? Я умерла, а вслед за мной умер и ты? Скажи…

— Я жив, моя Катерина и ты будешь жить… Теперь жив…Я просто пожелал вернуться к тебе в своем разуме… Я воскрешу тебя… Я и сам не понимаю, что происходит, но ты набирайся сил… Я буду рядом…

Он смотрит куда-то в глубину ее пустых зрачков, пытаясь отыскать внутри размякшего сознания частицу понимания происходящего. Говорит негромко, но ей кажется, что голос буквально-таки раздается громовыми шумами где-то над ухом:

— Я соберу тебя по кусочкам, Катерина… Ты ведь всегда сражаешься за жизнь… Я буду сражаться за тебя, потому что желаю, чтобы ты была здесь…

Ей бы разлепить сухие не в меру губы и заставить тяжелый язык наконец-то подчиняться. Ей бы кивнуть или дать понять, что все происходящее – не бред и его затуманенный рассудок. Ей бы просто пульс у себя отыскать, да сил нет, зато вот Элайджа кажется ждал этого. Ждал, когда сможет вновь коснуться ее. Она разбужена им. Ждал, когда может просто молчать, поднять ее, обнять.

Не легко ему и это все неправильно : она мертва, а он верит в слепое счастье с Хейли.

Хорошо, что ему не придется объяснять все сейчас, ведь это не так уж и легко.

Легче молчать и впервые он задумывается о том, что если она и вправду была послана ему небесами, после стольких женщин и веков попыток обрести утраченную любовь.

А он упустил любовь.

Как он будет существовать без нее?