Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 165

— Это серьезно, когда один человек меняет жизнь другого, — приподнимает бровь Элайджа, а Кетрин наклоняя голову чуть вбок, подводя его к постели, садится рядом.

— Элайджа, будь осторожен, — давит брюнетка сквозь зубы и стирает кровь его с лица. — Негативные эмоции выплесни на тренировке. Сходи в клуб и представь, что груша для бокса — это лицо твоего брата или злейшего врага. Выплесни в тренировке всю свою ненависть.

— Мне нужно было поделиться, Катерина.

Пирс усмехается шире.

Кофе по-прежнему горький.

Кровь соленая.

Один поцелуй может отнять жизнь.

Он вновь с ней, сжимает ее ладони и если он все еще думает о ней, то может все правильно. Его сердце плачет, как и ее.

Любовь ослепляет.

Может, все, что они искали было рядом?

Постепенно расстояния между ними сокращается.

Правда, в жизни Кетрин Пирс слоган: « Поцелуй меня или убей» сыграл злую шутку.

Ее ослепило, не отпускает.

— Элайджа, не упади еще ниже, чем есть. Прошу, борись и посмотри со стороны во что ты превращаешься. Прошу… Возьми себя в руки… Ради меня… Ради себя… Освободись…

Кетрин внимательно рассматривала лицо напротив, подмечая несколько появившихся морщин. Правда, у Элайджи Майклсона не может быть морщин, а она слишком хорошо изучила лицо. Это прожитое сказалось на нем. Семейные проблемы, утонул, а в глазах бездна. Может и напрасно, но она потянулся к лицу своего бывшего любовника и страстно впилась в губы.

И в это мгновения она и вправду вкладывает себя, все, что чувствовала и чувствует.

Может и напрасно, если для него она была отвлечением, ничем не значащей шлюхой, которую он ославил ради семьи. Для Стефана она ведь была случайной. Дважды наступала на одни и те же грабли.

Неужели шлюха заняла особое место в его сердце?

Неужели он вонзил в ее сердце нож, а Кетрин достала его и прижала к своей груди этот окровавленный, холодный нож.

Майклсон растерялся от такого решения поцеловать. Но взял себя в руки и углубил поцелуй, наслаждаясь происходящим, обвивая ее талию своими руками.

Возможно, не такие уж они и бывшие.

Возможно, бывших и не существует.

Возможно, сердце одерживает победу, если Элайджа Майклсон возвращается к ней и доверяет свое сердце ее рукам прислушивается к звуку ее голоса и тому, что нужно жить.

Ее дыхание возвращает в его жизнь.

Одно дыхание на двоих.

Они все еще вместе.

***

Честно, Элайджа Майклсон отпускает ее руки, закрывает черную дверь и надо же как-то жить, держаться и бороться.

Именно с этими мыслями он просыпается.

Верит в то, что нужно жить.

Не верит в то, что ее нет.

Она ведь с ним, в его разуме и сердце. Он знает, что Катерина не ушла в никуда. Она заставляет его жить и бороться.

Она знает, где та, что всегда была и будет с ним.

Он знает, что ради Катерины стоит просыпаться по утрам и жить, дышать.

Он знает, где женщина к которой он всегда желает возвращаться.

Но можно ли вернуть прожитое?

Вернуть то, чего нет.

Спокойнее.

Кофе все еще горький.

Сегодня Элайджа Майклсон просыпается и впускает свет в пыльную комнату.

Сегодня он закатывает рукава рубашки и лично стирает пыль влажной тряпкой, пока девушка пол внушением наполняет бокал своей кровью.

Сейчас Элайджа Майклсон словно раненая птица.

Птица, которой нужно сражаться за свою жизнь.

Подносит бокал к губам и кровь по-прежнему с металлическим привкусом.

Девушка должна продолжить уборку, ну, а пока она улыбается, протягивает Элайджи черную спортивную сумку.

Кофе по-прежнему горький, ведь иначе быть и не может.

От Элайджи иррационально пахнет кофе. Фрея узнает это, когда подсаживается к нему.

Садится за кухонный стол. Галстук, белая рубашка обтягивает мышцы, как у моделей в рекламе духов, и если готовить о духах, то запах у духов Элайджи сладко-кофейный, вместо ожидаемой хвои или мяты и что хуже крови. Странно, но тысячелетняя ведьма боится крови.

— Доброе утро.

У Элайджи нет желания привлекать к себе лишнее внимание. Когда-то он был гордым и самоуверенным, но все изменилось и стерва оказалась права, потому что Элайджа Майклсон втоптал себя в грязь. Тяжело вздыхает, понимая, что сестра переживает и просто так не отстанет.

— Доброе, брат, — цедит, глядя перед собой, добавляет в свежезаваренный кофе молоко. — Как твое состояние?

— Не твоя забота, сестра. Я не должен становиться твоей заботой. Я сам справлюсь со всем…

— Мне не по себе, Элайджа и я так переживаю. Просто так я не отстану и не оставлю тебя. Вот, куда ты идешь сейчас?

— На тренировку, сестра. Надеюсь утренняя уборка в моей комнате не потревожила нашу племянницу?

— Хоуп еще спит. Клаус в ее комнате, охранники рядом. Я могу спокойно позавтракать. Пообещай мне бороться. Я понимаю, как тебе тяжело. Ты все потерял, а наш брат… Он не должен был так поступать… Если бы я могла все исправить…

— Никлаус был Никлаусом… Я больше не собираюсь это терпеть сестра… Мне нужно на тренировку.

— Когда ты простишь Клауса? Долго это еще будет продолжаться. Разлад? Ты ведь всегда прощаешь его. Это я уже поняла.

— Однажды ночью я прощу его, а пока я дал обещание попытаться жить заново. Сейчас мне нужно идти в церковь святой Анны. Марселус ждет.

— Это должно меня успокоить?

— Да.

Проблема в том, что он всегда имел слабость к прощению и поисках искупления. Проблема в том, что он привык чинить других, а сейчас ему нужно починить себя.

Сейчас ему нужно взять в руки и бороться.

Сейчас Фрея видит решимость во взгляде брата.

Что могло произойти с ее братом за одну ночь?

Что могла сделать с ним стерва?

Стерва могла заставить сражаться.

***

Может, у Марселя Жерара и отличное зрение, но тот не верит своим глазам, когда находит Элайджу прижатым к стене в манеже. Ребра болят от синяков, по которым бьёт с новой силой один из новообращенный вампиров Эфре, а ведь Элайджа появился как рыцарь в сияющих доспехах, в своем брючном костюме от Kiton K-5, а сейчас в черной майке и серых спортивных хлопковых брюках.

У Элайджи соль на губах в смешку с кровью. От него волнами исходит уверенность, когда он отбрасывает вампира к манежной сетке и Эфре исчезает, как щенок поджав хвост, и Майклсон расправляет плечи и стирает кровь с своих губ.

— Снова скажешь, что всё было под контролем?

Марсель проходит в манеж, опирается о стену, снимает майку, бросает ее на пол, запустив руки в карманы джинс, смотрит не с жалостью, а с пониманием и Элайджа на выдохе произносит:

— Спасибо. Это уже начало новой жизни, если ты позволишь мне приходить сюда, в бойцовский клуб.

— Это начало чего-то нового… Можешь приходить, когда пожелаешь, Элайджа…

Может, всё, наконец-то, становится на круги своя.

***

Может пора в низ.

Там где ты дышишь телом.

Брось свой пустой лист.

Твари не ходят в белом.

А мы не ангелы,

Нет мы не ангелы,

Темные твари,

И сорваны планки нам,

Если нас спросят чего мы хотели бы,

Мы бы взлетели,мы бы взлетели.

БИ-2 и Агата Кристи - А мы не ангелы.

Из Ада не ходит прямой поезд.

В Аду рельсы разъела кислота.

В Аду рельсы обрываются.

От Кетрин Пирс пахнет кровью и свободой и жизнью похороненным на дне карих зрачков, а если попробовать ее губы, то на вкус как чистая ярость, а Кад впервые сталкивается с подобной душой. Черной, желанной, но сражающейся, как будто что-то держит ее.

Кетрин Пирс сражается.

Она не могла плакать.

Не могла не плакать и не сказать: — Спокойной ночи, Надя. Спи спокойно. Твоя мама любит тебя.

Только чувствовать острое желание разрыдаться, шептать-шептать-шептать имя своей дочери, въевшееся ей в кожу так действительно глубоко, что не вывести.

Она ничего не могла исправить, но был тот, кто мог бы сделать что-то.

Она признавалась ему в любви уже когда-то, правда подав это под соусом лживой откровенности в добавок приправленной ухмылкой, сама не зная зачем, проверяя в вечность с ним или желая пройти испытание этой любовью и все равно добиться Элайджу Майклсона, убедиться чтобы — чувства к нему правда остались в прошлом и являлись сейчас не больше чем сном, забытым под коркой любви к Стефану Сальваторе.