Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 160

Утонула в этой тьме.

Катерина красивая и улыбчивая.

Человечная, беззаботная, весёлая, всегда поддержит, поймет. Светлая, добрая, хорошая, нежная, мягкая, смешная и хрупкая.

Была.

Была пока Катерина не умерла.

Кетрин ступает вперед, чувствует, как от боли и бессильной ярости темнеет в глазах.

Убила себя сама.

Сама виновата.

Потеряла себя.

Так и не узнала Стефана Сальваторе.

Помнит, как все измелини ее ложь и игры.

Игры.

Они не сломали её, нет, она слишком сильная для этого.

Но они её изменили.

Она никогда не простит себе.

— Гори в Аду, Стефан. Все горите в Аду!

Кричит. Идет вперед, делает широкие шаги, которые говорят о ее целеустремленности и непринуждённость. Идет прямиком к черной двери, сжимает руку на золотистой ручке.

Заперта.

Не выбраться.

Где-то глубоко внутри самой себя, заперлась в подземном бункере, уснула и смотрит вечные сны, в которых только она Элайджа и ее дочь. В которых ее дочь жива рядом. Рядом с ними. Они сидят на кухне и он готовит завтрак, Надя смеется рассказывая, что нашла достойного парня и в этот раз они одрбряют ее выбор. Элайджа носит её на руках и иногда по вечерам, приглашает на танец.

Слишком идеально.

В снах она кажется счастливой. Но похожее ей снилось только раз.

Только раз, в своем сне она была свободна и счастлива.

Клянёт себя за то, что так отчаянно не желает просыпаться.

Клянёт себя за то, что все разрушила.

Бежала за Стефаном, который убил ее.

Убила.

Заперта.

Думать, как выйти, открыть эту черную дверь.

Стучать кулаками, бить коленом, дергать ручку.

Убила.

Только сейчас понимает, что она наделала, потеряла все и умерла из-за пустых иллюзий, которые словно прах развеялись по ветру.

— Дрянь! Я дрять! Я ненавижу себя!

Напрасно она желала получить любовь Стефана Сальваторе, который никогда не любил ее. Почему не остановилась ради своей единственной дочери?

Она мертвая, черная, ее догоревшую плоть разлагается, ее поедают черви.

Теперь она возненавидела себя.

Заперта.

Кричать и стучать в дверь.

Только вот ее никто не слышит.

Словно идет ко дну.

Перед глазами мгновение, когда она закрывала глаза Нади и слезы на глазах.

Она подвела свою дочь. Дочь, которая любила ее и искала.

Единственные человек, который любил ее и сражался за нее.

Любовь и вправду слезы и боль, слабость.

Слезы, темнота в глазах.

Больно.

Она умерла и слишком поздно осознала, свои ошибки.

Боль, которая отравляет.

Боль, что сил даже плакать нет, спасаться и тебя преследует только одно желание – вскрыть себе вены.

Помнит все.

Не забудет, что ища любовь потеряла все.

Кетрин Пирс не простит себя.

Заперта в этой комнате, где тихо и вечный свет.

Она была не права.

Желание умереть еще раз.

Желание снести с петель эту черную дверь, разбить в щепки, царапать ногтями эта дверь, сдирать черную краску.

Нервы сдали.

Взаперти.

Громко кричать.

Разбивать костяшки в кровь.

— Прости меня, Надя…

Сползать вниз, прижаться к двери, дрожащими ладонями закрыть лицо, а синяя венка выступила на не лбу.

Она осознала, мочит, а мысли орут и ей бы притупить боль.

Нет сил подняться.

Моральную сменить на физическую.

Это не реальность.

Это не Ад.

В этой реальности Элайджа Майклсон всё ещё тот единственный, у кого есть ключ от этой черной двери с золотистой ручкой. Единственный, кому позволено входить в эту дверь.

Он впускает ее к себе в душу, и, может быть, именно поэтому он открыл перед ней свою.

Она знает его настоящего – монстра в костюме, жестоко, но благородного, любящего, верящего в искупление, мечтавшего играть на пианино и свободе.

Он знал ее настоящую – без маски, которая врослась в ее лицо, страстную, необузданную, эгоистичную, ту которая может даровать спокойствие и смотреть с нежностью, потому что любит она того, кто заботится. С ним не нужны маски, не нужно быть стервой. С ним она Катерина.

Кетрин знает его – другого. Она знает, как сложно Майклсону уснуть ночью, даже в её теплых объятьях, потому что кошмары не исчезают, отнятые им жизни остаются отметинами в памяти, как ни старайся их забыть и скрыть за красной дверью. Он долго ворочается, крепко сжимая её тоненькую ладонь, гладит волосы. Она не выносит одиночества, собственные мысли сводят с ума, картинки из прошлого разъедают мозг, сводят с ума.

Ей тяжелее дышать, потому что Кетрин Пирс захлебывается, давится своими слезами, прижимается к черной двери, начинает дрожать, потом дёргается раз, второй, третий…

И закрывая глаза летит в пропасть…

И всё, уже не спит…

Всё, уже очнулась и оказалась в реальности.

Реальности, в которой лучше бы она не отпускала бы его, не играла с этим мужчиной в игры, не пыталась казаться сильной.

Говорить легко, а исправить тяжело.

Он поцеловал ее в лоб, на прощания, а она молчала.

В финале их истории был поцелуй в лоб.

Она лихорадочно смотрит в пространство и шепчет что-то.

— Элайджа…

Шепчет его имя, потому что утешить ее и мог только он. Важно, что благодаря ему она могла подняться и стоять на ногах.

Это привычно.

Привычно падать и подниматься.

Он не придет и не поднимет ее с пола.

Упала.

Однажды ночью Кетрин Пирс упустила момент его пробуждения. Утром он всё так же лежит под боком, тихо, не двигаясь и едва дыша. Его карие глаза раскрытые и пустые и смотрят в ее, словно карие зрачки одного дополняю другие.

Чернее.

Вместе чернее и темеее.

Она обнимает его. Соединяет два потерянных, изломанных мира, прижимает ухо к его груди и слушает – ей так важно почувствовать, что прямо сейчас – он живой.

Да, она знает. Знает, что он живой и сердце Элайджи Майклсона бьется вдали от нее.

Она кажется тоже видела этот сон.

Сон в котором они счастливы.

Все это было лишь сном.

В реальности его нет рядом.

***

В реальности она упала, рыдает, закрыла лицо руками.

В реальности Кетрин Пирс в Аду.

Ад реален.

Ад здесь.

Распахнуть глаза и осознать, что ты находишься в самом худшем дне.

Дне, все было залито кровью. Волосы заплетены в маленькие косички, которые обвивают голову кругом. Бежевое хлопковое платье, черно-фиолетовая накидка.

Эта комната залита кровью. Ее отец проткнут мечом в сердце и прижат к стене. Его проткнули мечом и прижали к стене.

У матери и сестры перерезано горло.

Ее мир рухнул.

Тяжело.

Рыдает на груди матери и потеря семьи сломала невинную Катерину.

Слезы смешаны с кровью.

Рыдать на груди матери.

Это день, когда она обнаружила свою семью мертвыми.

Клаус Майклсон отомстил.

— Он убил их. Всю мою семью. Просто в отместку за то, что я сбежала.

Тот, кто не ощущал, не пережил пустоту и заброшенность, не сможет передать её. Так же и Кетрин Пирс не знала что такое пустота и боль на протяжении пяти веков.

С того момента, как лишилась единственной семьи.

Клаус убил всю ее семью.

И как она сможет жить в этом мире, без них?

Сможет ли существовать без них?

Сможет ли она увидеть их лица?

Сможет ли она найти покой без семьи?

Нет.

Но так должно было произойти.

Клаус Майклсон не прощает.

Пятьсот сорок лет прошло с тех пор как их не стало, как они ушли, а Кетрин Пирс не может свыкнуться с этим. Их нет, а она до сих пор была жива, ходила по земле, потому что никогда не оборачивалась назад. После их смерти Кетрин Пирс осталась одна в этом мире. Он казался слишком жестоким и не справедливым. Она была зла на себя, на весь мир. Поклялась, что выживет ради себя и однажды отомстит. Она всё ещё чувствует. только, забыла, что такое любить заботится о ком-то… Во ней этого не осталось. Глупая человеческая натура - больше всего любишь того, кого потерял или оставил по собственному желанию. Кетрин Пирс любит того, кому причинила столько боли и страданий. Просто за все эти годы она научилась выживать любой ценой, а затем Елена заставила ее проглотить лекарство и Пирс стала человеком, что-то изменилось глубоко внутри ее. Она сильная будучи даже человеком, хотела защитить Джереми, которого убила в гонке за лекарством. Она выстрелила в Сайласа, а тот все же получил лекарство и она умирала от старости.