Три года счастья (СИ) - "Kath1864" - Страница 136

Немного огня для того, чтобы все уничтожить.

Зачем она открыла глаза большей, простой любви?

Чья-то драма, обратилась в ее личную драму любви.

Он ведь рассказал ей о и показал любовь, от которой ее бросило в дрожь.

Она зависима от этого мужчины.

Пролила слёзы, сошла с ума, желала быть только с ним, а так и должно быть.

Если Кетрин Пирс и лгала, то ее поцелуи не лгут, огонь в ее глазах невозможно потушить.

Фитиль зажжён, ее затянуло.

Всегда ходишь по раскалённым углям ради него.

Сгорать ради него.

Кетрин Пирс готова.

Что творится внутри, когда он ушел, оставил на его лбу не весомый поцелуй и кажется не волновался за их последний поцелуй?

Он мог длиться долго, до конца.

Конец.

Проклятье.

Все разрушено.

Все в огне.

Он оставил ее и сейчас на пути в Новый Орлеан, оборачивает голову смотря на черный пластиковый чемодан лежащий на заднем сиденье. Она собрала этот чемодан, желала уехать вместе с ним и жить их жизнью. Жизнью для двоих. Их жизнью.

Проклятье.

Черная любовь.

Испепеляющая любовь и боль.

Ему нужен был огонь, который отражался в ее глазах. Огонь, который он же и потушил.

Ребекка останавливается прямо напротив Пирс, взмахивает густыми светлыми волосами, попутно собирая их в высокий хвост, и ждет что она что-то скажет.

Казалось, какое бы ей дело до шлюхи брата, но она разрешила Кетрин остаться, ведь

Элайджа не был не пустым местом в ее сердце. Понимает, что сердце сучки пусто. Кладет свою руку на ее плечо, но похоже Кетрин Пирс наплевать.

Какая вечная любовь может быть у вампиров?

«Впрочем, это не так и странно», — зачем-то успокаивает себя Майклсон, зная, что на место

Кетрин легко может поставить себя, да и была в ситуации, когда Клаус убивал тех, кто ей дорог.

Огонь вспыхнет в груди, но не согреет.

Сердце оставил пустым это пожар страсти.

Пепел.

Серый пепел, которым она готова давиться.

— Эй, — блондинка щелкает пальцами перед глазами Пирс. — Что, уже и меня перестала замечать?

— Что? — возмущается Кетрин и резко отворачивается к камину, — Мы никогда не будем вместе. Он не предаст семью.

— Я думала, что ты водила за нос моих братьев, очередная шлюха, которая готова встать между Клаусом и Элайджей, рассорить их, да еще и копия Татии, и поэтому ненавидела тебя, а оказалось, — вздыхает Майклсон.

— Я никогда не была с Клаусом, боялась его, — медленно, на выдохе. — Я определилась сразу, только боялась признать, а когда признала и позволила себе чувствовать, то все обратилось против меня. Элайджа выбрал не меня.

— Я понимаю, что твое сердце разбито, — говорит Ребекка.

— Попросишь меня уйти? — догадывается та. — Я сама уйду.

— Не торопись, просто ты уже весь вечер сидишь у камина, смотришь на пламя и это пугает, — продолжает та.

— А было бы лучше, если бы я напилась и над этим городом пролились ливни крови? — наклоняет голову. — В прошлый раз…

— Я видела. Ты напилась, лежала на лестнице в одном кружевном белье, кстати запиши мне названия этой марки, — пытается улыбнуться первородная. — Кстати, Элайджи бы очень бы понравился тот дом. Все так, как он любит, камин, все в серо-черных тонах, разбавлено золотом. Вы могли быть счастливы. Мой брат мог быть счастлив с тобой, но Элайджа дурак, если выбрал искупление Ника, в очередной раз.

— Это должно меня утешить? — хмыкает Пирс. — И теперь мне интересно, произнесёт ли он моё имя когда-нибудь ещё? Всегда ли меня будут характеризовать мои же ошибки? Он верил в мое искупление, так же, как верит в искупление своего брата. Я знала, что он оставит меня, просто ждала. Ждала и продолжала верить во что-то… Ждала, когда все обратиться в пепел и он оставит меня. Ждала, когда он забудет меня. Встретимся ли мы, когда-нибудь с ним? Проследи за тем, чтобы Элайджа обрел покой, счастье и сыграл на пианино, как и мечтал. Ты можешь пообещать мне это, Ребекка?

— Я прослежу за Элайджей, Кетрин, он и вправду всем жертвует и он мой старший брат, — прикусывает губу ведь это так и есть.

— Он преданный и постоянно рядом с семьей, Клауса и я верю в то, что он достоин лучшего, — сдавленно смеется

Она вынуждена подняться с кресла, бросает в ответ что-то вроде « Я устала и пуста » и на долгое время замолкает. Направляется к лестнице. Она держится, потому что сильная.

Проиграла.

Как у нее есть еще силы дышать, подниматься по лестнице и лечь в постель, проститься Ребекка облегченно вздыхает смотря ей вслед: не хватало еще, чтобы кто-то узнал, что

Ребекка Майклсон сочувствует сучке Пирс.

Закрывает глаза, но душу не закрыть, а сердце без него овдовело.

Она будет ждать его, ведь уходят, чтобы вернуться?

А если не вернется?

Она хочет запомнить как смята постель, как Элайджа одевается, в темноте, а она лежа в постели наблюдала за этим: как тот медленно застёгивает пуговицы рубашки, надевает пиджак и она поправляет его галстук.

Как ушел призраком молча, сказав: « Прощай, Катерина.»

Кетрин Пирс — именно та, с которой бы родители говорят своим детям не связываться. Рискованная и черная, обходится недовольным взглядам и парой едких фраз.

Только с ним она позволила себе быть настоящей, а теперь ее главной проблемой стало то, что они никогда не смогут быть вместе.

Любовь стала проблемой стервы.

Проблемой стало то, что стерва все разрушила и они не смогут быть рядом.

Помнить все и забыть.

Помнить и забыть ту, что искал.

Всё выходило из-под контроля, когда она целовала его оставляет следы помады на его губах и слишком долго смотрела в глаза, шепчет на ухо: « Я люблю тебя, Элайджа.». Кетрин исчезает из поля зрения, так быстро, что Элайджа и сообразить не успевает. Ударяет руками о руками руль управления и плевать, что другие водители слышат гудок. Плевать, если он разобьется. Он ведь сам оставил ее, а она отдала все и любила, не сожалеет. В следующий миг всё, о чем он может думать — это даже не ее губы на своих губах. Всё, о чем он может думать — это её взгляд, такой, какого можно ожидать от влюблённой женщины, которая дорожит своим мужчиной.

Искренность?

Не писать, не помнить слишком трудно, и Элайджа, конечно, выбирает семью и сдержиться. Посылает все к чертям, как делала она и задумчиво смотрит в одну точку. И когда его жизнь приняла такой оборот? Что же остается: ехать к брату, убедить его поступить правильно?

Разве сейчас есть третий вариант?

Вариант в котором она подле его.

Чувства быстро затуманивают разум, и Элайджа желает снова целует ее, чувствовать ее и вселять надежду. И думать больше Элайджа не желает, а думает.

Игнорирует тонко скулящую совесть и пытается забыть. Он оставил любимую женщину, которая устала и была все еще его. Сколько пройдет, прежде чем он забудет его Катерину: месяц, два, год, столетие. Она ведь обещала ему вечность и не была такой стервой. Позволила себе быть настоящее и любимой — не позволительная роскошь для сучки Кетрин Пирс.

Он показал ей иную сторону любви, заставил поверить в любовь, а в итоге раны на сердце.

Все еще любит.

Всё выходит из-под контроля.

На душе пусто.

И правда: какого черта?

Элайджа Майклсон не сдержал свое слова во имя клятвы « Всегда и навечно.»

Элайджа Майклсон не прав, если отказался от любви ради семьи, вогнал в ее сердце спицу.

Ему так хочется развернуть машину, вернуться к ней, подхватить на руки, коснуться губами губ и смотреть в ее глаза.

Без нее он не может, но вместе им нельзя.

Если ее будет любить кто-то другой, если она забудет его, то и он. Она забудет, потому что сильная. Но как он может простить себе поступок в отношении любимой женщины?

Никогда не простит.

Не простит и оттого по щеке скатывается одинокая слеза.

Слеза и осознание того, что он предал любимую женщину.

Но разве у вампиров может быть вечная любовь?

Он любит и отпустил, ради семьи, потому что его брат обещал то, что убьет ее и проследит за тем, чтобы они никогда не познали минуты счастья. Знает, что в гневе Клаус и вправду способен разорвать ее на части, вырвать сердце на его глазах или обречь на медленную и мучительную смерть от укуса оборотня.