Я в любовь нашу верю...(СИ) - "Selia Meddocs" - Страница 161

Всю половину следующего дня лорд бродил по поместью, точно в воду опущенный. Раны его почти не беспокоили его, и генерал мог с уверенностью сказать, что практически оправился от последствий той охоты. Увиденный накануне сон не оставлял его, и Джедайт мучительно размышлял, а стоит ли прислушаться к словам Берилл? Или посчитать все это простым, ничего не значащим сновидением?

«А чего ты лишишься, если и впрямь сходишь на то место? — шептал его внутренний голос, соблазняя генерала принять все на веру. — Либо убедишься, что это был всего лишь бред больной фантазии, либо обретешь желаемое».

И Джедайт решился. Вскочив на лошадь, он во весь опор помчался к восточным границам владений, где и рос тот самый дуб. Больше половины века назад мощный удар молнии расколол его надвое, и могучее дерево засохло. Сейчас, на фоне мрачного зимнего неба, дуб выглядел зловеще и устрашающе, протягивая к тучам безжизненные суковатые ветви.

Мужчина спешился и, взяв лошадь под уздцы, подвел прядущее ушами животное ближе к дереву. Кобыла испуганно заржала и попятилась, но Джедайт, ласково похлопав любимицу по шее, успокоил ее.

— Ты все-таки пришел, — раздался негромкий, но властный голос, и лорд вздрогнул от неожиданности. Звук доносился со стороны мертвого дуба. — Я знаю: ты хочешь обрести силу. Но готов ли ты и в самом деле принять этот дар, неподвластный простому смертному?

Джедайт задумался: все это было, по большей мере, странно и подозрительно. Однако та его часть, которая проявляла осторожность, была подавлена другой натурой генерала, что жаждала силы. Принять ее, доказать Рейане, что он не тот, кем она его возомнила и… подавить ее. Поставить на место!

— Я согласен! — вырвалось у блондина. Он задрожал от прилива эмоций — сейчас, в этот самый момент он получит силу, равной которой на свете нет!.. Однако вместо ощущения наполненности и эйфории, возносящей до небес, Джедайт почувствовал, как что-то тяжелое опустилось на его голову, и генерал, раскинув руки, без чувств повалился на покрытую коркой из снега и льда землю. Лошадь, заржав, понеслась прочь, подстегиваемая слепым животным инстинктом.

— Вот и готово, — с мрачной улыбкой констатировала Берилл, отшвыривая в сторону дубовый сук и наклоняясь над лордом. — Мой король, он ваш!

Металия, до того скрывавшийся в полости дерева, сразу же, не теряя времени даром, проник в тело своего нового слуги. Бывший защитник Терры, задергавшись в конвульсиях и выгнувшись дугой, вскоре обмяк и растворился в воздухе красноватыми искрами. Король зла переместил его в Темное Королевство, и Берилл поспешила следом, чтобы стать свидетельницей рождения темного генерала.

Теперь, когда Металия сделал свое дело, и душа амбициозного Джедайта пропиталась тьмой, лорд обрел свою силу. Металия не обманул молодого мужчину, вручив ему ценнейший дар создания иллюзий — настолько материальных, что реальность по сравнению с ними казалась блеклой картинкой. Вкус, цвет, запах, звук, тактильные ощущения — отныне темный генерал мог создавать совершеннейшие иллюзии, способные обмануть любого человека. О большем и мечтать не следовало. С такими способностями Рейана стала ему не нужна — тем более, любовь в его сердце вытравили, точно кислотой, — и Джедайт переключил все свое внимание на Берилл, отчаянно жаждущую тепла и ласки.

Впрочем, вскоре лорду Джедайту, как новообращенному слуге Металии, пришла пора применить свои способности во благо Темного Королевства — не для того ведь он перешел на сторону зла, чтобы ублажать ненасытную королеву. Задание было простым, но и, в то же время, сложным: повелителю иллюзий предстояло переманить на сторону Металии еще одного генерала.

И выбор темного лорда тотчас же пал на самого старшего из приближенных принца Эндимиона — на самого Кунсайта.

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я её любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

Иннокентий Анненский_Среди миров

Минория — вот кто вызывал наибольшее беспокойство у Селены. Некогда веселая, бойкая и жизнерадостная, принцесса Венеры стала затворницей в собственных покоях, выходя оттуда лишь на тренировки. Там, не обращая внимания на расспросы подруг, она молча выполняла порученные задания и вновь бесшумной тенью скрывалась в покоях. Никто не мог добиться от нее ответа, что же послужило причиной черной меланхолии всеобщей любимицы. Никто, даже Серенити. Минория упорно отмалчивалась, избегая смотреть кому-либо в глаза. Она чахла, как экзотический цветок, запертый в темной душной комнате. Лицо утратило нежный румянец, сделавшись болезненно-бледным, в синеве глаз угасли золотые искорки, гордый разворот плеч поник. Принцесса Венеры словно стала старше на несколько лет.

Днями она просиживала у окна, окидывая безразличным взглядом однообразный лунный пейзаж. Чувство вины жгло ее грудь каленым железом, и Минория вздрагивала от этой нестерпимой боли, думая лишь об одном: могла ли она изменить случившееся, узнав о нежных чувствах Адониса? Как она, дочь богини любви, не смогла разглядеть очевидного? Если бы она дарила ему больше внимания, то венерианец вряд ли бы решился на столь роковой и опрометчивый поступок. Если бы вовремя поняла, что те подарки под дверьми покоев — его рук дело, если бы вела себя более осмотрительно… Если бы, если бы, если бы!.. Но уже поздно думать о свершившемся — она убила Адониса, и прошлого не изменить. Мертвым не дано подняться из могил — и несчастный венерианец не восстанет из праха.

Лишь одного человека Минория посвятила в свою тайну — Артемиса. Того, кто бережно вынес ее с места битвы; того, к чьей груди она прижималась, рыдая от бессилия и вины, разрывающей душу в клочья. Истина была сокрыта ото всех, но лишь белый жрец узнал всю историю от начала и до конца — все, что произошло между принцессой и Адонисом в тот роковой день. Дорогой друг, почти брат, который знал абсолютно все о сердечных делах Минории — и о горьких чувствах к Эндимиону, и о тоске, которую она ощущала рядом с Кунсайтом, силясь зажечь в своем сердце огонек любви к этому холодному мужчине. А теперь еще и Адонис.

Дочь Астарты рассказала ему обо всем едва пришла в себя, поскуливая и кусая до крови губы. Артемис бережно держал Минорию в объятиях, ласково поглаживая принцессу по волосам и спине, а она отчаянно рыдала, сжавшись на коленях жреца и уткнувшись лицом в его плечо. Она, дочь богини любви, сама того не зная толкнула человека на страшное преступление, и теперь вина за это навеки будет лежать на ее совести печатью проклятия.

«Твоя любовь будет безответной вечность…» — роковые слова, страшные.

Артемис, в свою очередь, выслушивал невнятные речи подруги, баюкая ее, точно малое дитя. Он не хотел вселять в нее ложные надежды, оттого не стал утешать Минорию, говоря, что все обязательно будет хорошо — только и сказал, что надо жить дальше, не оглядываясь на прошлое. Но принцесса Венеры не могла не оглядываться. Призрак Адониса словно стоял позади нее, с немым укоряющим взглядом буравя спину.

Дочь Астарты со временем успокоилась, но ушла в себя, отказавшись от веселого общества подруг и самой Серенити. Она пускала в свои покои только Артемиса — он приносил ей еду, к которой девушка едва притрагивалась, и умолял воспрянуть духом. Он в деталях расписывал ей тревогу других принцесс, полные непонимания и слез глаза лунной принцессы, а так же передавал пожелания скорейшего выздоровления от лорда Кунсайта, что в последнее время зачастил с визитами в Серебряное Тысячелетие. Минория лишь криво усмехалась и прятала глаза, качая головой. Она не была готова вести прежнюю жизнь и раздаривать всем свои чарующие улыбки.

Селене было тяжело смотреть на то, как ее племянница чахнет и увядает в своих покоях, обрекая себя на отшельничество. Она понимала, что после гибели Адониса в душе дочери Астарты что-то надорвалось, но искренне недоумевала, что могло связывать простого воина и принцессу Венеры. Она пыталась было расспросить Артемиса о причинах черной меланхолии девушки, но белый жрец наотрез отказывался говорить что-либо.