Юная Венера (сборник) - Тидхар Леви - Страница 46

Мы провели много часов, припоминая, что же было между нами несколько лет назад. Сначала я помогал ей восстановить старые воспоминания. А потом мы начали формировать новые, только на этот раз совместные.

Так что теперь я живу с женщиной, которая формально не является человеком. Но это не помешало нам создать пару экземпляров нового вида.

И со своей ролью они пока что отлично справляются.

Вниманию читателя предлагается драматическая история о том, как человек, потерявший все, что имел на Венере, возвращается на планету, причем это едва не стоило ему жизни, к женщине, одновременно являвшейся причиной его несчастья и давшей ему силы закончить дело…

Стивен Лей является автором серии «Новый Эдем», в которую входят рассказы «Медленное падение», «Танец ведьмы» и «Молчание камня». Он также автор серии «Миктлан», в которую входят «Объятия темной воды» и «Говорящие камни», а также он написал шесть романов, включенных в серию «Миры Рэя Брэдбери», некоторые из них в соавторстве с Джоном Милером, например «Мир динозавров», «Планета динозавров», «Боевые динозавры» и «Завоевания динозавров». Его самостоятельные романы включают в себя «Кости бога», «Кристаллическую память», «Леса» и «Цирк Абрахаса Марвела»; он также внес свой вклад в серии «Дикие карты» и «Город роботов Айзека Азимова» под псевдонимами С.Л. Фаррел и Мэтью Фаррел. Его короткие рассказы объединены в сборники «Каменный дождь» и «Гобелен из двенадцати рассказов». Последний его роман «Падение Ассасинов» включен в серию «Новый Эдем». Лей живет с семьей в Цинциннати, Огайо.

Возьмите небольшой камень, бросьте во вращающийся цилиндр, добавьте абразива. Беспорядочно встряхивайте в течение нескольких дней, пока песок не обтешет грубые края и не закруглит грани. В конечном итоге из сурового булыжника выйдет камень, преобразившийся, округлившийся, мерцающий и полированный, как расплавленное стекло, проявив все свои цвета и жилки…

Когда-то в детстве родители подарили мне набор для обработки камня. Я быстро справился с предлагаемыми в комплекте галечками, довольный тем, что выходило из моего громыхающего цилиндра, но утомительные, длинные часы, затрачиваемые на достижение результата, мне наскучили. Подобно большинству детей моего возраста, я предпочитал быстрые удовольствия. Я бы, конечно, поставил набор для полировки в угол, как и все другие игрушки, получаемые мной каждый месяц, если бы однажды вечером в мою комнату не зашла бабушка.

– Вот, Томио, – сказала она, протягивая мне обычный темно-серый булыжник. – Отшлифуй его для меня.

– Конечно, бабушка, – ответил я. Все мы привыкли повиноваться жестким требованиям Норкон, установившей в нашем доме матриархат и привыкшей к беспрекословному послушанию. Я подбросил камушек на ладони. В нем не было ничего особенного, мой глаз никогда бы на нем не остановился. Просто кусок гранита. – Почему бы тебе не попросить у садовника опал, бабушка? – предложил я, не желая разочаровывать ее, когда камень после шлифовки, как я был уверен, окажется посредственным. – Он выглядел бы намного лучше.

Она фыркнула, взяла у меня камушек и подняла его на ладони. Я помню ее пальцы, тонкие и морщинистые, с опухшими и скованными артритом суставами, который прогрессировал с годами.

– Видно, ты не знаешь, что это, – сказала она мне.

– Гранит, – ответил я. – Его кругом как грязи.

Она отрицательно покачала головой.

– Это Акико. Моя бабушка.

Я наморщил лоб.

– Я не понимаю, бабушка.

– Я вижу, – вздохнула бабушка Эвако и присела на кровать, вертя камушек в лучах полуденного солнца, проникающих сквозь окно. – У Акико был прекрасный сад на нашей вилле в Чинча Альта. Я там выросла и часто заходила к ней. В мое последнее посещение, как раз перед ее смертью, она взяла этот камень из сада – обычный камушек, ничем не лучше других. И все же… каждый раз, когда я смотрю на него, я вижу Акико и тот сад. Пока этот камень остается у меня, я не забуду ее. – До этого момента бабушка стояла, обернувшись к свету, теперь она оглянулась и уставилась на меня взглядом твердым, как края гранита. – Как же он может быть не самым красивым, если он хранит истину и воспоминания?

Больше она мне ничего не сказала, просто положила камень на покрывало и вышла из комнаты, зная, что я сделаю то, что она просила. И конечно же, я выполнил ее просьбу. Пришлось потратить несколько дней, чтобы камень засверкал, а все острые грани стерлись и закруглились. Когда, наконец, я вытащил его из цилиндра, завораживающий водоворот цветов прокатился по моей ладони, и я вертел его и так и сяк, удивляясь сложности игры красок и оттенков.

Бабушка Эвако слабо улыбнулась, когда я отдал камушек ей.

– Теперь он больше похож на нее, чем раньше, – сказала она. – Я вижу ее истинную красоту, скрытую в камне.

С тех пор в течение многих лет я собирал камушки из мест, которые считал для себя важными, и пытался открыть их внутреннее совершенство. Очень часто результаты были неутешительными, я зря только тратил время. Но некоторые я всегда носил с собой, где бы ни находился.

Бледно-розовый обломок кристалла с вкраплениями, найденный в саду Норкон на мысе Хиномисаки рядом с Изумо, – это часть дома, протянувшегося вдоль Ниппон, и перфектура Шимане, возвышающаяся над ним, на которые я мог смотреть бесконечно…

Толстая игла темно-серого гранита с гор Нью-Гемпшир, где я учился в университете, – мягкая атласная шероховатость ее поверхности всегда вызывала в моем воображении картину осени на Восточном побережье Америки…

Почти идеальный шар с безумно прекрасными белыми линиями с кратера Тихо на Луне – мой первый космический полет, паника от того, что, кроме скафандра, ничего не отделяет тебя от бесконечного вакуума, и эйфория от чувства легкости, движения по пыльным равнинам с притяжением в четыре раза меньшим, чем на Земле…

Красно-оранжевый мрамор с обильными коричневыми прожилками – я поднял его с вершины горы Олимп на Марсе, во время своего восхождения с Авариэль. Мне казалось тогда, что я встретил единственную настоящую любовь своей жизни…

Черная, стекловидная сфера с темно-синими крапинами – пляж в бухте порта Блэкстоун. Этот камень означал также Авариэль.

Этот камень был Венерой.

Не думал, что когда-нибудь снова вернусь на Венеру. Мне казалось, все, что осталось у меня от этой планеты и моей любви, – это кусочек полированной лавы.

Единственная улица порта Блэкстоун оказалась шумнее и многолюднее, чем я ее запомнил. Я заметил на улицах даже нескольких шрилиала, когда я был тут в прошлый раз, почти пятнадцать лет назад, это было невозможно. Тогда, если ты видел шрилиала – разумную венерианскую расу, живущую в водах Мирового океана, мелководного и бескрайнего, – это было возможно либо в Подводном порту, либо если вы оказались в море сами. Я мог почувствовать легкий запах корицы от их дыхания, когда проходил мимо. Они всасывали морскую воду, проходящую через барботер, закрепленный у них на спине между двумя рядами ребер. Здания, мимо которых я шел, возвышались, как стопки посуды, на крутом берегу вулканического острова, единственного участка суши на Венере, и казались старыми и даже усталыми. Свежая краска смотрелась на них как чересчур толстый слой косметики на старой шлюхе, подчеркивая возраст, а не уменьшая его.

Хотя запахи остались прежними. Ветры, что густым слоем размазывали облака над портом Блэкстоун, всегда несли в себе запахи моря: сернистого рассола, вонь гниющей растительности, коричный запах шрилиала. Воздух был густой, как и раньше, избыточно насыщенный влагой и кислородом. Солнца не видно; здесь его никогда не было, только рассеянный свет, пробивающийся через облака.

И дождь.

Если у эскимосов есть сто слов для определения снега, то люди, живущие на Венере, имели столько же для определения разных типов дождя, что лился на них из вечных облаков. Как и всегда, сейчас шел дождь, такой местные называют раскатчик – игольчатый, разносимый ветром спрей, наполовину дождь, наполовину поднятая с океанских волн пена. Раскатчик шипел и бился о мой дождевик, поливая здания по обе стороны от меня. Сине-белая молния сверкнула сквозь облака, на мгновение освещая длинные тени; через полсекунды раздался гром, да так, что зазвенели стекла вокруг. Я шел по залитым дождями улицам Блэкстоуна от площадки, где мы приземлялись на склоны вулкана; прямо из порта, мой багаж ехал за мной. В дальнем конце улицы, среди пирсов, причалов и вечных туч морских брызг, улица ныряла в длинный туннель: к Подводному порту, где человечество впервые встретилось с шрилиала.