Принцесса с дурной репутацией - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 42

Вернувшись в покои Оливии, мы уселись друг напротив друга и принялись думать о грядущей беде.

— Люци, ты ведь тоже можешь сочинять всякие стишки.

— Могу, но ты же слышала условие — герцог должен писать сам, и за ним наблюдают. Постоянно.

— Мы можем передавать ему стихи тайком — например, запеченными в булочках. Он быстренько разворачивает бумажку, запоминает и записывает стих так, будто он его автор. А потом съедает бумажку…

— Оливия, для детского приключенческого романа это еще прокатит, но здесь и сейчас…

И мы безнадежно затихли.

— Даже не знаю, о чем мне больше жалеть: о позоре отца или о потере поместья, — сказала Оливия. — Знаешь, именно сейчас я могла бы отвернуться от него, как он всегда отворачивался от меня. Отомстить презрением и холодностью за все прошедшие годы. Но мне этого совсем не хочется. Он выглядел таким жалким…

— Нет, ты не права, он не был жалким! Просто его срубили под самый корень…

— Ага, как новогоднюю тую…

— Оливия, теперь мы все — товарищи по несчастью. Нужно поговорить с Фигаро и Сюзанной. И еще я хочу предложить герцогу разогнать всех родственничков-объедал. А то это просто пиршество на костях. Только пусть они не знают истинного положения дел. И еще — если мы пойдем в библиотеку и сделаем список овощей и фруктов, произрастающих в Старой Литании — это ведь не прямая помощь? Не думаю, что в нашей стране растут миллионы видов всякой съедобной вкуснятины.

— Но сотня названий — это точно. Слушай, надо подать эту мысль отцу. Пусть он сам сделает такой список. Лучше не рисковать, если за ним наблюдают…

В дверь постучали.

— Не заперто, входите, — замогильным голосом сказала Оливия. Настроение у нее упало ниже уровня горизонта.

Вошел сам Фигаро. Я никогда не видела на его лице такого выражения — отвращение вместе с тщательно скрываемым страхом. Но это выражение предназначалось не нам.

— Ваша светлость, вам следует немедленно выйти во двор замка. Остальные гости уже там.

— А что за очередная радость нам ниспосылается?

— Его Высокоблагочестие изволит произнести проповедь с крыши замка и благословить свою паству. Поторопитесь. Гвардейцы уже оцепили периметр. И давайте без глупостей, девочки, ладно?

Какие уж тут глупости.

Мы вышли во двор, где объевшаяся за праздничным столом паства, благочестиво взирала на крышу замка и кружащихся возле башен священных гвардейцев. Гвардейцы были без лат. Высота замка, конечно, немного скрадывала их истинные размеры, но все равно выглядело это как иллюстрация к какой-то очень страшной сказке, где много гигантских ос и наполненных ядом жал.

Его Высокоблагочестие изволил выйти на парапет. Его перламутровая мантия (она же крылья) была развернута и красиво трепетала на ветру. Тиара сверкала множеством бриллиантов. Плотная вуаль, видимо, была сделана из очень тяжелого материала, потому что она не шевелилась. По обе стороны от теодитора встали святые послушники, к счастью, они все еще были задрапированы белыми одеждами, а то ну совсем ужас.

Священный хрущ воздел передние лапки и заговорил:

— Возлюбленные во Исцелителе братья и сестры!

Голос у него был необычайно чистый и громкий. Ясно, что насекомое просто не смогло бы извлечь из себя такие чистые звуки. Значит, за спиной великого Жука стоял человек и произносил заученный текст. Я этому человеку сразу посочувствовала. Или… Жуку вживили голосовые связки человека… Ужас… Меж тем замковый двор смолк и благоговейно внимал речи:

— Прибыв сюда, я знал, что обрету среди всех вас истинную веру, преданность, благочестие и смирение. И зная это, я решил сегодня рассказать о свободе и равенстве. Вы, люди, часто употребляете эти слова, не понимая, какой истинный смысл за ними кроется. Как изложено в текстах святой юстиции, именно Исцелитель, возродивший жизнь на нашей погибающей Планете, провозгласил, каковы истинные свобода и равенство. Свобода — это возможность быть или не быть, верить или не верить, делать или не делать. Эту свободу имеет всякое живое мыслящее существо. Но, как дальше учит нас святая юстиция, истинно разумное существо должно добровольно следовать свободе быть, верить и делать. Есть, молиться и любить. Ну и так далее. Потому что именно такое поведение разумного существа ведет нас к процветанию и совершенству. Помните, никто не смеет вас к чему-либо принуждать. Святая юстиция только мудро напоминает, что главная добродетель свободы — это осознанная покорность тем, кто точно знает, как вести вас к процветанию. Каждый из вас также имеет представление о том, как немощна человеческая плоть и прихотлив разум, способный ввергнуть человека в самые страшные грехи и преступления. Но есть мы — Святой престол и святая юстиция, и мы со времен Исцелителя взяли на себя тяжкое, но почетное бремя направлять вашу свободу к вашему же благу и пользе. Именно мы храним человечество от бед, болезней и несчастий, принимая удар на себя. Чего же мы требуем взамен? Лишь любви и понимания. Доверия и крови, простите, оговорился — красоты, конечно же, красоты отношений меж вами и нами. Вы свободны, а свободу эту обеспечиваем мы. Но мы никогда не ставили себя выше, чем вы. Мы равны во всем: в желании жить и размножаться, например. Когда я говорю о равенстве, то вспоминаю слова моего предшественника: «Истинная мудрость — слушать мудреца, истинная свобода — зависеть от сильнейшего, истинное равенство — помнить, что всегда найдется тот, кто выше тебя во всем». Все ли вам понятно в моих словах, братья и сестры?

— Да! Да! — отозвались все, кто стоял вокруг нас. Я огляделась: людей будто опоили словами теодитора. Некоторые бились в экстазе. Некая дама, простирая руки к Хрущу, вопияла: «Возьми мою свободу, Святейший, возьми мою жизнь! Я вся твоя!» Ее увели с площади — уж очень сильно орала.

Мы с Оливией переглянулись. Интересная получилась проповедь у священного Жука.

— Надеюсь, он закончил? — пробормотала Оливия. — А то мне надо реализовать свою свободу в ближайшей уборной.

— Терпи. Ты же свободная личность и имеешь право терпеть. А в уборную за тебя сходит кто-нибудь из приближенных Его Высокоблагочестия.

Мы уж хотели рассмеяться, но тут вокруг нас стал нарезать круги весьма крупный комар, мы перепугались и тоже изобразили религиозный экстаз с воплями: «Да здравствует Его Высокоблагочестие! Слава тем, кто следит за нашей свободой!»

Вдруг снова воцарилась тишина.

— Я хотел еще вот что сказать, — изрек Его Высокоблагочестие. — Примером свободы и равенства можно назвать обычный, но столь прекрасный и полезный овощ, как тыква. Давайте поговорим о тыкве, дорогие братья и сестры! Взгляните на ее совершенную форму — форму шара. Тыква не имеет ни начала, ни конца — она в любой своей точке равна себе самой. Так же она равна другим тыквам на грядке. А о равенстве тыквенных семечек и говорить не стоит — все они равны и одинаково полезны. И каждое из этих семечек имеет свободу прорасти и стать новой тыквой, равной другим тыквам. Вот истинный пример свободы и равенства! Если бы я обладал поэтическим даром, то написал бы целую поэму о тыкве, как квинтэссенции добродетелей. Впрочем, здесь все не так печально. Недаром мы находимся во владениях великого поэта Старой Литании — герцога Альбино Монтессори! Его талант несомненен, и он во славу страны и Святого престола дал торжественную клятву написать поэму о каждом овоще и фрукте, произрастающем в Старой Литании! Вот это, я считаю, очень правильная и полезная поэзия…

— Считает он, — одними губами проговорила Оливия. — Хрущ безмозглый!

Я перепуганно дернула ее за рукав:

— Молчи!

В это время толпа вокруг нас рукоплескала и рыдала от счастья. Еще бы, ведь им открылся новый взгляд на такие «правильные и полезные» вещи!

— Ступайте же, братия и сестры! — возгласил Его Высокоблагочестие. — Ступайте в огороды и на плантации, и поучайтесь там истине великой свободы и равенства. Проповедь окончена.

Хрущ сомкнул свои крылья и ушел вглубь крыши, окруженный крылатой гвардией. А комары, крупные, с ладонь, и многочисленные, заставляли всех убираться в замок.