Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 352
- Предыдущая
- 352/383
- Следующая
Драхомир оказывается на редкость разговорчивым. И скоро Мария знает почти всё о той девушке. Знает, что Деифилия родилась в знатной оборотничьей семье на окраине Ферин-Тервелла, что была вторым ребёнком из шести, что помимо неё в семье оборотней было три девочки и два мальчика, один из которых, Асбьёрн, вошёл в историю как один из самых жестоких Отступников. Драхомир рассказывает о том, что Деифилия была очень терпелива и начитанна, что куда больше его понимала в проклятьях и законах, что, когда улыбалась, на левой щеке у неё была ямочка, а на правой не было, что в той нищете, в которой жил Сонм, Деифилия всегда находила время для того, чтобы постирать и заштопать какую-либо одежду — просто потому, что ей было неприятно ходить в том тряпье, в котором спокойно ходили Танатос, Йохан и Хелен… Мир рассказывает о том, как хорошо она танцевала… И как сам Драхомир злился, если танцевала с кем-то помимо него. И о том, что Деифилия едва могла выносить Киндеирна, а тот её…
А Драхомир говорит, говорит… Про какую-то Вирджилисскую цитадель, которой Деифилия так любовалась, о том, что он возил её однажды на Калм, а ещё — на Эннуи. Мир рассказывает о том, что когда-то он по чистой случайности убил лучшую подругу Деифилии — Нив. И о том, что Асбьёрн тогда взял вину на себя. А так же — что для Деифилии эта потеря была очень тяжела. Слова льются из Драхомира так, словно он никогда не говорил об этом. Ни с кем. В то время, когда для него выговориться было самой настоящей необходимостью.
Драхомир рассказывает о том, что из-за его неосмотрительности в день сражения, их сумели взять в плен. И что в бою убили друг друга Асбьёрн и Абалим — два кровных врага, что некогда были друзьями. И что вероломная прелестница Нохеми была причиной гибели Йохана через несколько лет после того сражения. Драхомир рассказывает о том, что насмешник Хейден предпочёл умереть, вонзив себе кинжал в грудь, а не от голода. О том, что Деифилия умерла, из-за того, что потеряла своего ребёнка там — от кровопотери и боли. А Драхомира не было рядом. Он был в тюрьме. Он никак не мог помочь. Хотя должен был. Должен был любой ценой вырваться, перенестись туда…
А потом Мир начинает говорить о том, что ему нет дороги на Сваард — в замки, что посреди песчанных пустынь. В родные края, где повелевал его отец — могучий Киндеирн, перед которым Драхомир Астарн был безумно виноват. Демон судорожно шепчет, что родной отец никогда не простит его за те прегрешения, которые он совершил. За то, что расколол старый мир на три части, за то, что почти перевернул вселенную… За то, что совершил столько преступлений, что ни один суд его бы не оправдал. За то, что выкрал из подвалов замка Имиштфор Кристалл Жизни и Смерти — самую ценную из всех реликвий Интариофа. И Фаррел думает — насколько сильна была любовь Мира к Деифилии, раз он натворил столько всего?
Ратмир немного рассказывал Марии о той девушке. О Деифилии. Совсем не то, что сейчас говорит ей Драхомир. Лишь какие-то общие сведения — когда родилась, кем была, какие наиболее выдающиеся поступки совершила. Это было совершенно не интересно — как в какой-то летописи или некрологе виз дешёвой газеты.
— Это я был виноват во всём, что тогда случилось, — говорит Драхомир. — Я один и никто больше.
Его голос звучит так глухо, что если бы Мария Фаррел не была Марией Фаррел, она перепугалась бы за него. Или пожалела бы. Джулия Траонт непременно пожалела бы. Она была доброй, эта строгого вида герцогиня. Пусть и не совсем обычной. Но это было, пожалуй, даже лучше. Эта женщина приходилась тётей матери Марии, но в ней было куда больше молодости, силы… Джулия Траонт совершенно не была похожа на Кассандру Фаррел. И, наверное, поэтому она Марии даже нравилась. Но в любом случае, девчонка не была похожа на эту ведьму. Поэтому Мария просто сидит напротив Драхомира и разглядывает его так, будто видит в первый раз.
Впрочем, таким она его и правда видит впервые. Пожалуй, он всегда казался Марии скорее несчастным, чем пугающим, но именно в данный момент девушка понимает, что это действительно так. И ей думается, что, пожалуй, она никогда в жизни не хотела бы оказаться на его месте.
— А они с тобой в этом были бы согласны — в том, что виноват только ты? — задумчиво произносит Мария. — Я бы разозлилась, если бы мои поступки — даже самые плохие из них — приписывали другому человеку. Потому что это только мои поступки. И никому я их отдавать не собираюсь.
Драхомир улыбается почти робко. Слишком неуверенно. Фаррел считает, что это ему совершенно не к лицу — эта нерешительность. Впрочем, это совершенно не её дело. Ей думается, что Мердоф мог бы куда меньше переживать, когда они прощались. И Ратмир тоже. Подумаешь — если Драхомир и убьёт её, то… Но Мир совершенно не пытался её убить. До сих пор он не предпринял ни единой попытки.
По правде говоря, демон мог убить её уже давно. Но он чего-то ждал. И зачем-то привёл её сюда — на крышу, — хотя мог найти куда более удобное место для расправы. Про себя Мария судорожно пытается вспомнить, сколько они поднимались в это место. И всё понимает. Почти сразу после того, как успевает подсчитать, сколько этажей ей нужно будет лететь вниз, если… В таком случае смерть неминуема. Даже последний дурак понял бы это. А Мария Фаррел считала себя далеко не последней дурой.
Что же — Фаррел всегда хотелось узнать, каково это. Каково это — прыгнуть откуда-нибудь и лететь. Лететь… Ей всегда нравилось стоять на краю чего-нибудь высокого и смотреть вниз, представляя себя летящей вниз. Значит, сегодня ей предстоит испытать это на самом деле. Что же — такова судьба. Бывшая принцесса сама не может толком понять, почему этот факт её нисколько не пугает.
— Я должна прыгнуть? — спрашивает Мария.
Ответ она уже знает. Мир привёл её сюда для того, чтобы она прыгнула с крыши. Что же… В конце концов, примерно этого Фаррел и ожидала от него, когда соглашалась на сделку, разве нет? Мария с самого начала знала, к чему приведёт её общение с демоном. Так что, винить было некого. Да и не хотелось кого-либо винить. Разве девушке не было интересно то, что предложил ей Мир? Разве не хотелось ей избавиться от проклятой скуки?
Драхомир ожидаемо кивает. И достаёт ещё одну сигарету. Не торопясь. Уверенно. Будто бы это не он несколько минут назад робко улыбался ей. Будто бы не его голос звучал так хрипло и так отчаянно не больше, чем полчаса назад, когда он говорил о Деифилии. Будто бы не он подыгрывал ей, кружась вместе с ней по крыше в танце, отдалённо напоминающем вальс. Впрочем, Мария всё равно этого ожидала.
Сколько метров до земли ей лететь? Девушка подходит к самому краю, чтобы посмотреть. Пожалуй, только такой сумасшедшей дуре, как она, было бы интересно смотреть вниз. Смотреть на крыши других домов — кажется, они находятся на самом высоком здании в этом месте. Но дышится здесь совершенно свободно. Возможно, дело как раз в том, что сейчас они не на Земле. Возможно и такое, что она не умрёт. Или что, напротив, умрёт слишком быстро или слишком медленно. Мария не знает этого мира — ей даже кажется, что это не Осмальлерд. Не тот мир, где она некоторое время была. Вполне возможно. Если есть один параллельный мир — почему бы не быть ещё одному? И ещё, и ещё — и так до бесконечности.
— Боишься? — кривятся в холодной усмешке губы Драхомира.
Вид, что открывается ей, завораживает. Восхищает. Слишком уж он прекрасен — поистине прекрасен. Мария в жизни не видела ничего более потрясающего. Это было просто невероятно! Фаррел с удовольствием бы забралась на какую-нибудь столь же высокую башню и раньше, но как-то не сложилось.
— Не дождёшься… — шепчет Мария одними губами. — Можешь не волноваться, Мир. Я прыгну.
Она ещё некоторое время стоит так — любуется видом. Драхомир стоит позади Фаррел. Девушка уверена, что если она не сможет решиться прыгнуть — он просто столкнёт её. Не раздумывая долго, она перелезает через ограждение. Так легче. Намного легче. И намного забавнее. Должно быть, она сошла с ума. Должно быть — уже давно. Но что уж теперь говорить об этом? В голове бьётся мысль только о том, что это, должно быть, ужасно интересно — сейчас шагнуть. И упасть. Разбиться насмерть. И от смерти её не спасёт даже та «избранность», о которой пытался ей рассказать Седрик.
- Предыдущая
- 352/383
- Следующая