Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 298

Прейер хмурится, а потом холодно усмехается и отходит в сторону — садится снова в своё любимое кресло, смотрит на измазанного в крови юношу, обессиленного, уставшего, измотанного, но несломленного. Это раздражало. Жутко раздражало. Как его ничто не должно было раздражать.

— Ударьте его ещё раз, пожалуйста, — улыбается Арнольд мужчине, что работает, так сказать, палачом в его небольшой организации.

Вспомнить бы ещё, как зовут этого самого палача… Всё это очень странно — раньше Арнольд Прейер никогда не забывал чьих-то имён. А теперь… Теперь он забыл. Палач послушно подходит к пленнику.

Упрямый мальчишка вздрагивает от этих слов, смотрит осуждающе, презрительно, а потом снова начинает ухмыляться. Нагло, почти весело. Словно бы и не боится он вовсе того, что может с ним сделать этот человек. Впрочем, наверное, не особенно он и боится. Вон — как смотрит. С вызовом. С каким-то, очевидно, планируемым безумством.

Глупец.

Палач снова бьёт его по лицу. И Арнольд Прейер видит тоненькую струйку крови, стекающую по губам этого мальчишки. Внутри у Прейера всё переворачивается, но он сидит неподвижно в своём кресле, не в силах дать палачу приказа прекратить всё это. А тот бьёт ещё раз. И ещё раз. И пленник хохочет, снова сплёвывает кровь и смотрит на Арнольда таким безумным взглядом, что тот внутренне содрогается от необъяснимого и ужасно сильного ужаса, что появляется в его душе.

— Человек, что назвал себя бароном, не боится засыпать по ночам в одиночестве?

Звонкий голос звучит почти весело. И Арнольд вздрагивает от этого. Он вскакивает с кресла, быстрыми шагами подходит к пленнику, жестом приказывает палачу прекратить… Прейер дышит чуть более тяжело, чем обычно, пытается взять себя в руки. А в голове лишь раздаются слова этого безумного мальчишки, что сейчас находится перед ним…

Арнольд заглядывает в его глаза. Ярко-голубые, живые, льдистые… Не тускло-серые, почти неживые — как у него… Смотреть в них — глаза этого упрямца — так больно… Так невыносимо стыдно! И ужасно горько… Быть может, всё потому, что этот пленник — измотанный, избитый, жутко уставший, но всё такой же упрямый — его сын? Мальчишка, которого он пытает сейчас… Обессиленный, измученный, истерзанный — но несломленный. Это почему-то несказанно льстит ему и пугает одновременно. Все ломались в его руках. А этот глупый мальчишка — ещё до сих пор стоит на своём, ещё до сих пор не боится его, бросает ему — человеку, которого столько людей боялось — вызов. А он — не боится… Этот глупый мальчишка с наглыми ясными глазами. Уже не малый ребёнок, которым он — Арнольд — его помнил. Но ещё такой мальчишка…

Он стоит на коленях. Они — все, кого он когда-либо хотел сломать — почти все стоят на коленях. Почти все. Некоторых даже на колени ставить не приходилось. Людвига Баттона, например. Или Горация Бейнота. Или Франка Роджа. Впрочем, были и те, кто не сдавался довольно долго. Теодор Траонт, например. Глупый, упрямый мальчишка. Но образованный. Обученный и этикету, и политике, и магии. Из достаточно влиятельной семьи. Он бы никогда не сумел его отпустить. Теодор Траонт был слишком важен для его планов. Возможно, лишь одна Джулия Траонт, сестра Теодора, знала о древности больше, чем сам граф.

Арнольд Прейер усмехается. Одиночества он когда-то, действительно, боялся — как и многие люди. Но потом… Гордыня вела его всё дальше, заставляя идти по головам, заставляя оставлять людей, что были ему некогда бесконечно дороги. Впрочем… Были ли они ему хоть когда-нибудь дороги, если он был способен забыть о них?

Арнольд Прейер про себя тихонько замечает — он никогда не боялся одиночества так, как боялись остальные. Оно его настораживало, он пытался его избежать, но… Оно всегда следовало за ним по пятам во всех его замыслах, чтобы мужчина смог приучиться его просто не замечать. Потребовались годы. В детстве, потом в юношестве, потом в молодости. И сейчас — в данный момент — он одиночества уже совершенно не боялся…

Он привык быть один.

Во всех мирах нет ни одного человека, что был бы бескорыстно готов прийти ему на помощь.

Разве это не достойная причина для того, чтобы выучиться лгать?

Человек, что назвал себя бароном, привык к одиночеству…

Очень жаль, что этот мальчишка не понимает этой простой истины. И одновременно — ужасно хорошо то, что он не понимает… Арнольд Прейер смотрит на него с какими-то странными чувствами, а потом торопливо выходит из комнаты, жестом что-то объясняя палачу. Мальчишка вряд ли мог понять, что одиночество в случае его отца было совсем не карой. Оно было избавлением.

Гордыня…

На что она может толкнуть?

На что может толкнуть желание неограниченной власти?

Может ли оно заставить человека предать всё, что ему дорого?

Может ли оно заставить человека предать любовь?..

Комментарий к II. Глава тридцать третья. Ложь.

Канцлер Ги – Песня о мертвой долине

========== II. Глава тридцать четвёртая. Жалость. ==========

Устав от бесцельных драм,

Скучая бесцветным днем,

Я был так наивно-прям,

Надумав сыграть с огнем;

Отдав многоцветье тем

Осеннему блеску глаз,

Я думал о том, зачем -

Зачем Бог придумал вас -

Тех, кто сводит с ума

Без улыбок и слов,

Стоя рядом и глядя

В окна небес;

Кто вливает дурман

Без вина и цветов,

Отравляя без яда

Хрупких принцесс.

Сюрпризы осенних дней -

Кровь носом, а дождь стеной.

Дворами, что потемней,

Я тихо иду домой,

И в переплетеньи жил

Ответ не могу найти:

Зачем же господь судил

Стоять на моем пути

Тем, кто сводит с ума

Без объятий и снов,

Кто играючи сносит

Голову с плеч,

Тем, кому ерунда

Потрясенье основ,

Кто не ждет и не просит

Спичек и свеч.

Качаясь в цепях моста,

Смеясь на руинах стен,

В надежде на чудеса

Я вновь получил взамен

Бессонницы легкий люфт,

Угар воспаленных глаз -

И все-таки я люблю,

По правде сказать, лишь вас -

Тех, кто сводит с ума,

Не касаясь души,

Растворяясь в дожде

Под конец сентября;

Кто уходит впотьмах,

Невидим, неслышим,

Оставляя лишь тень

В свете злом фонаря.

Наверное, наиболее легко для человека — быть милосердным, жалостливым, добрым к тем, кто его окружает. Это ведь так мало — просто высказать своё участие… Это ведь так просто — показать, что судьба того, кто находится рядом с тобой, тебе не безразлична. Разве это отнимает так много сил — просто сделать шаг навстречу дорогому тебе человеку, сказать пару самых обычных ласковых слов? Разве это занимает так много времени? Разве это так трудно?

А ведь, пожалуй, моральная поддержка в трудное время крайне важна. Быть может, важна не меньше, чем реальные действия. Иногда не нужно ничем конкретным помогать человеку — либо он справится с тем, что на него навалилось, сам, либо уже совершенно ничего невозможно исправить. Любая помощь в данных ситуациях либо оскорбительна, либо бесполезна. Так почему же не поддержать в этом случае словом — простым, самым обыкновенным?.. Почему же не оказать ту помощь, которая всегда будет тебе по силам? Ведь это так правильно и так необходимо — помогать другим людям… Самому же человеку это совсем не трудно!

Паулу было намного легче, чем раньше: прекратился тот жуткий кровавый кашель, немного спал жар, пропал лихорадочный румянец, а по ночам всё реже стали слышны истошные крики и приглушённые вымученные стоны. Эрик был счастлив этому — его друг явно шёл на поправку. Ещё немного — и Паул снова встанет на ноги, усядется в саду — Эрик обязательно выпихнет его в сад, чтобы хмурый чернокнижник проводил хоть немного времени на свежем воздухе — и будет посмеиваться над своим «впечатлительным другом», да и над собой тоже. Эрик ждал этого уже давно, как ему казалось. С того самого побега из тюрьмы здоровье Паула было далеко не самым лучшим. Оно и сейчас восстановилось не до конца — какой только изверг додумался надеть на чернокнижника антимагические наручники, которые обжигали кожу мага и каким-то образом (Эрик не знал всех этих магических тонкостей) воздействовали на его кости. А после того проклятья, которое было наслано на чёрного мага той женщиной… Паул чуть не погиб. Эрик был в отчаянии! Он не смог бы потерять ещё и его — и это тогда, когда со смерти Милены не прошло даже полугода.