Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 297

«Пошёл ты!» — кричит какой-то пленник. Кажется, тот молоденький мальчишка, шпион. Впрочем, не совсем уже и молоденький. Многие попадались на удочку Прейера гораздо раньше. Но, пожалуй, что стоило прибавить к чести того юнца, которого сейчас пытает палач, шпионов было не так много. А уж тем более — тех, кто не засветился практически сразу же. И, с секунду подумав, мужчина заходит в ту комнату, где этого мальчишку пытают.

Комната хорошо ему знакома. Ещё бы… По правде говоря, в ней он проводит, наверное, с четверть своего времени. Роскошная. С изысканной мебелью. С тучей зеркал. Без окон, правда, но Арнольд не считает это недостатком этого помещения. Красивая комната. Прейеру пришлось долго над ней работать. А потом приглашать Найта для того, чтобы он всё переделал — вкус у Арнольда был развит слабо. Всё-таки, дворянином он не был, образование получил для этого крайне недостаточное, так что… В моде, в искусстве, в магии он разбирался крайне слабо.

Пленник стоит на коленях посередине комнаты. Избитый. Уставший. Измождённый. Прейер смотрит на него и видит порванную некогда белую рубашку, синяки на руках, кровь на лице — кажется, у него разбит нос. Да и губы, наверное, тоже. Взгляд его кажется тяжёлым — ещё бы, в этом Арнольд и не сомневался.

— Думаешь, я тебе хоть что-то скажу? — улыбается окровавленными губами человек. — Ты настолько самоуверен? Не знал…

Он смотрит — с каким-то скрытым почти восхищением — на это бледное лицо. Красивое. Пусть не с правильными чертами. Он смотрит на это воплощённое упрямство. Наверное, впрочем, не самая лучшая черта в человеке. Подумать только — этот мальчишка ещё и позволяет себе улыбаться. Будто бы здесь главный он. Будто бы он командует парадом… Это забавляет. Это заставляет Арнольда Прейера сначала подойти к нему, дотронуться пальцами до расплывающегося синяка на скуле, чуть-чуть надавить в надежде вызвать хотя бы стон. А потом усмехнуться и отойти в сторону, пропуская к мальчишке своего палача.

— А ты — не самоуверен? — усмехается Прейер, присаживаясь в кресло прямо напротив пленника.

Кресло, отчего-то, не кажется столь же удобным, каким было раньше. Напротив. Оно кажется настолько невыносимо жёстким и мягким одновременно, что Арнольду то и дело хочется вскочить. Чего, в прочем, он не делает — это слишком противоречило бы тому впечатлению, которого он хотел добиться. А тем впечатлением, которое он производит на окружающих, Прейер очень сильно дорожит. Много лет он добивался этого. Много лет потратил на то, чтобы не казаться совсем уж чужим в обществе этих самодовольных герцогов, графов и принцесс. И он ни за что на свете не позволит себе утратить то, что было добыто такими колоссальными трудами. Но кресло кажется жутко неудобным. Арнольд обязательно в ближайшее время попросит его заменить.

Мальчишка усмехается. Сколько же ему лет? Мужчина давно забыл это… Арнольду думается, что, вроде, не больше двадцати четырёх. Светловолосый, наглый, насмешливый… Он молод и, наверное, как и все юноши в его возрасте, глуп и несдержан. От долгого общения с ним Прейер бы утомился. Такие люди — ужасные идеалисты! А больше всего на свете Арнольд не любит именно их — этих людей, подвластных какой-то неведомой идее. Идее, о которой они сами ещё часто даже не догадываются. Потому что сам мужчина до сих пор такой же. Пусть и принципиальности в нём заметно поубавилось.

Пленник устал. Это совершенно точно. Арнольд приказал палачу немного допросить ему, впрочем, не нанося слишком серьёзных повреждений — калечить мальчишку, по правде говоря, совершенно не хотелось. Но это, впрочем, не делало пытки менее болезненными. Своего верного слугу Прейер знал хорошо. Тот умел доводить людей до почти бессознательного состояния, не нанося ни одного более-менее серьёзного повреждения. Даже руки или ноги никогда не ломал. Были синяки, были ссадины, но ничего слишком серьёзного.

— Ты так уверен, что выдержишь… — медленно, растягивая слова, произносит мужчина. — Тебя пытают… Нельзя быть столь уверенным в том, что ты не сдашься когда-нибудь.

С этим юнцом, впрочем, палач несколько выходил за привычные им рамки «достаточно лёгких телесных повреждений». Но Арнольд не мог в чём-либо упрекнуть того мужчину — мальчишка был упрям. Упрямство очень раздражает. Прейер не знает практически ничего, что способно раздражать сильнее. Во всяком случае, способно раздражать сильнее его. Палач чуть виновато смотрит на своего хозяина, видимо, извиняется таким образом за пару более серьёзных ран на мальчишке, чем было обычно. Арнольд жестом успокаивает его, говоря, что сам он ничуть не против более решительных мер, чем обычно.

Он с каким-то странным удовольствием замечает, что светлые пряди этих кудрявых волос, слиплись от пота, что кожа на запястьях стёрлась от грубых верёвок… Впрочем, вызова во взгляде не поубавилось. Голубые глаза смотрели с тем же укором, с той же наглостью, с той же уверенностью в своей победе. Прейер был бы не прочь стереть эту наглую ухмылку с лица этого нахала. Да и палач, кажется, тоже не прочь.

— А ты так уверен, что твои люди умеют пытать? — сплёвывает пленник кровь на пол.

Его упрямство раздражает. Очень сильно раздражает. И Арнольд поднимается со своего кресла и направляется к мальчишке. Наклоняется к нему. С удовольствием разглядывает кровоподтёки, синяки, ссадины, нанесённые ему. Глупый шпион, решивший вывести Арнольда Прейера на чистую воду. Мало их, что ли, было до этого мальчишки? И все были либо мертвы, либо примкнули к Прейеру. Забавно, пожалуй.

Ещё более забавным было то, что шпионом стал именно этот мальчишка. Из сотен тысяч человек именно он, почему-то, пришёл сюда. И он более-менее долго продержался, плутая по коридорам замка в поисках тех документов, что хранил в своём столе Арнольд. И даже сумел их достать. А часть и вовсе — сжечь в ближайшем камине.

Арнольд Прейер наклоняется к этому наглецу и грубо хватает его за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Пленник и не сопротивляется. Лишь усмехается ещё более жёстко и нагло. Словно бы и нет ничего в этой ситуации такого, чего ему следовало бы бояться. Мальчишка словно бы считает, что всё сойдёт ему с рук. Впрочем, возможно, и не считает. Возможно, Прейеру это лишь кажется.

— А ты так уверен, что этого не умею делать я?

Голос его, как и всегда, звучит тихо, приглушённо. Насколько же это в молодости раздражало мужчину — передать трудно. Ему всегда хотелось казаться более крепким, более эффектным, чем он был на самом деле. Впрочем, сейчас ему не раз приходила в голову мысль, что будь он громогласен, впечатляющ и красив, его план бы совершенно невозможно было бы исполнить. Так что, то, что Арнольд Прейер был, в общем-то, человеком самой заурядной внешности, самого заурядного голоса и самого заурядного образования, лишь было ему на руку.

Арнольд заглядывает в глаза пленника. Голубые, а не серые… Яркие, а не тусклые… Наглые, а не словно стеклянные… Он рассматривает это красивое лицо с точёными, пусть и не совсем правильными чертами… Он рассматривает эти светлые густые волосы… И какая-то совершенно нелепая и необъяснимая грусть подкатывает к его горлу.

Этот мальчишка — его абсолютный антипод. Красивый, высокий, наглый, образованный — да, кажется, на его образование было выделено достаточно денег. К тому же, мальчишка был упрям. А Арнольду Прейеру не был присущ данный порок. Прейер, вообще, достаточно легко менял свои мнения и планы. Это было так абсолютно правильно и понятно для него самого, что этого гордого парнишку он никак не мог понять, как бы не пытался. А пытался он, если уж быть честным, очень много раз. Но так и не пришёл ни к какому результату.

— А ты позволишь себе замарать руки? — как-то почти безумно смеётся пленник.

И голос у него — звонкий, сильный. И глаза сияют в каком-то совершенно нелепом торжестве. Что за нелепый ребёнок! Он раздражает Арнольда. Очень сильно раздражает! Пожалуй, мужчина уже очень давно не испытывал столь сильных эмоций, как те, которые он испытывает сейчас…