Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 219

Раймон же был совсем другим… Наивным… Честным… Ребёнком… Улыбающимся — не так, как Вейча, а искренне — и милым. Он был из тех людей, которые побуждают других жить в мире, а не в состоянии вечной необъявленной войны. Из тех людей, которые даже во время войны искренне умеют смеяться.

— В чём же, мне интересно? — удивлённо смотрит на него девушка. — Скажи — в чём именно это помогает?

Ей снова думается, что вот они — эти добровольные ограничения, которые она так презирала и которым так завидовала. Всё это было так необязательно, что смотрелось просто глупо… Они могли быть свободны. Могли. И хотели. Но придумывали себе всё новые и новые правила, запреты, которые не смели нарушить, подчиняясь непонятным мотивам. Они придумывали себе кодекс чести. Придумывали себе самим правила этикета. Они были закованы в свою честь, как в броню, и броня эта не столько защищала их от ударов судьбы, сколько мешала им двигаться. Земирлонг завидовала им. Завидовала…

Завидовала и не понимала.

Из всех, кто с ней учился, правила самому себе не придумывал разве что Вейча. Он смеялся в лицо этим правилам. Он был абсолютно сумасшедшим. Не признавал ничего, что было нормой для остальных. Он не воспевал ни аристократизм, ни демократию. Он не пёр напролом против системы, как это делал Кристиан Виланд, он не воспевал систему, как это делали княжна Леонризес и Феликс Эсканор, он не пытался создать систему свою собственную, как пытался сделать Константин Райн, и он не наблюдал, стоя в сторонке, как это делал Тедд Раймон, боящийся выступить против, как Виланд, не сумевший воспеть её, как Эсканор, и неспособный создать что-то своё, как Райн. Вейча был совсем другим… Тем, разум которого Земирлонг бы хотелось постичь.

— Стать дружнее! — почти повышает голос парень, эта червовая девятка. — Быть более хорошей командой! Не быть эгоистами — гнать от себя роскошь и излишества!

Мери Земирлонг смеётся. Возможно, это выглядит странно, так как Раймон вздрагивает и непонимающе смотрит на неё. Девушка идёт к лестнице, не спеша поднимается по ней. Она просто не может ходить быстро. Ноги её были изуродованы во время того ритуала и теперь почти постоянно кровоточат, если она ходит слишком много или слишком быстро. Она — не Леонризес, которая ходит медленно только потому, что считает, что выглядит так более степенно и важно. И уж тем более, она не Нелли Андреас, которая слишком нерасторопна во всей своей дурацкой старательности.

Константин Райн, узнав однажды, что именно происходит с ногами Мери, выторговал у пиков ковёр, который тут же был постелен на лестницу. Пожалуй, он жалел её. Жалел и понимал хотя бы отчасти. Кажется, парень относился к разряду ведунов — тех обладателей магических способностей, которые умели разговаривать со всем живым, даже с камнями, и которым ничего не стоило прочитать мысли.

Мери Земирлонг была рада, что она попала в эту команду. В команде пиков, ей было бы несколько сложнее. Из-за Эниф, которая взяла на себя обязательства по заботе за остальными представителями команды. Мери ни в коем случае не нужен был человек, который пытался бы о ней заботиться. Хватало молчаливой заботы Константина, который просто старался обеспечить ей как можно более тихую жизнь, не приставая лишний раз с поручениями и вопросами.

— Бубны дружнее вас, — говорит она спустя мгновение после того, как ей удаётся подняться на второй этаж. — Пики лучшая команда, чем вы.

Раймон молчит. И Земирлонг чувствует, что пока она не скажет этому парню всего, он от неё не отвяжется. Мери открывает парню дверь в свою комнату. В комнате её находятся лишь матрас, книжная полка и невысокий столик для занятий. Ничего лишнего. И Мери Земирлонг знала, что примерно такая же обстановка царит в комнатах других членов команды треф. Пусть она никогда там не была — в других комнатах, — но они были куда меньшими выпендрёжниками, нежели команда пиков.

— И я не думаю, что вы более аскетичны, чем мы, — говорит, наконец, она. — Так в чём же помогают общие спальни? Ну же? Скажи мне!

Раймон замолкает. Смотрит на неё жалобно. Как же предсказуемо! Он всегда смотрит на неё так, когда не может ответить. Словно виновато и обвиняюще одновременно. Он не понимает…

Хм… Всё же, какой же он ещё ребёнок!

Мери Земирлонг была уверена, что никто больше из всех четырёх команд — то есть, из пятидесяти человек, если не считать её и Раймона — не был настолько наивен. Нет, конечно, Мицар был давно безответно — хотя, кто знает — влюблён в Леонризес. Конечно, Феликс свято чтил заветы Империи, в которой он родился. Конечно, Эниф считала, что Эйбису нужна помощь. Нет… Ему помощь нужна не была. Даже поддержка. Каждый раз, заглядывая в глаза Вейча, Земирлонг понимала, что он несколько другой, совсем не такой, как остальные. Что в его глазах есть что-то, что могло бы испугать. Они — глаза — не были полны тайной грусти или обречённости, как это было в случае с Эсканором и Леонризес. Было что-то другое. Что-то, что заставило бы отшатнуться даже самого смелого человека. Сестра Обета ловила себя на мысли, что порой она сама начинает бояться пикового валета.

— Ладно, поставим вопрос по-другому, если ты не можешь ответить на него так… — подумав, продолжает Земирлонг. — К чему вы стремитесь? У тебя три попытки. Не ответишь — выметайся.

Глаза Раймона снова начинают блестеть. Кажется, от радости. Да, вроде как — от радости и от уверенности в том, что он сможет в этот раз её убедить в правильности своих идеалов. Глупый ребёнок. Хотела бы Мери Земирлонг сама быть такой… Хотела бы она не знать того, что на неё свалили из-за принадлежности к Сестринству… Хотела бы она быть похожей на своих сестёр, которые были уже замужем… Она хотела бы быть такой — беспомощной, но, всё-таки, защищённой хоть от чего-то.

— Мы сражаемся за торжество жизни! — уверенно начинает Тедд.

Уверенно… Это кажется девушке почти смешным. Он был так уверен в своей правоте, что не прислушивался даже к самому себе. Глупое качество. Впрочем… Константин тоже постоянно перевирает факты, но делает он это, всё-таки, куда изящнее. И с головой. Мери ещё ни разу не удавалось его переспорить…

— Ммм… Нет, — качает головой Земирлонг. — Бубны сражаются за это.

Тедд на секунду замирает. Снова распахивает свои большие синие глазища. На его лице отражается тот мыслительный процесс, который, видимо, идёт сейчас в его голове, явно не забитой какими-то тайными знаниями и, вообще, особыми философскими теориями. Разумеется. У него в голове только идеалы, которые он не в состоянии даже сформулировать, не то что объяснить.

— Мы боремся за свободу! — снова пытается спорить парень.

Свобода… Это они то за свободу?! Они — считающие, что только некое гипотетическое «добро» является достойным того, чтобы за него боролись?! Они — яро выступающие против чёрной магии, чернокнижия и прочих магических ответвлений?! Они — перевоспитывавшие каждого из своей команды, кто отступался от их общепринятых ценностей?! И это то была свобода?!

— Ммм… Снова мимо… — замечает Мери. — Какая же свобода в обязательном выборе света? Пики борятся за свободу.

Да. Именно пики. Именно они никогда не определяли для себя — какую сторону им принимать. Именно они предоставляли своим членам выбор — быть за добро, зло или не участвовать в этом известном споре. Именно они не делили вовсе людей на добрых и злых, а поступки на чёрные и белые, магию на хорошую и плохую, делили разве что людей на интересных и не очень.

Они были свободны… В высшей степени свободны… Кое-где кое-кто правда накладывал на себя правила и обязательства, «обязательные для любого уважающего себя человека» и «необходимые в светском обществе». Пики, вообще, были очень щепетильны в этих вопросах. Они никогда не позволяли себе ничего лишнего в общении с кем-либо. Не болтали слишком много. Жили в своё удовольствие. Никогда не стремились оправдываться перед кем-то за свои поступки. Считали, что это никого не касалось. Они жили, как казалось Земирлонг, в высшей степени правильно… Так, как должны были жить, вообще, все люди, которые только были.