Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 213

Она сама считала себя капризной. И никогда не стеснялась этого. Она любила нежиться в постели до обеда, возмущалась по поводу любого пятна или любой складки, не могла выйти даже из собственной комнаты, когда что-то по её мнению было не так, как должно быть, брезгливо морщилась при любом разговоре с Нелли Андреас, Кристианом Виландом, Тигарденом Кроу, Феликсом Эсканором, Эйбисом Вейча и другими, кто не так щепетильно относился к своей личной гигиене, как она. Она не переносила вида крови. Жутко боялась даже самых обычных царапин. Брезговала даже подходить близко к заболевшим людям, а уж тем более — прикасаться к ним. Неохотно общалась с людьми, имевшими даже чуть менее низкое положение в обществе. С трудом могла слушать речь Вейча, в которой содержалось так много просторечных выражений. Не понимала художественного вкуса Земирлонг, которая могла повесить рядом с шедевром эпохи Везен картину какого-нибудь жалкого современного художника, который, наверняка, творил в полупьяном состоянии в какой-нибудь плохонькой и тесной каморке под самой крышей. Не могла принять шумную манеру Монтаганем выражать свои чувства и мысли, когда ей чего-то очень сильно хотелось. Презирала Нелли Андреас за угодливость и чрезмерную старательность во всём, что касалось учёбы. Была готова смеяться над Аделинд из-за отсутствия у той чувства юмора. Пожалуй, этот список был даже слишком большим. Даже для неё — избалованной ксандрской княжны, любое, даже самое глупое, желание которой с самого детства беспрекословно выполнялось.

Она была избалованной и капризной, но никогда не считала это слишком существенными недостатками. В конце концов, есть недостатки куда более существенные — например, глупость, неаккуратность, расточительность, невежество… Она же, к счастью, была достаточно умна, хорошо образованна, аккуратна и деньгами сорить не любила. Она всегда следила за качеством своей одежды, обуви или прочих вещей, не покупала себе ничего, что она сама или её отец могли включить в разряд «безделушек», совершенно не нужных вещей, следила за своим статусом, не смела лениться, занимаясь школьными дисциплинами, старалась оттачивать каждый свой навык до уровня, который считала допустимым, старалась каждый вечер проводить за чтением, игрой на скрипке и фортепиано, написанием стихов, имела, как все говорили, самый красивый и аккуратный почерк, по крайней мере, на своём факультете…

Она считала, что этих качеств — вполне достаточно.

Из всей своей многочисленной семьи она, пожалуй, ладила только с отцом. С матерью они друг друга не выносили. Впрочем, девушка и не помнила, чтобы когда-то они общались с ней достаточно близко. А, может быть, этого не было и вовсе — кажется, в одной из ссор с её отцом, княгиня упоминала, что он почти сразу после рождения забрал у неё старшую дочь. Впрочем, наверное, это было даже хорошо — то, что отец решил воспитывать её сам. По крайней мере, у неё было всё, чего не было у её младших сестёр — более полное и качественное образование, навык управления имением, красивые наряды, дорогие игрушки… Её носили на руках, ей неустанно твердили, что она — княжна, дочь ксандрского наместника, а, следовательно, является и должна являться лучшей во всём. Ей говорили, что она прелестно играет на фортепиано, и она каждый день бежала к инструменту, чтобы трудный пассаж ей поддался, ей говорили, что она неплохо танцует, и она бежала к наставнику отрабатывать движение, которое у неё не получалось, ей говорили, что она чудесно читает стихи, и она старалась учить их как можно больше, ей говорили, что она аккуратная, и на следующий день она первым делом старательно разглядывала себя в зеркале, стараясь понять, не выбилась ли хоть одна прядь из её причёски, нет ли на платье лишней складки, тщательно училась наблюдать за своими руками: нет ли грязи под ногтями, ровно ли они подстрижены, ей говорили, что она очень умная и талантливая, и она старалась читать как можно больше, тщательно учить свои уроки, ей говорили, что она обладает отменным вкусом, и она придирчиво следила за тем, чтобы это так и оставалось, ей говорили, что она честная, и она училась отвечать за свои поступки и никогда не лгать, ей говорили, что она самая сильная, и она разучилась плакать от обиды или от боли, научилась держать себя в руках, ей говорили, что она самая гордая, и она довольно скоро перестала обращать внимание на сплетни и кривотолки, даже на несправедливые обвинения, ей говорили, что она особенная, и она училась не сравнивать себя с другими, даже с собственными сёстрами, ей говорили, что она самая добрая, и она смогла понять, что такое — искренняя жалость к человеку, попавшему в беду, её говорили, что она самая великодушная, и она училась прощать долги, училась дарить, не жалея об этом, ей говорили, что она самая любимая, и она искренне и горячо любила в ответ… Ей говорили, что она — лучшая, и девушка с самого детства училась соответствовать.

Она была ксандрской княжной, представительницей одной из самых уважаемых семей, и она просто не могла быть другой. Не имела на это права.

Она всегда гордилась своими волосами — длинными, тёмными и послушными… Отец говорил, что они — знак принадлежности его дочери к знатному и древнему княжескому роду. Леонризес любила эти волосы, как любила всё, что связывало её с отцом. Наверное, её порой, её волосы довольно сильно раздражали, но они были фамильной гордостью, так что она просто не могла их обрезать… Приходилось тратить на них раза в три больше мыла, чем тратили остальные, приходилось каждый день по часу, а то и по полтора, расчёсывать их, заплетать на время занятий в косу, вплетать в эту косу тёмно-зелёные ленты — цвет её дома…. Сегодняшний день был почти утомительным — этот экзамен, к которому она, пусть и была готова, но не волноваться из-за которого было просто нельзя. Почти пять часов в душном небольшом кабинете, сидя на одном месте, склонившись над четырьмя листками с тестом по пройденному в прошлые года материалу и над двумя листками с задачами, одна из которых была практической. А потом два часа так называемого «моделирования по магической части»… Это всё было весьма утомительно. Леонризес не понимала толком, зачем эту процедуру было необходимо проводить трижды в год. Девушке грант был не нужен. Зачем? Это, разумеется, указывало на то, что ученик был очень даже талантлив, но… Стоила ли эта грамотка целого месяца последующих головных болей?

Вряд ли.

А потом, сразу после экзамена, когда она хотела спокойно посидеть в кресле с недавно купленной книжкой в руках, Вейча полез к Виланду. Леонризес почти равнодушно наблюдала за ними — наверное, с самого поступления в Академию эти двое враждовали — и пыталась вспомнить, что именно она сгоряча пообещала Мицару во время подготовки к экзамену, когда тот начал что-то у неё просить. Кажется, именно это она ему и сказала: «Я всё сделаю после экзамена, дай мне подготовиться»… Что же, интересно, он просил? Придётся исполнить — выполнять свои обещания необходимо. К сожалению. В этот раз Вейча и Виланд повздорили так сильно, что на этот раз дело могло закончиться исключением Кристиана Виланда из Академии. Подумать только — исключение по такой глупости, как провокация со стороны Эйбиса Вейча!

В итоге, Юсуфия и Эниф помогли разрешить ситуацию. Леонризес была почти уверена, что Феликс будет теперь месяца два помогать Монтаганем с домашними заданиями и самостоятельными работами. Разумеется, он обещал Мире, что не будет способствовать исключению Виланда, но так же он не мог никак не отреагировать на то происшествие и синяк на скуле Вейча. «Туз не имеет права относиться равнодушно к проблемам карт своей масти» — вроде так значилось в кодексе. Что же… Феликс Эсканор, пожалуй, лучше остальных тузов выполнял эту обязанность.

Леонризес даже жалела его. В конце концов, хорошо, что тузом не оказалась она. Бесконечные хлопоты, бесконечная суета, на которые у неё вряд ли хватило бы энергии. Девушка чуть приподнимает подол халата, чтобы не споткнуться, спускаясь по лестнице. Ей почему-то снова вспоминается лестница в её крыле отцовского дома, по которой она спускалась к обеду или на занятия и поднималась на отдых и сон каждый день. Вспоминается, как она старалась не бегать, ступать неторопливо, чинно — всё-таки, она, настоящая княжна, наследница своего рода, не имеет права на поспешность, суетливость. Эти качества скорее для служанки, нежели для дочери ксандрского наместника. Леонризес уже давно выучилась ходить неторопливо, продумывая каждый последующий шаг, ходить, свысока наблюдая за всеми, кто находился рядом, научилась не спешить, всё делать чинно и тщательно… Следила за тем, чтобы её движения были плавными даже тогда, когда всё надо было делать быстро. Следила за тем, чтобы её голос не дрожал, когда её переполняли эмоции. Следила за тем, чтобы речь её была как можно более проста и понятна, чтобы любой человек мог понять, что именно она говорила. Следила за тем, чтобы в её гардеробе не было лишних, ненужных ей вещей. Она старалась не смеяться на людях — достаточно и того, что она могла позволить себе снисходительную усмешку — и уж тем более не плакать. Слёзы, вообще, были непозволительной роскошью. Княжна не имела права позволять их себе. Как говорил отец? Что она, «маленькая княжна», как он её всегда называл, была сильной, а, значит, просто не могла позволить себе такую слабость, как слёзы.