Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 203

Впрочем, когда Теодор вышел из своего кабинета, Ала на месте уже не было. Зато была сидящая на полу рыдающая… Марта? Сара? Кэтрин? Джейн? Клара?Как там звали эту бестолковую горничную? Кажется, она на него когда-то работала… Может, Рейчел? Или… Лея? Что-то определённо похожее…

— И что такого ты ему сказала? — почти брезгливо спросил мужчина. — И перестань реветь! Раздражает…

Обычно ему редко приходилось общаться с простыми служанками. Для этого всегда был управляющий, бравший на себя все хлопоты по ведению хозяйства. Можно было и не беспокоиться на тот счёт, что что-то пропадёт или будет сделано не так… Нейл был человеком опытным и серьёзным, к тому же, был весьма преданным. Ему можно было доверять. Так что, Теодор, вообще, имел весьма смутное представление о том, как говорить со слугами. Тем более — с ревущими.

Девчонка долго бормотала что-то о несправедливости Альфонса к какому-то Паулу, хотя нет, не к какому-то Паулу, Теодор кажется знал этого чернокнижника, о том, что она сказала королю об этом… Министр едва сдержался от того, чтобы не зашипеть на эту глупую девчонку…

Паул был весьма опасным магом и весьма опасным человеком, и его устранение было, пожалуй, самым правильным решением молодого короля, которого служанка обвинила в несправедливости. Теодор сам был бы рад придушить чернокнижника, только бы не видеть больше его самодовольной рожи. Но дело, кажется, было в другом. И… Кажется, Теодор Траонт начинал догадываться, кого именно прокляла Джулия. Да. Это было вполне в её стиле.

Служанка смотрела на него полными обиды и надежды на сочувствия глазами, и Теодор удержался от смешка. Что за глупая девочка! Впрочем, сочувствия она нисколько не вызывала. Глупость, вообще, редко вызывает какое-либо сочувствие. Разве что смех. Или презрение. В данном случае легче было испытывать последнее.

— Вот и дура… — пробормотал Траонт. — Ну неужели трудно было промолчать? Или выдумать какую-нибудь историю о Пауле, чтобы Ал сам понял, что он был несправедлив?

Какое-то время он помолчал, словно думая над тем, что теперь делать дальше. Честно говоря, насколько же ему это всё надоело… И как Джулия со всем этим справлялась? Он так уже едва мог что-то сказать или сделать… По правде говоря, он бы многое отдал, чтобы снова оказаться в своём поместье, на мягком диване… Впрочем, нет. Такая жизнь тоже была не для него. Да… Пожалуй, стоило перестать винить всех и вся в своих неудачах и плохом настроении. Нужно было что-то делать. При том, делать срочно. Нынешняя ситуация во дворце не терпела каких-либо отлагательств.

Служанка почти удивлённо смотрит на него, будто ожидала другого ответа. Что же… Тогда, эта ситуация заслуживает только смеха. Она как будто даже не осознавала, в чём её главная ошибка… Глупая девчонка, которая даже внимания то не заслуживала… Или заслуживала? Её действия могли быть весьма опасны для действующей королевской власти. Пусть Паул не имел целей захватывать трон или свергать правящую династию, но… он мог представлять ощутимую угрозу.

— Знаешь… Уезжай-ка ты отсюда… — сказал он, немного подумав. — Король злится на тебя, а, значит, ты не должна в ближайшее время попадаться к нему на глаза.

Теодор развернулся и ушёл обратно к себе в кабинет. Письмо Кассандры было куда более забавной и интересной вещью, чем разговоры со всякими глупыми служанками. И куда более важной. Она, кажется, писала, что как-то нашла очерки Георга Траонта, отца Генриха, Джулии и Теодора, во дворце. А они могли быть весьма полезны для нового короля. Насколько Траонт знал с рассказов сестры, отец просто обожал покрасоваться, раздавая направо и налево бесплатные советы…

Стоило, пожалуй, поговорить с Алом и как-нибудь осторожно намекнуть ему на то, что нужно немного отдохнуть. Или устроить какой-нибудь праздник, который понравился бы королю на время приезда послов… Это было бы вполне неплохо. И менее хлопотно, чем уговаривать короля даже на время отказаться от дел и приёмов. Но, что нужно сказать в пользу молодого монарха, он всё-таки девчонку не казнил, видимо, понимая, что сейчас казни королевству Орандор ни к чему.

***

За окном лил дождь. Капли стучали по оконным стёклам, по крышам. Пожалуй, было бы неплохо запастись чаем, печеньем и прочей приятной ерундой до того момента, когда природа решила излить на людей свой гнев. Впрочем, гнев ли? В этой непогоде, как часто любят говорить люди, было что-то необычное, таинственное, что и пугало, и завораживало одновременно. Это было словно какое-то таинство, непонятное человеку. Сверкали молнии. Их вспышки озаряли небо… Было достаточно красиво. Дэвид только сейчас начинал понимать это. Он только сейчас будто бы очнулся от того сна, в котором пребывал практически всю предыдущую жизнь.

Сейчас вдруг начинало казаться, что и не было ничего — ни того огромного дома в небольшом посёлке, ни вечно усталого взгляда такой покорной и порядком поднадоевшей за время их брака Элис, ни падения с лестницы десятилетней Аннэт, ни того ужасного крика в день смерти Мари, ни смерти Маргарет, ни той жгучей ненависти в глазах Джорджа… Дэвиду хотелось бы верить в то, что то, что произошло с его семьёй — лишь дурной сон, плод его больного воображения… Ему иногда кажется, что его жизнь была бы куда счастливее без этой погони за счастьем, кажется, что стоило отпустить Элис, дать ей построить отношения с Джимом, которого она любила, в отличие от него, от Дэвида… Тогда, быть может, и у самого Дэвида Блюменстроста жизнь сложилась бы удачнее. Он бы приезжал раз в месяц в гости к брату, к ораве шумных племянников… А, может быть, и сам обзавёлся бы семьёй — в конце-концов, не одна же Элис была на свете. Было полно самых разных женщин, красивых и не слишком, любой из которых он мог бы сделать предложение. И быть при этом счастливым…

Джим слушает и пьёт чай. Пожалуй, в этом весь младший брат Дэвида — никакого движения по жизни, лишь размеренные и спокойные завтраки, обеды и ужины… Он всегда был спокоен, никогда не горячился, не нервничал, не спешил… Наверное, именно поэтому у него такие крепкие нервы в то время, когда Дэвид успел уже полностью поседеть и заимел проблемы с сердцем.

— Брат, что ты думаешь по этому поводу? — почти потерянно спрашивает старший из братьев Блюменстростов. — Лично я уже совсем не понимаю, что теперь будет…

Джим, как и следовало ожидать, лишь пожимает плечами. Он всегда только разводит руками и пожимает плечами. Иногда кажется, что его почти ничего не интересует… Лишь свой чай и свои карандашные рисунки… Интересно, Элис он тоже рисовал? Да рисовал, конечно! Она же была любовью всей его жизни… Он любил её… Любил… Чего нельзя сказать о Дэвиде. Тот свою жену почти презирал. О какой тут любви можно говорить? Презирал её вечно испуганные глаза, её дрожащие тонкие пальцы, её неспособность постоять за себя и за своих детей, за нежелание как-то сопротивляться… Быть может, у Джима с Элис был бы крепкий брак с множеством здоровых детей, бегающих по лужайке перед домом, но брак Дэвида и Элис доставил разочарование и несчастье всем — Джиму, который так влюблён был в эту девушку, самому Дэвиду, не получившему почти ни капли обещанного приданного и почти ненавидевшему за это жену до конца её дней, Элис, которая так и не смогла стать для его, Дэвида, детей хорошей матерью.

— Я думаю, что тебе стоит ещё раз попробовать помириться с Джорджем, — говорит, подумав. Джим. — Он уже давно — твой единственный ребёнок…

Комментарий к II. Глава двадцать шестая. Трактат жизни.

Unreal – Дикие Лебеди

========== II. Глава двадцать седьмая. Милосердие отречённого. ==========

Я в лесах наберу слова,

Я огонь напою вином.

Под серпом как волна – трава,

Я разбавлю надежду сном.

Тебя творить –

три года не говорить.

Сердце сварено в молоке,

Лист крапивы – в глазах костер.

Лунный свет на твоей руке,

На рубашке – красный узор.

На рубашке – красный петух,

А и мне ли жалеть огня?

Как захватит от дыма дух,