Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 166

Первый из них Блюменстросту прекрасно знаком – в таких письма всегда отправляет его брат. Конверт самый простой, белый, из плотной бумаги. На нём идеально ровная подпись Дэвида. Мелкими и аккуратными буквами написаны имя Джима и его адрес, до удивления аккуратно приклеена почтовая марка…

Джим больше, чем просто удивлён, что получил это письмо. Дэвид писал ему ровно три раза в год, на главные праздники, и никогда не посылал писем в другие дни. Дэвид всегда писал в своих письмах одно и то же, спрашивал одно и то же. Джим знал, что отвечать на эти послания было совершенно необязательно. Каждый раз Дэвид спрашивал сначала о здоровье, потом о жизни, потом говорил, что у него всё хорошо и… Всё… Казалось, дела брата совсем не интересовали его, и писал он ему по большей части из-за того, что так было принято. Впрочем, он всё делал только потому, что так было принято – женился, обзавёлся детьми, которых, впрочем, так и не сумел полюбить, купил просторный дом, хотя не любил больших помещений… Дэвид всегда слишком беспокоился о том, что скажут другие. Он очень боялся общественного неодобрения. Джим никогда не понимал этого – какая разница, кто и что может сказать? Разве это будут не просто слова?

Отношения между братьями Блюменстростами никогда не были хорошими, впрочем, и плохими они не были, просто Дэвид не слишком любил Джима, а Джим не слишком любил Дэвида. Это было так привычно, что никому и в голову бы не пришло спросить у одного из братьев о том, как сейчас дела у другого. Мирить их никому тоже не приходило в голову. Впрочем, когда кто-нибудь видел, чтобы Дэвид и Джим ссорились, ругались, злились друг на друга? Нет, такого не было никогда. Холодная вежливость была основой их отношений. Они никогда не злились друг на друга. Никогда. Даже, когда были детьми, пожалуй. Дэвид был старше Джима на три года, сделал неплохую карьеру, насколько это только было в уездном городке, был сначала простым королевским полицейским, что уже было весьма почётно, теперь же стал мэром этого городка. Джим же был младше, жизнь военного или полицейского его никогда не привлекала, он стал обычным учителем латыни. Разные даже внешне, в характерах и судьбах они разнились ещё больше.

Джим с грустью думал о том, что, будь старшим он, Элис стала бы его женой, его, а не Дэвида. Элис была тихой и послушной женщиной, такой, о какой младший из братьев Блюменстростов мечтал всю жизнь, с ней не нужно было даже быть откровенным, можно было просто сидеть перед камином и молчать, можно было сидеть с чашкой чая, интересной книгой и ничего друг другу не говорить. Элис была тихой, добродетельной, никогда никому не возражала… Элис никогда не говорила лишнего, молчала, если её не спрашивали, она была прекрасной женой, прекрасной матерью. Можно было не сомневаться в её любви, в её преданности… Она всегда находилась рядом. Она всегда была готова поддержать близкого человека. Только вот её мужу эта поддержка не была нужна. Он никогда не любил её.

А ведь Джим как-то предлагал ей сбежать от Дэвида… Почему она отказалась? Муж, всё равно, почти не давал ей видеться с двумя старшими детьми. Она была беременна ещё одним ребёнком тогда. И Джим был готов принять ту девочку к себе, был готов воспитать её, как родную… Почему же она отказалась? Ей бы жилось куда лучше в его небольшом домике, в этом провинциальном городишке… Он бы продолжал работать в Академии, а дома, каждый вечер, его бы ждали вкусный ужин, камин, жена и дочь. Возможно, у них даже были бы ещё дети… Но она не хотела уходить от мужа. Которого не любила. Джим прекрасно знал, что она не любила его. Любить такого человека, как он, было просто невозможно. И это уж точно было не в силах Элис.

Что ещё нужно было Дэвиду?

Джим был влюблён в неё. Влюблён с той самой их первой встречи, когда Дэвид привёл её в их, тогда ещё общий дом… Эта девушка казалась ему ангелом из Осмальлерда тогда, она была такой тихой, спокойной, молчаливой… Она казалась ему ангелом и сейчас. И душа её уж упорхнула в небесные чертоги. Он не понимал, что нужно было его брату Дэвиду, умному и предприимчивому, человеку, который всегда куда-то спешил и торопился. Разве не проще ему было жить с ней? Разве не хотелось ему в конце трудного рабочего дня прийти домой, где его всегда будут ждать вкусный ужин и растопленный камин? Разве не хотелось знать, что дома его всегда будет ждать верная жена? Разве не об этом всегда мечтал Джим?

Отчего-то вдруг ему приходит в голову мысль, что это он виноват в том, как относился его брат к Элис. Дэвид всегда был ревнив. До жути ревнив. Так не выходит ли, что именно Джим ли был причиной плохого отношения к Элис? Дэвид всегда был умён. И для него не составило бы труда понять, что именно чувствует его брат. Не это ли было причиной того, как относился Дэвид к Элис? Не это ли? В таком случае, Джим должен чувствовать именно себя виноватым в её смерти. Он и чувствовал. Он всегда будет виновен в её смерти, он всегда будет чувствовать себя таковым. Кто знает, как бы всё сложилось, если бы он что-то делал по-другому.

В этот раз Дэвид писал необычно импульсивно для себя, было видно, что он торопился – буквы выходили кривыми, необычно кривыми для него, строчки были неровными, а сам Дэвид писал о том, что хочет как можно скорее видеть Джима у себя. Он просил приехать, просил, а не приказывал, что было странно для него. Дэвид говорил, что он чувствует себя виноватым перед братом, извинялся за что-то… Представить себе извиняющегося брата Джиму было трудно. Дэвид никогда ни перед кем не извинялся. Даже если, действительно, чувствовал свою вину.

Второй конверт был тёмно-зелёным, узким, со знакомой гербовой печатью, тоже знакомым – в таких конвертах письма отправляла мать одного из учеников Джима Блюменстроста. Её звали Джулия. Джулия Траонт. Самая удивительная женщина, которую он только мог себе представить. Женщина, которая всегда была холодна и задумчива. Женщина, которая не дала бы никому спорить с собой. Джулия была почти полной противоположностью Элис – до жути властная, не дающая кому-то оспаривать её мнение, почти вызывающе красивой… Джим, когда в первый раз посмотрел на неё, сразу подумал, что за всё золото мира, если бы ему его предложили, не женился бы на леди Траонт.

Она, в присущей ей холодной манере, без лишних слов, писала о том, она очень бы хотела увидеть Джима. Но по её довольно высокомерному тону, которым была пропитана, казалось, каждая строчка, Блюменстросту почему-то казалось, что эта женщина – самый ужасный человек в мире. Красивым почерком Джулии было написано, что в поместье к ней приехал некий их общий знакомый. О ком она говорила? У них было не так мало общих знакомых, но больше половины из них Джим не хотел бы видеть. Письмо он бросил в камин, остановившись на строчке пятой или шестой. Он не хотел и слышать об этой женщине что-либо, а уж видеть – тем более. Джулия отчего-то совсем не нравилась ему. Джим не мог это как-то объяснить. Эта женщина просто не нравилась ему. Она казалась ему слишком вздорной. У них было слишком мало общего, чтобы они могли хоть как-то общаться между собой.

Третий конверт был ему незнаком. На жёлтой бумаге красовался довольно изящный вензель, буква «А». Странно, у него, вроде, не было знакомых, чьё имя или фамилия начинались с этой буквы. Джим снова встал с кресла, посмотрел на часы, что висели над камином, тяжело вздохнул и принялся одеваться. Два письма – Дэвида и некой женщины, чьё имя или фамилия начинались с буквы «а» - он положил в карман своего пальто.

Похоже, его размеренная и спокойная жизнь заканчивалась. Он просто не имел права дольше оставаться в своём маленьком поместьице.

***

Люди – странная раса. Любой вампир, эльф или маг сказал бы так. Впрочем, и редкий человек не согласился бы с этим высказыванием. Люди – странная раса. Самая странная, которую только возможно было выдумать. Редкий её представитель не понимал этого. И, почему-то, редкий её представитель не гордился этой необычностью и странностью. Люди совсем не разбирались в чём-либо. Они были заинтересованы лишь в своей выгоде. Они не смотрели вперёд, видели только непосредственно то, что находилось у них перед носом, а иногда не видели даже этого.