Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 165

Ни один вампир не был способен на это.

Анидизиус никогда не любил людей. Те ничего не понимали ни в высоком искусстве, ни в магии, ни в уважении. Они не умели любить. Не умели любить так, как умели любить вампиры… Не умели слушать, подчиняться… Из них выходили плохие слуги, плохие подданные. Анидизиус Тироширфер был выходцем из бедной и незнатной семьи, но теперь он получил доступ к тому, что было очень и очень важно. Сам Вэлэриу, казалось, доверял ему… Если этот вампир, вообще, мог кому-то доверять…

В последнее время Анидизиусу постоянно казалось, будто тучи снова сгущались над вампирами. Будто какая-то невидимая угроза снова повисла над ними, словно дамоклов меч. Будто вот-вот разразится гроза, какой не бывало со времени Великой Войны… Анидизиус признавался самому себе, что он очень боится этой грозы, что не хочет увидеть ужасы тех лет наяву… В тех рукописях, где сохранились воспоминания о тех годах, рассказывалось о таком… Что не снилось человеку, который обладал даже очень хорошей фантазией.

Те ужасные сотни лет, медленно тянувшиеся, когда умирали люди, вампиры, сильфиды, эльфы, маги… Вряд ли люди, вообще, помнили – из-за чего они воюют. И зачем это тогда нужно было? Зачем? Разве маги сами не страдали от этой войны? Разве они не умирали в тех сражениях? Зачем нужно было устраивать эту кровавую бойню? Неужели, просто из-за каких-то сокровищ, золота, камней? Впрочем, Анидизиус знал это, как люди, так и маги, устроили бы подобное и из-за меньшего. Они ставили чью-либо жизнь куда ниже золота и алмазов.

Когда-то давно маленький Ани тоже мечтал о сражениях, мечтал стать героем. Когда-то он сам мечтал сражаться, словно великие воины древности. Какой же он глупый был тогда… Как мало он понимал!

– Отец! - услышал он тоненький взволнованный голос дочери. – Отец! Господин Грацеда пришёл!

Герцог входит в кабинет Тироширфера, не дожидаясь, пока тот разрешит это ему. Грацеде не нужно чьё-либо разрешение, чтобы войти в дом любого из вампиров, Вэлэриу имеет на это право по своему происхождению и положению в обществе. Вэлэриу Грацеда, это имя было знакомо, пожалуй, любому вампиру.

Когда-то, будучи ещё подростком, Анидизиус восхищался герцогом, восхищался всеми его успехами, достижениями, действиями… Стыдно признаться, Анидизиус и сейчас восхищался этим вампиром. Всегда сдержанным. Всегда вежливым. Всегда благородным. Самым благородным из всех вампиров. Тироширфер, пожалуй, больше, чем кто-либо другой, восхищался Грацедой.

Герцогом нельзя было не восхищаться. Он был военачальником и политическим деятелем, он был тем, кто смог успокоить две враждующие династии – Аризмар и Шерилтор, он был тем, кто мог одним своим словом как уничтожить, так и поднять на небеса. Он имел столько власти, сколько не мог себе представить ни один другой вампир. Герцогом нельзя было не восхищаться. Он был умён. Он разбирался в искусстве, в живописи и поэзии, музыке и архитектуре. Он умел слушать и понимать…

– Пусть твоя дочь отправляется к себе! – говорит Вэлэриу несколько жёстко, необычно жёстко для себя.

Девочка удивлённо смотрит на отца своими большими серыми глазами, тот кивает ей, и она послушно выбегает из комнаты. Грацеда присаживается в кресло, прямо напротив Анидизиуса и мрачно смотрит на него. Что ни говори, молодой вампир ни разу не видел такого взгляда у своего наставника. Он всегда был человеком донельзя спокойным и сдержанным. А тут…

Глаза его были полны гнева, ярости. Что он знал? Что заставляло его так волноваться? Анидизиус чувствует, что ему становится страшно – неужели, его самые страшные кошмары начинают сбываться? Неужели, грядёт что-то ещё более ужасное, нежели та война, в которой погибли миллионы вампиров? Неужели, в скором времени может произойти что-то хуже этого?

Анидизиус смотрит на дверь, за которой скрылась его малютка Риман, его старший ребёнок. Он боится, что та весть, которую принёс Вэлэриу Грацеда, перевернёт всю его жизнь, разрушит всё то, чего Тироширфер смог добиться, разрушит всё то благополучие, всё то счастье… Вампир совсем не хочет этого! Он столько лет пытался выстроить это всё! Он столько лет старался, растил детей, устраивал свою жизнь в Мэйрифэлии, и это всё для того, чтобы дать каким-то глупым обстоятельствам всё в один миг разрушить? Тогда, получается, всё было напрасно?

– Я достал твоим жене и детям дом в Уриолане, – произносит старый вампир, – они поедут туда и будут жить там. Я не знаю, что за тучи сгущаются над нами, но я не хочу позволять из-за этого погибать женщинам и детям.

***

Люди всегда пытаются цепляться за что-то, ради чего они смогут жить, пытаются ухватиться за эту ниточку, отделяющую жизнь от смерти, пытаются найти смысл, то, ради чего им стоило бы жить. Кто-то цепляется за семью, кто-то – за любовь, кто-то – за власть, кто-то – за богов, кто-то – за саму жизнь… Но когда все идеалы рушатся на глазах, когда не остаётся ничего? Когда не остаётся ничего – ни семьи, ни любви, ни власти, ни богов… Когда не остаётся в жизни ничего, за что можно было бы зацепиться, за что можно было бы схватиться, удержаться, чтобы не упасть в бездну… Только пустота… Только страх… Только боль…

Тогда человек начинает искать что-то ещё или сдаётся. Когда человек ещё что-то ищет, ещё на что-то надеется, ещё живёт ради чего-то (иногда это бывает даже месть, желание заставить кого-то страдать так же сильно, как страдал когда-то сам человек) он может жить, но когда он сдаётся – гибель для него неизбежна.

Есть ли в жизни что-то, что может помочь – помочь сражаться, верить, ждать, надеяться? Есть ли что-то, что заставит выжить даже тогда, когда будет казаться, что жить уже не стоит? Есть ли что-то, что может изменить всё – в один момент; так, чтобы снова появилась надежда, чтобы появилось чувство, что ещё можно что-то изменить, сделать лучше…

Ответы на эти вопросы стоит искать издалека…

Его звали Джим Блюменстрост, ему было уже пятьдесят шесть лет, и он сидел в своём высоком удобном тёмно-красном кресле, что находилось прямо напротив камина, и читал «Rountawn News», известную Анреймскую газету, где публиковались не только политические новости, но и различные заметки об искусстве – музыке, живописи, театре. Джиму нравилась эта газета.В дождливую и холодную погоду он обыкновенно старался не выходить на улицу. А сегодня был именно такой день – холодный, дождливый. Словом – ужасный. Разве могла природа придумать что-то хуже таких дней?! Спина и ноги его ныли в эти дни. Ныли и болели так страшно, что он не пожелал бы такой участи даже самому страшному своему врагу. Болезнь эта досталась ему по наследству от покойницы-матери и теперь отравляла ему жизнь. Жизнь в небольшом поместьице на окраине небольшого городка давала Джиму возможность хотя бы не выходить в такую погоду на улицу, а сидеть дома. Но ноги и спина, всё равно, болели слишком сильно. Джим почти не мог встать с кресла. Поместьице было тихим, его почти никто никогда не беспокоил… Только он, только его камин, только его рукописи и рисунки… И тишина. День за днём. Ничто не прерывало размеренного хода его жизни. Разве не о такой жизни мечтал всегда Джим, будучи ещё совсем молодым? О такой. О книгах, которые он обязательно напишет, о музыке, которую он будет слушать, о том, как он будет сидеть вот в этом самом кресле, обнимая Элис… Об Элис… Он думал о ней всегда, он мечтал о ней всегда. Только о ней одной. Долгие годы одиночества лишь мысли о ней хоть как-то грели ему душу. Казалось – вот стоит она, в своём когда-то малиновом, а теперь тускло-розовом платьице, укрытая серым пуховым платком. Стоит и прижимает ладонь к сердцу. И смотрит на него. Грустно-грустно. Так, как могла смотреть только она. Никогда Джим не сможет забыть этого взгляда её карих глаз… А потом она вздыхает. И слёзы катятся по её бледному лицу…

Что-то заставляет его подняться с так горячо любимого им кресла. Превозмогая страшную боль в ногах и во всём теле, Блюменстрост встал, подошёл к окну. Там лил дождь. Как же он не любил такую погоду! Недолго думая, Джим, всё же, выходит на улицу, подходит к ящику для писем… Зачем? Обычно ему редко кто-либо пишет. Лишь на большие праздники он может найти в почтовом ящике парочку писем. Сегодня нет никакого праздника. Но почему-то что-то подсказывает Джиму, что сегодня всё будет иначе, всё будет по-другому. Блюменстрост тянет руку, нащупывает что-то на дне ящика. Так и есть. Там лежат три письма. Недолго думая, Джим направляется обратно к дому. Уже там он раскладывает конверты на столе.