Вернуться в сказку (СИ) - "Hioshidzuka" - Страница 110

В последнее время головные боли у графа только участились, не проходить они могли долго, и каждый день казался невыносимым. Немыслимо. Нужно было ещё четыре часа трястись по плохой дороге в этой карете прямо до прибытия в столицу. Граф ненавидел королеву Рэйну, та всегда была о нём плохого мнения. Поначалу мужчина пытался расположить к себе королеву, но та считала его своим врагом. Всегда считала. Хоффман смотрел на Марию, сидящую сейчас перед ним и ждущую каких-нибудь указаний. Указаний… От него все ждали указаний, приказов, распоряжений, из-за этого было слишком скучно. Граф больше всего на свете ненавидел скучать. Мария напоминала мужчине скорее леди Джулию, нежели свою мать. Обеих этих женщин Георг видел, с обеими общался, но, следует заметить, герцогиня Траонт внушала куда больше уважения, нежели принцесса Кассандра. Джулия, безусловно, была взбалмошной, более эмоциональной, нежели следовало бы, её настроение менялось слишком часто… Но она была искренней. Она была надменной, но эта гордость была именно её, её личной, а не кого-то ещё или просто потому, что так нужно, что так обязывает положение. И с ней было проще общаться. Намного проще, чем с той же Кассандрой. Даже Хоффман мог бы спокойно назвать её девчонкой, хоть она и была его старше. Принцесса не могла справиться со своими проблемами самостоятельно, и у мужчины иногда возникал вопрос, как же она смогла вырастить двоих дочерей, если сама не могла разобраться в своих делах. Роза, впрочем, была похожа на мать. Такая же безвольная. Такая же пассивная. Такая же слабая. С ней было скучно. И смерть её была лишь вопросом времени. Георг Хоффман был просто уверен в этом — такие люди не живут долго, просто не могут. Мария сидела перед ним, и мужчина чувствовал, что девушка была уже готова заснуть, всё-таки, наверное, не стоило будить её так рано, к тому же без предупреждения, всё же все, кроме неё, знали о предстоящей поездке, наверное, стоило хотя бы сказать ей об этом вчера. О чём же думал тогда граф?

— Вы представитесь королю, как Моника Эливейт. У меня есть документы, которые докажут двору, что вы — она.

Мария кивает и берёт в руки документы, читает их. Ей интересно, она никогда не чувствовала подобного, никогда не оказывалась в подобной ситуации, девушке было интересно всё новое, и этим можно было воспользоваться. Принцесса была слишком любопытна, лезла, куда лезть не следовало, и совала нос туда, что её не касалось вовсе. Но это было куда лучше той пассивности, того постоянного уныния, плача, что были присущи её сестре…

— Хорошо. Мне бы хотелось спросить у вас кое-что, — девушка видит, что граф жестом просит её продолжить, и продолжает говорить. — Моника — реальный человек или просто прикрытие?

Хоффман усмехается. Мария видит: он ожидал этого вопроса и удивился бы, если бы она не задала его. Он словно видит её насквозь, из-за этого в душе остаётся настолько неприятное странное ощущение, что девушке порой хочется чем-то ударить графа, но она уверена: он предугадал бы и это.

— Я когда-нибудь вас познакомлю, — произносит граф. — Я не хочу, чтобы она находилась рядом со мной сейчас. Ты меня понимаешь?

Мария кивает. Она прекрасно понимает, что это значит. Хоффман показывал ей свои эксперименты; наверное, будь она пацифисткой или идеалисткой, она обязательно бы возмутилась теми методами, которыми этот мужчина докапывался до истины: принцесса слышала крики, плач тех, кому не посчастливилось стать подопытными этого человека, пожалуй, девушка даже жалела их, но вряд ли могла в чём-то осуждать графа, наверное, другого пути у него и не было, и не могло бы быть, Мария понимала это. Интересно, а кем была в его подземелье Роза? Во всяком случае, она не была похожа на остальных подопытных, на руках её не было ни одного пореза, вроде не было даже синяка, во всяком случае, Мария не обратила тогда на это внимания. Граф сказал, что она просто задохнулась во время какого-то пожара. Или отравилась тем, что было вылито для того, чтобы потушить огонь. Ожогов на теле Розы было совсем немного, вряд ли они могли быть причиной её смерти.

Она понимала. Понимала, почему именно граф просит её притвориться той девушкой. Чтобы никто не узнал. Хоффману не нужны проблемы. У него и без них часто болит голова. Зачем ему лишние волнения? Мария ещё раз кивает. Она обязательно справится с тем, что от неё требуют, просто не может не справиться.

Девушке хочется спать. Сколько у неё остаётся времени до их прибытия? Наверное, когда она проснётся, у неё будет болеть голова… Но у графа должны быть с собой какие-то таблетки. Во всяком случае, Мария сейчас надеется на это.

Юноша стоял посреди храма. Это место немного пугало его, здесь он был впервые; предыдущие одиннадцать лет он мог разве что разглядывать картинки в книгах, что хранились в отцовской библиотеке… Купол здания находился так высоко, что просто кружилась голова рассматривать все эти витражи, фрески… Всё это было так увлекательно, что юноша просто не мог оторвать свой взгляд от этого. Как звали того парня, который приезжал в поместье отца, чтобы отпевать сестру? Может быть, он верил во всё это именно из-за этого блеска, золота, драгоценных камней, что украшали каждую картину здесь, каждую статую. Всё это было настолько великолепно, как парень никогда раньше не мог себе представить.

Правда, внутреннему голосу всё это великолепие не нравилось. Джордж слышал, как кто-то внутри него возмущается, требует того, чтобы парень немедленно вышел из этого здания. Джорджу не хотелось выходить отсюда. Здесь всё было настолько незнакомым, красивым, что хотелось остаться подольше, посмотреть на это… Парень с удовольствием разглядывал это всё.

— Юноша, что же вы стоите здесь? Исповедь давно прошла. Вы опоздали, — слышит юный Блюменстрост голос какого-то старого человека.

Джордж удивлённо поворачивается. Перед ним стоит пожилой мужчина, не слишком высокий, в каком-то странном одеянии, впрочем, наверное, тот человек, отец называл его клиром Леафаном, был одет во что-то подобное, Джордж уже не помнит, в последний раз он видел того человека десять лет назад, ровно десять, в день смерти Мари.

— Я не на исповедь, — произносит Джордж тихо.

Он и сам не до конца понимает, что это такое. Отец никогда не объяснял ему этого. Впрочем, когда этот человек что-то объяснял своему сыну? Проще было запереть своего ребёнка, окрестить его умалишённым, нежели что-то объяснить ему. Джордж не знает, что такое исповедь. Просто не знает. И, следовательно, он не совсем понимает, что это такое. Да и что он вообще может знать о мире за пределами особняка, в котором рос?

— Тогда что же вы тут делаете, юноша? — удивляется пожилой мужчина.

Парень пожимает плечами. Что он тут делает? Просто ему хотелось посмотреть, что именно привлекало его знакомого в церкви. И, пожалуй, он почти нашёл это. Почти. Джордж смотрит на все эти картины, статуи, слушает тихое пение хора… Всё это слишком странно. И слишком гармонично. Слишком красиво. Джордж никогда не бывал здесь раньше, и всё кажется ему новым. Каменные колонны, огромные каменные колонны, как кажется пареньку сейчас, служат вовсе не для украшения. Если вскочить на подножие, можно будет спокойно наблюдать за тем, что происходит в центре храма. Джорджу хочется вскочить туда. Было бы интересно наблюдать за всем этим. Правда, народу сейчас тут нет… Мраморный пол здесь — тоже произведение искусства. Джорджу почти жаль ходить тут. Причудливые линии, растительный орнамент — как можно ходить по этой красоте? Юноша не понимает смысла в том, чтобы делать такой пол в месте, куда каждый день приходят тысячи людей. Зачем? Чтобы каждый мог ступать грязной обувью по произведению какого-нибудь архитектора, художника? Чтобы никто не замечал, как на полу появляются грязные лужи?

— Любуюсь картинами, сэр, — произносит парень ещё тише, чем раньше.

Священник удивляется ещё больше. Возможно, этот мужчина даже разозлился на этого мальчишку, правда, виду он старался не показывать. Лишь тяжело вздыхает, видимо, коря нынешнюю молодёжь за невежество, и просит Джорджа следовать за ним. Юноша пожимает плечами и идёт туда, куда его просят пройти. Себе он твердит, что, даже если случится что-то нехорошее, он сможет за себя постоять — магия внутри него не дремала никогда, значит, не будет дремать и сейчас, если понадобится.