Агент полковника Артамонова
(Роман) - Яроцкий Борис Михайлович - Страница 16

Наступил день, когда уже буссоль вынимать из чехла не потребовалось. Из Константинополя приехал секретарь русского посольства в Турции. Он разыскал экспедицию в Свиштове, капитану Артамонову передал пакет. В пакете было письмо профессора Обручева.

Профессор, как всегда, был предельно краток: «Возвращайтесь».

Николай Дмитриевич показал письмо секретарю посольства. Этого человека, широкоскулого блондина, похожего на казанского татарина, он где-то видел, но не в Константинополе, где имел честь передать султану каталог карт.

Вспомнил. В Академии Генштаба. Спросил:

— Вы когда кончали наше учреждение?

— В том же году, как и вы, господин капитан. Я учился на страноведческом факультете.

Таким образом, знакомство состоялось. Лишь теперь, на турецком берегу, на границе Порты и Румынии, капитан Артамонов узнал, что его соученик по академии капитан Пряхин следил за передвижением экспедиции, в случае конфликта с местными властями готов был прийти на помощь.

О нападении бандитов русское посольство узнало из турецких газет. Как и предположил Фаврикодоров, нападали черкесы с целью похищения людей. Посольство уже занималось поиском унтера Балабанова. Выкрали его в Одессе, а продали на рынке в Тульчи, в городке, где гирло Дуная разделяется на три рукава. Гирлом владела Порта. В нескольких верстах юго-восточней лежала в руинах взятая Суворовым крепость Измаил, теперь уже принадлежавшая Румынии. Туда черкесы и доставили плененного унтера. Следы его затерялись на берегах Мраморного моря, в порту Кючук, на рынке торговли рабами из славянских стран.

— Вам приказано возвращаться без указания маршрута. Это не случайно, — сказал капитан Пряхин и объяснил, почему. — Письмо из Петербурга доставлено международной почтой, а значит, наверняка прочитано цензурой. Если будете возвращаться морем, обратно через Варну, вас подвергнут тщательному досмотру. Не исключено, что подготовительные материалы, не оговоренные протоколом соглашения, арестуют. На этот счет у них есть договоренность с английским правительством. Пока их посольство не даст добро, подготовительные материалы вам не вернут.

— И что вы предлагаете?

— Я имею устное предписание. В декабре Черное море представляет повышенную опасность. В это время года у западного побережья тонет наибольшее количество кораблей. Древние греки до весны прерывали связь с Херсонесом. Рисковали только запорожские казаки. В непогоду на своих дубках они внезапно врывались в гавани. Азартно грабили турок. И знаете, с какой целью?

— Известно, — улыбчиво ответил Николай Дмитриевич. — Чтоб на Хортице пропить.

— Но вы имейте в виду, — продолжал капитан Пряхин, — далеко не все они возвращались: кто пал под турецким ятаганом, кого поглотило море. Но от грабежей не отбило охоту.

— Предисловие толковое. Так что вы предлагаете? — повторил вопрос начальник экспедиции.

— Совершить бросок через Дунай.

— В непогоду? Ночью?

— Именно! А я тем временем отправлюсь в Рущук. Буду договариваться с местной таможней. Просить разрешение геодезическую экспедицию пропустить через границу в Журжево. Там уже Румыния, и есть в Россию железная дорога.

— И мы избежим международного скандала?

— Откупимся. Чиновник везде продажный. Потом задним числом принесем извинение за ваше самовольство. Уладим.

На том и решили: готовиться к внезапному броску через Дунай. Хозяина постоялого двора горбатого армянина поставили в известность, что русские будут проживать еще полную неделю. Пустили слух, что через неделю отправятся в Рущук, чтобы поездом добраться до Варны. За дни проживания, включая будущую неделю, расплатились заранее.

Константину Фаврикодорову была поставлена задача: среди болгар найти надежного лодочника, который согласится работать в любое время суток и в любую погоду.

— Как скоро плыть? — спросил Константин.

— Завтра в полночь. — У вас есть на примете лодочник?

— Есть. Иван Хаджидимитров. Он согласился нам оказывать всяческую помощь, в том числе перевозить наших людей на правый берег.

— Когда он справится с заданием, мы ему подарим лошадей. С кибитками, разумеется, — сказал начальник экспедиции.

— А я-то думал… — Константин не договорил. На лице обида.

— Вам-то лошади зачем?

— Я остаюсь в Болгарии.

— А как же Одесса? Семья покойного друга?

— О семье друга вы уже позаботились. Спасибо. Здесь у меня тоже семья. Буду искать сына. Если он уже янычар, мудиру отрежу голову.

Николай Дмитриевич не стал упрашивать своего проводника вернуться в Россию. Он уже достаточно хорошо его изучил. Его жизнь — это борьба. А бороться за свое счастье и за свой народ он мог только здесь.

— Мне достаточно будет одной лошади, — глухо проговорил Константин.

— Тогда лошадей и кибитку поделите поровну. Вы их заработали. Через год-два я с вами встречусь.

Но встреча состоялась только через семь лет.

Стоя у самого среза воды — было за полночь, осколок луны где-то затерялся в тучах, — Николай Дмитриевич всматривался в черную стену противоположного берега, тихо спросил:

— Сколько отсюда до Румынии?

— Примерно верста.

— Глубина?

— Сажени три. Надеюсь, нырять не придется. Озябнуть можно.

Иван Хаджидимитров, отвечая на вопросы, в темноте улыбался. Он был счастлив, что переводит братушек. Пусть братушки не беспокоятся. Его шестивесельная лодка стояла рядом. Молчаливые гребцы, в балахонах, как монахи, ждали, пока люди займут свои места.

— Ну, с Богом, — шепотом произнес Константин Фаврикодоров, когда тяжело груженная лодка отчалила от берега. Через минуту ее поглотила тьма.

Оставшийся на берегу проводник вслушивался в тишину глубокой ночи. Весла бесшумно входили в воду, с каждым взмахом приближая противоположный берег.

Константин не уходил до тех пор, пока на противоположном берегу не мигнул огонек. Доплыли.

Теперь можно было вернуться на постоялый двор, заглянуть в конюшню, кинуть лошадям сена и в следующую ночь дождаться с того берега Ивана.

Курьерский поезд Москва — Петербург прибывает в девятом часу утра. Время для встречи очень неподходящее. Поэтому телеграмму о своем прибытии Николай Дмитриевич никому не отправил. Не стал беспокоить друзей.

А друзья у него были, которые могли бы его встретить. Прежде всего, это сослуживцы по корпусу военных топографов. Там он готовился в длительную заграничную командировку. Но не только там. Параллельно он готовился непосредственно под руководством профессора Обручева, профессионального разведчика русской армии. О его настоящей профессии знали в империи несколько человек. Перед этими людьми у него не было тайн. Это — генерал-от-инфантерии Милютин и Александр Николаевич, русский император.

О подготовке капитана Артамонова у профессора Обручева не знали даже ближайшие друзья Николая Дмитриевича. Знали только, что капитан Артамонов превосходный геодезист, вот и посылают его в загранкомандировку.

Невеста Николая Дмитриевича Евгения Пчельникова знала еще меньше. Когда он уезжал, она просила, чтоб он дал телеграмму, и она его обязательно встретит с его любимыми цветами — розами.

При мысли, что его встретят с цветами, он испытывал смущение. У него было страстное желание из Москвы отправить телеграмму Пчельниковым, но удержало два обстоятельства: первое — поднимать людей, считай, в полночь и второе — где невеста будет ему искать розы? Мороз хотя и не сильный — под десять градусов, но для живых цветов и одного градуса достаточно, чтоб их загубить.

На перроне Московского вокзала под газовыми фонарями клубились облака пара: дыхание паровоза было теплым и влажным. Выйдя на Невский проспект и оглянувшись, как бы обозревая проделанный путь, Николай Дмитриевич заметил, что уже светает. На юго-востоке сквозь оранжевую дымку пробивалась заря. День обещал быть морозным и ясным, что в это время года здесь бывает редко.