Дело было в Педженте - Внутренний Предиктор СССР (ВП СССР) Предиктор - Страница 29

Если же говорить о социализме, как идеале, провозглашенным в СССР целью государственной политики, то в понимании большинства «социализм» оставался словом, в которое различные слои толпо-“элитарного” общества вкладывали смысл, соответствующий их объективной нравственности. Большевизм же под этим словом понимал идеал общества без паразитизма одних на труде и жизни других и в котором, по крайней мере, нет государственно или мафиозно организованного паразитизма меньшинства на большинстве.

Отсюда в последний период существования СССР после смерти Сталина можно было быть недовольным двумя вещами:

· либо тем, что построение социализма избрано целью государственной политики;

· либо тем, что построение социализма сопровождается извращениями и отступничеством от провозглашенного идеала в реальной политике.

Тем, кто осознавал себя в качестве представителей “элиты”, которая якобы обладает “естественным правом” превозноситься надо всем остальным населением во всех смыслах слова «превознестись», идеалы социализма были неприемлемы и целью их осознанной и бессознательной деятельности было изменение социалистической ориентации государства СССР, что неизбежно вело к его расчленению в угоду “элитарным” амбициям национальных и региональных “элит”.

Подавляющее же большинство населения было концептуально всеядно, нравственно безразлично к вопросам организации жизни общества, власти вообще и государственной власти, в частности, и потому по отношению к идеалам социализма справедливости занимало паразитическую позицию: т.е. они не возражали бы против того, чтобы кто-то другой исправил извращения в социалистическом строительстве, а они бы пользовались этими достижениями и в лучшем случае сказали бы победившим защитникам идеалов социализма «спасибо».

Поэтому главную опасность для жизнеспособности социализма представляли национальные “элиты”, привыкшие больше брать от общества, чем давать ему. Большевизм стремился изменить вектор целей общества, порожденный библейской нравственностью, и пытался для этого привлечь интеллектуальный потенциал национальных “элит”, создавая для них даже особые условия существования. Но на призыв большевизма «потрудиться» в ответ всегда раздавалось дружное «взяли!». Конечно, на уровне первого смыслового ряда команда: “Раз, два! — Взяли!” — всего лишь обычное, поддерживающее коллективную энергетику словосочетание, но на уровне второго смыслового ряда, где следует оперировать другими понятиями — процессами и явлениями, слаженный ответ национальной и партийной “элит”, выраженный словом “взяли”, — краткая и точная характеристика их объективной нравственности. Процесс “перестройки” раскрыл их объективную нравственность, долгое время скрываемую декларациями о благих намерениях. “Мы вынуждены были притворяться чумазыми, чтобы иметь власть”, — заявил кинорежиссер Никита Михалков в 1994 году на заседании “Круглого стола” в “Горбачев-фонде”.

Не мог большевизм с такими “помощниками” “сдвинуть баркас”, т.е. изменить вектор целей общественного развития, порожденный библейской нравственностью, и потому вынужден был начать разбираться с “механизмом” их формирования.

«— Я посмотрю мотор, а ты пока сходи туда… — Он указал Петрухе в сторону белого дома, стоявшего на берегу в километре от них. — Царская таможня там была, узнай, кто там сейчас. Вроде мелькнул кто-то…

Петруха отправился в сторону дома, а Сухов полез на баркас, в тени которого прилегли женщины».

Отправив марксизм выяснять отношения с либеральной интеллигенцией, большевизм по сути полез в “генераторную” формирования вектора целей библейской цивилизации. По странному совпадению Верховный Совет РСФСР, состоявший в основном из либеральной интеллигенции, заседал до своего разгона в здании, названным простым народом “белый дом”. И марксисты (их не следует путать с коммунистами) занимали в этом постсоветском законодательном органе власти ведущие позиции. Именно их “законодательные инициативы” положили начало уничтожению всех социальных завоеваний простых тружеников, имевших очень смутное представление о сути проводившихся “демократических” реформ. Наибольшую же выгоду от “реформ” получили “элитарные” кланы, всегда скрывающие свои подлинные цели. Их представители, занимая руководящие посты в партии и правительстве, до августа 1991 года действительно старались держаться «в тени», но рано или поздно библейская нравственность, которой они в душе всегда были привержены, должна была проявить их объективные, а не декларируемые цели, сводившиеся к тому, чтобы у них всё было как на западе: собственные посольства, почетные караулы, персональные самолеты, виллы, яхты, бронированные лимузины. То, что всё это ляжет тяжелым бременем на плечи простых тружеников (сами национальные “элиты” могли «надорваться с непривычки») — это их нисколько не беспокоило.

Есть еще один знаковый момент в этом эпизоде, почему-то выпавший из фильма. Он обозначен в киноповести одной фразой: “До воды еще оставалось метров двадцать…” Первое рукописное издание “Мертвой воды” было подготовлено к печати уже в 1991 году. С выходом в свет в 1995 году экономического раздела концепции Общественной Безопасности под названием “Краткий курс…” можно говорить о её завершении. В 1969 году до её появления действительно оставалось лет двадцать…

«Дом показался Петрухе странным: в выжженном солнцем Педженте совсем не было зелени, здесь же из-за высокого дувала выглядывали густые деревья. Огромные ворота с металлическими кольцами были заперты, на окнах, на ставнях висели замки.

Петруха обошел домик-крепость с трех сторон, но нигде не было никакой возможности пробраться хотя бы во двор…

Когда Петруха, прыгнув с разбегу, ухватился за верх дувала, приоткрылась одна из ставень и показались огромные усы и дуло револьвера.

Петруха спрыгнул в сад. Что-то зашуршало, зашлепало, сбив фуражку с его головы. Это пролетел по саду испуганный павлин. Он опустился рядом с другим павлином на навес в глубине двора.

Петруха вытер вспотевший лоб и огляделся. Двор был небольшой. Посреди двора располагался бассейн, и в нём плавали… осетры. По двору ходили маленькие барашки».

В фильме “содержимое” двора таможни, за исключением “маленьких барашков”, соответствует тому, что описано в киноповести. Если азиатское слово “дувал” заменить русским “ограда”, то получится символическое описание условий существования высших кругов либеральной интеллигенции в послесталинские времена. Клановая замкнутость, жратва, пьянка, ностальгия по “революционному”, а по сути троцкистскому прошлому, выражаемая через песни бардов, типа Высоцкого и Окуджавы, — всё это признаки “застоя”, безвременья и всех видов социального идиотизма, главным из которых является нигилизм, как плата “малому народу” за отрыв от большого народа. Марксизму в пределах своего “дувала” либеральная интеллигенция отводила особую роль.

«Петруха осторожно поднялся по каменной лестнице, ведущей на террасу второго этажа. На двери висел амбарный замок. И снова одна из ставень, на этот раз та, что выходила во двор, отворилась, и в ней показались усы и револьвер.

Петруха опять не заметил этого. И, решив, что в доме никого нет, хотел выбраться со двора. Сделать это было нетрудно, так как лестница на террасу шла возле дувала. Но только Петруха повернулся, как сверху, из окна, раздался голос:

— Стой!… Руки вверх!

Петруха замер и поднял руки вместе с винтовкой.

Кто-то схватил его за запястья и одним мощным рывком втянул в окно.

Оказавшись в комнате, Петруха увидел перед собой огромного, тучнеющего уже, усатого мужчину в казацких шароварах и белой нательной рубахе.

В полумраке (ставни повсюду были заперты!) Петруха разглядел на стенке текинский ковер с саблями, гитару, несколько фотографий, под потолком клетку с птицей, на окнах занавески, цветы, на одном из подоконников пулемет «максим», в углу иконостас, под ним горка гранат и пулеметных лент. В другом углу стояла широкая кровать с цветастым лоскутным одеялом и горой подушек. Под кроватью — другой «максим».