Рождество в Шекспире (ЛП) - Харрис Шарлин - Страница 19

Значит, убийца, неся трубу, входит в офис, официально закрытый. Убийца проходит мимо Бинни Армстронг, которая остается на своем месте. Затем он входит в кабинет доктора Лемея, смотрит на старика по другую сторону громоздкого рабочего стола, говорит с ним. Хотя у убийцы в руке была длинная труба, врач по-прежнему не взволновался.

Я почувствовала мурашки на коже.

Без предупреждения, так как доктор Лемей по-прежнему сидел в кресле, которое все еще не было отодвинуто от стола, убийца поднял трубу и ударил доктора Лемея по голове и продолжал бить его, пока тот не стал кровавым месивом. Затем убийца вышел в холл, а Бинни поспешила из лаборатории на ужасные звуки, которые она услышала. Он ударил ее тоже… бил до тех пор, пока она не оказалась на грани между жизнью и смертью.

Затем он вышел через переднюю дверь и сел в свой автомобиль… но, конечно, он, должен быть весь в крови?

Я нахмурилась. Тут была загвоздка. Даже самый ангельский из белых людей не мог выйти из кабинета врача днем, весь забрызганный кровью, да еще и с окровавленной трубой.

— Лили? — прозвучал голос моей матери. — Лили?

— Да?

— Я думала, что у нас будет ранний обед, затем примем душ после полудня.

— Хорошо. — Я попыталась контролировать спазм в животе при мысли о еде.

— Обед на столе. Я звала тебя дважды.

— О. Прости. — Когда я нехотя опустила ложку в суп из говядины, то попыталась вернуться к мыслям, но они не пожелали выходить.

Мы все сидели за кухонным столом, прямо как много лет назад.

Вдруг эта сцена показалась чрезвычайно мрачной. Мы все еще были здесь, все четверо.

— Прошу прощения, мне нужно прогуляться, — сказала я, отодвигаясь от стола. Все трое посмотрели на меня, знакомая тревога сжала их рты. Но принуждение стало столь сильным, что я больше не могла играть свою роль.

Выходя из дома, я накинула пальто и надела перчатки.

Первый квартал прогулки был блаженством. А еще я была одна в замораживающем холоде, перед лицом пронизывающего ветра. Солнце светило своим водянистым зимним светом, из-за яркости сосен и кустов падуба на фоне бледно-синего неба я жмурилась. Ветви деревьев были похожи на морозные кружева. Большая коричневая собака нашего соседа лаяла и таскала цепь по всей длине двора, когда я проходила мимо, но прекратила и не доставила мне больших проблем. Я помнила, что должна кивать, когда автомобили проезжают мимо, но в Бартли это случалось не так часто даже в обеденное время.

Я повернула за угол, чтобы ветер дул мне в спину, и прошла пресвитерианскую церковь и дом пастора, где жили О’Ши. Я задумалась, позволил ли малыш Люк выспаться Лу. Но я не могла думать об О’Ши, не вспоминая о фотографии, которую Рой Костимиглия получил по почте.

Кто бы ни послал ту фотографию, он, очевидно, знал, что девочкой была похищенная Саммер Дон Макклесби. Та особенная фотография, приложенная к той особой статье, посланная Макклесби, была предназначена, чтобы привести Роя Костимиглию к одному заключению. Почему анонимный отправитель не сделал еще один шаг вперед и не обвел лицо ребенка в кружок? К чему двусмысленность?

Та еще задачка.

Конечно… если выяснить, кто прислал это фото… можно выяснить зачем. Возможно.

«Большой пробел в расследовании, Лили», — сказала я себе презрительно и пошла еще быстрее. Коричневый конверт для почтовой пересылки мог быть куплен в любом Уол-Марте, фотография из ежегодника, купленного сотней учащихся… хорошо, в одной копии теперь не хватает той страницы. Двадцать третьей, вспомнила я и представила тяжелый портфель Джека.

Вообще-то, это была головная боль Джека. Та самая, за решение которой Джеку платили.

Но я должна была узнать ответ, прежде чем Верена выйдет замуж за Дила Кинджери. И как бы то ни было, Джек был опытным и упорным детективом, а я в Бартли своя.

Вот поэтому-то я попыталась изобрести способ помочь Джеку разузнать какую-никакую информацию.

И ни черта не могла придумать, чем помочь.

Но может хоть что-то само приплывет в руки.

Чем упорнее и дальше я уходила, тем лучше себя чувствовала. Мне легче дышалось: клаустрофобия, вызванная семейной близостью, ослабляла свой узел.

Я посмотрела на часы и остановилась как вкопанная.

Настало время для приема гостей с преподнесением свадебных подарков.

К счастью я блуждала неподалеку, меня занесло только за четыре квартала от отчего дома. Я быстрым шагом вернулась и оказалась у парадной двери за минуту. К счастью, они оставили дверь незапертой. Я помчалась в свою спальню, вылезла из джинсов и свитера, надела черные брюки, синюю блузку, подходящую к черному жакету. Затем проверила местоположение вечеринки и помчалась к двери.

Я опоздала всего лишь на десять минут.

Это была кухонная вечеринка в доме лучшей подруги мамы, Грейс Паркс. Грейс жила на улице больших домов, и ее был одним из самых больших. Она заказывала ежедневную уборку, вспомнила я, и бросила профессиональный взгляд на дом, когда вошла.

Вы не уловили бы облегчение во взгляде Грейс, но линии, заключающие в скобки ее большой рот, расслабились, когда я вошла. Она, как заведено, обняла меня и немного болезненно похлопала по плечу, сообщив, что моя мать и сестра ожидают в гостиной. Мне всегда нравилась Грейс, которая останется блондинкой до самой своей кончины. Грейс казалась несокрушимой. Ее карие глаза всегда были густо накрашены, соблазнительная фигура никогда не обвисала (по крайней мере, на первый взгляд), она постоянно носила великолепные драгоценности.

Она мягко переместила меня на стул, который поставила прямо рядом с моей матерью и ответила на вопрос одного из собравшихся гостей, одновременно всучивая мне в руки карандаш и блокнот. На мгновение я безучастно уставилась на них, пока не поняла, что меня назначили записывать подарки и дарящих.

Я осторожно улыбнулась маме, и она улыбнулась мне в ответ. Верена посмотрела на меня в равной степени и с раздражением, и облегчением.

— Прости, — сказала я тихо.

— Прощаем, — мамин голос звучал спокойно, будто это и впрямь маловажно.

Я кивнула кучке женщин в огромной гостиной Грейс, узнавая большинство из них по вечеринке, прошедшей два дня назад. Эти люди были столь же расслаблены, как Верена, готовящаяся к свадьбе. Видимо, на эту вечеринку было приглашено больше людей; возможно, из-за того, что у Грейс настолько большой дом, она разрешила Верене расширить основной список приглашенных.

Поскольку я думала об их дочерях, я особенно выделила Мередит Осборн и Лу О’Ши. Миссис Кинджери сидела с другой стороны от Верены, что было облегчением. Но мне казалось несправедливым, что у Дила была такая действующая на нервы мать после того, как его жена оказалась достаточно сумасшедшей, чтобы совершить самоубийство. Я видела, почему его тянуло к Верене, которая, на мой взгляд, была одной из самых стабильных и уравновешенных людей, которых я когда-либо знала.

Впервые это до меня дошло. Странно, как можно знать кого-то всю свою жизнь и до сих пор не увидеть их сильные стороны и слабые места.

У этой вечеринки была кухонная тема. Всех гостей попросили включить их любимый рецепт в подарки. На торжественном открытии я принялась за дело. Мой почерк не был изящным, но понятным, и я попыталась сделать работу тщательно. Некоторые коробки были набиты мелочами, а не одним подарком типа набора полотенец. Диана Дикмен (та, у которой украли сумочку) подарила Верене набор мерных ложек и мерных чашек с небольшой шкалой и диаграммой эквивалентностей веса, и мне пришлось использовать свой навык микроскопического письма, чтобы все это уместить.

Я решила, что выполнила работу превосходно, потому что мне не приходилось ни с кем заговаривать. История о том, как я скрутила вора, по городу не разошлась, мама с Вереной избегали этой темы. Но я была вполне уверена, что этому сюжету настанет время за закусками.

Этот момент наступил, когда все подарки были открыты. Грейс Паркс исчезла на значительное время, потом появилась, и, взяв меня за локоть, попросила разлить пунш.