Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame" - Страница 65

Как мне удается спокойно смотреть на происходящее на мониторе, не вскочить в тот самый момент, когда лапы гориллы в бронежилетах ощупывают ее тело, сжимая совсем не поверхностным исследованием на предмет оружия, словно под тонкой тканью чулков можно скрыть ядерный арсенал страны? Каким чудом я не начинаю трясти за плечи представителей прокуратуры, засевших в моем кабинете и раскладывающих по полочкам детали операции? Ничего этого нет и близко. Я продолжаю наблюдать за ментовским беспределом, прокручивая браслет часов на запястье и удерживая ироничную улыбку жестокого равнодушия. Никто из них не имеет права понимать реальное положение вещей и хотя бы поверхностно касаться того, что творится в моей душе в этот самый момент.

Я понимаю, что, находись я сейчас ней рядом, ничего подобного бы не произошло, и совсем не из-за моего особого статуса, я бы просто-напросто сломал челюсть тому, кто посмел к ней прикоснуться. Почему я смотрю это реалити-шоу в онлайн-режиме, вместо того чтобы находиться там, с моей девчонкой? Да потому что знаю, что произойдет, если я увижу, как ее трогают чужие руки, причиняют боль и наполняют ее сознание ужасом, не оставляя места для того, чем собираюсь заполнить ее я.

Рефлекторная дрожь все же проходит по позвоночнику, царапнув разрывающей болью в области сердца, я с изумлением ощущаю привкус крови на языке. Координаторы операции “Стоп-коррупция” спокойны, как удавы, - им такие отрежессированные сценарии давно привычны. Мне хочется спросить, сохранили бы они подобное самообладание в случае, если бы сейчас лапали их жену или сестру, вдавив в стену и тыкая прикладом в поясницу, параллельно с этим…

Бл*дь. Сердце срывается в бешеную аритмию от вторжения фантомного кинжала, когда я понимаю, где сейчас оказались руки этого вы*лядка. Он наслаждается своей внезапно свалившейся на голову властью, не понимая, что смотрит прямо в камеру, которую наполовину загородил собой коллега - именно ему адресована похабная улыбка тупорылого варвара, которому упало с неба законное право лапать женщину, подошву туфель которой в реальной жизни он бы не удостоился даже вылизать до блеска. Я запоминаю черты его лица до последнего микрона. Когда закончится этот фарс, пойдет как соучастник на несколько лет, я об этом позабочусь. Камера не передает звук, а я не уверен, что именно произносят шевелящиеся губы «искателя», по выражению лица можно догадаться, что он не стихи ей читает. Когда Юльку буквально силком волокут вверх по лестнице и мелькают темно-красные декорации элитного клуба, я чувствую себя так, будто унизительную операцию задержания-обыска только что провернули со мной. Но внешне это никак не выражается, пальцы не дрожат, когда я делаю медленный глоток коньяка, а улыбка скучающего зрителя не сходит с губ.

Если бы с ней продолжили подобные манипуляции в кабинете, мое хладнокровие неотвратимо пошатнулось бы. Но происходящее напоминает плохо смонтированный фильм, игра актеров кажется бездарной, впрочем, никто и не заморачивается вопросом достоверности.

Очнись, что ты делаешь? Я готов заорать, но проговариваю это губами. Стакан с водой - ладно, но до какой же степени тебя шокировало происходящее, что ты не глядя сжимаешь пальцами пакет с коксом?! Вспомни про своего адвоката именно сейчас, скажи это прямо в самодовольную рожу опера - без пяти минут заключенного, сделай хоть что-нибудь! Ты со мной сражалась до последнего, не побоявшись последствий! Что с тобой, моя девочка? Что изменилось после твоего последнего визита? Почему ты сложила руки, тебе хватило всего одного удара? Этого оказалось достаточно, чтобы ты апатично шагнула в иной ад, все равно какого периметра и интенсивности, только бы не в моих руках?

Я плохо понимаю, что происходит в кабинете. Сетчатку выжигает напалмом, я цепляюсь взглядом за все что угодно, но только не за нее… моя девочка практически без сил. Как меня могут настолько сильно рвать изнутри эти живущие во мне возвышенные сущности, противостоящие друг другу: прогонять тьму одним взмахом светлых крыльев и тут же заполнять сжигающим огнем, который вспыхивает от одного щелчка остроконечного хвоста демона? Ангел сражается, иногда даже берет верх, но все реже и реже за последние годы. Цвет его крыльев уже сам по себе - цвет окончательной и неизбежной капитуляции, а я не знаю, что мне с ним делать, как построить диалог и не уронить чувство собственного достоинства. С демоном куда проще. Прежде всего, потому, что он не боится идти на риск, не спешит, усыпляет муки совести и готов до бесконечности вести со мной долгие беседы, смакуя каждую подробность нашего совместного недалекого будущего с упоением самого утонченного гурмана. Пить коньяк с приспешником Сатаны куда приятнее и захватывающе, чем тот же фито-чай с грустным ангелом, который будет качать головой и бить на подсознание, доказывая, что я обязан переступить через себя и не брать на себя полномочия хозяина чужой жизни. Он готов даже цитировать конституцию в такие моменты…

Я все же срываюсь, когда ее волокут прочь из кабинета. Слепая зона приемной, там вышла из строя одна из камер, которые вчера установили мои люди, пришлось отвлечь Штейра долгой беседой, чтобы не запорол мне операцию с двойным выигрышем.

- Что происходит? Куда ее так скоро?

Я не понимаю, что вскочил с кресла, пытаясь разглядеть на мониторе опустевший кабинет. Замглавы областной СБУ и председатель антикоррупционного комитета переглядываются, оба выглядят растерянными. Кто-то нарушает молчание:

- Отделение Киевского района…

- Вы в своем уме? У нас там стоят камеры? Как вы могли упустить это из виду? Если ей причинят боль… если ее заставят подписать бумаги?

- Через час мы выдвигаемся на место согласно плану операции…

- У нас нет этого долбаного «через час»!

- Все будет хорошо, у нас свой человек в отделении…

Я получу гораздо больше. Чем сильнее будет напугана Кравицкая, чем дольше будет плавиться в кошмаре неопределенности, тем проще мне будет ее сломать, продавить, прописать нужную только мне программу поверх ее трепещущегося сознания. Какого хрена именно сейчас я хочу отмотать время назад и отменить эту жестокую операцию? Мне плевать на бонусы к моему и без того запредельно высокому рейтингу, у меня тысячи способов сделать ее своей, не загоняя в тупик и не причиняя двойной дозы морального страдания. Почему боль должна ударить с равной интенсивностью по нам обоим?

Я делаю над собой последнее усилие. Час растягивается в бесконечность, режет сознание жалящими укусами никуда не спешащих секунд, стальной корпус и циферблат Audemars Piguet изучен до последнего винтика, перехода цвета, кубика дизайнерского циферблата, ломаной линии арабских цифр. Стрелки замирают, отказываясь ускорять бег секунд и минут, приходится сделать несколько незаметных движений рукой, усомнившись в их надежности и способности показывать правильное время. Самый долгий час? В тот момент мне хотелось верить, что это первый и последний раз, когда я испытываю подобное.

- Пора! – если бы это прозвучало громче и грубее, я бы реально вздрогнул. Нет, в моем кабинете никто не смеет говорить на повышенных тонах. Удается восстановить потерянное самообладание ровно до тех пор, пока я не захожу в этот гребаный участок, рассадник коррупции, в который же сам и обратился через подставных лиц.

Адвокат Кравицкой уже здесь, но почему, вашу мать, я не вижу ее? Мне хочется броситься вперед, задушить на хрен этого самодовольного опера, разрушить стены и добраться до камеры, в которую ее закрыли, как какую-то преступницу! Нет, необходимость держать лицо даже в таких ситуациях – превыше всего. Я дожидаюсь приезда Авдеева, без особого интереса наблюдая за операцией задержания оборотней в погонах. Моя охрана сама вступает в диалоги с полицией без излишних напоминаний, они мне потом доложат, в каких условиях держали Юльку, и не дай бог, если там с ней что-то сделали.

Когда я вижу ее, мне кажется, что тусклый свет галогеновых ламп в этой обители закона и порядка сменяется светом весеннего солнца. Его лучи проходят насквозь, снимая ледяной панцирь тревоги, которая уничтожила уйму нервных клеток за последний час. Авдеев бегло и невнятно приносит извинения и направляется в ее сторону; в глубине души екает, когда он ее обнимает и что-то успокаивающе говорит. Сердце щемит оттого, что у кого-то она по-прежнему может вызывать чувство нежности и заботы, а не желание поставить на четвереньки и оттрахать до полубессознательного состояния.