Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame" - Страница 54

Она там, где я всегда так страстно желал ее видеть. На коленях у моих ног, а я не понимаю, как она там оказалась! Аритмия выстреливает по всему телу, аукнувшись выбивающей слабостью в конечностях, пальцы разжимаются, и только рефлекс позволяет мне подхватить кнут и не позволить ему упасть на пол. Я непроизвольно сворачиваю его в кольцо и наблюдаю, как сотрясает в беззвучном приступе рыданий женщину, которая была и осталась всем смыслом моего существования. Бусины острых позвонков на напряженной спине четко выделяются под шелком костюма, рассыпанные по плечам волосы скрывают ее лицо, согнутые пальцы впиваются в пол, словно намереваясь продавить и удержаться из последних сил в этом положении.

Блядь, почему я смотрю на нее и ничего не делаю? Почему не слушаю своего сердца, которое сейчас вопит, требуя одного – накрыть ее собой, прижать к груди, утопить в нежности, вобрать ее боль в себя и никогда больше не возвращать? Как эти две крайности могут уживаться внутри – желание утопить ее в боли и в то же время вдохнуть в легкие кислород щемящего обожания, закрыть собой от самого же себя и никогда не отпускать?

…Его гладкая шерсть все еще вздыблена, но он послушно возвращается в клетку, свернувшись в углу едва ли не ласковым котенком. С него взятки гладки, он получил свой глоток долгожданной свободы, чтобы уснуть покойным сном под колыбельную хард-металла взбесившихся эмоций… а я в шаге от того, чтобы упасть на колени рядом и прижать ее к себе, заглушить губами сдавленные рыдания моей любимой девочки и никуда не отпускать до тех пор, пока она не утихнет в моих руках. Это последняя ускользающая возможность остановить конец света и захлебнуться в собственных планах абсурдного и никому ненужного возмездия за шаг до вероятного счастья! Почему я этого не делаю? Боюсь этой боли, которая ударит меня в десять раз усиленной отдачей? Понимаю, что сердце разорвется, если я увижу в ее глазах настоящие эмоции? Знаю, что все прекратится с первым поцелуем, а на самом деле этого не хочу? Почему, блядь?

Она пытается встать на ноги. Вытягивает ладони, постанывая от боли и наверняка ничего не замечает за слезами. Моя девочка наконец услышала ментальный крик «Беги! Спасайся!», но уже слишком поздно. Она сражается, несмотря ни на что, я безумно, до выжигающей капилляры боли хочу подхватить ее на руки и прижать к себе, пусть вырывается, расцарапает лицо, кричит, бьет в ответ. Хищник издает предупреждающий рык, и меня вновь накрывает ледяной волной цвета тьмы.

Это не твоя игра! Какого хрена ты пытаешься встать с колен без соответствующего на то приказа? Закрываю глаза, рукоять кнута впивается в ладонь, я могу прочувствовать каждым рецептором кожи плетеный узор-шахматку. У моих ног сейчас женщина, за один взгляд которой большинство готово продать душу дьяволу, перевернуть свою жизнь на 180 градусов, разрядить мне в лоб обойму за то, что я с ней только что сотворил. И непонятно, чем бы руководствовался каждый из таких смельчаков – желанием защитить ее от боли или же черной завистью к моему уникальному дару поворачивать ее чары против нее же самой. Только я имею право ломать ее по своему усмотрению и собирать заново, если на то будет моя воля! Я наблюдаю, как она все же встает на ноги, убиваю в себе безумное желание заключить ее в объятия – нет, если игра началась, мне остается только играть по этим правилам, ничего иного!

- Убирайся отсюда! – Я захочу вырвать собственный язык, который добивает ее словами, уже спустя несколько минут. Сердце сжимается от этой вынужденной жестокости, а рассудок, отравленный ядом черного безумия, требует только одного – не позволить ей даже предположить, какую слабость я могу испытывать! – Приведешь себя в порядок и завтра появишься в клубе. Покажешь мне все, и, может быть, поговорим, если желание останется!

Не поворачивайся. Умоляю тебя, не оборачивайся и не смотри на меня. Ты не имеешь права видеть моих зажмуренных глаз, побелевших фаланг, которые до боли сжимают кнут, этой ненормальной дрожи, с которой я ничего не могу сделать. Если ты повернешься, я не позволю тебе уйти – я сам не знаю, что именно для этого сделаю, разорву тебя прямо на столе или утоплю в неистовой нежности. Это не самое страшное, страшно будет потом, когда я так и не смогу простить тебе того, что ты увидела меня таким!

Хлопок двери. Пальцы разжимаются, я роняю на пол оружие твоего уничтожения. Мой взгляд прикован к двери, а я хочу, чтобы вселенная в который раз взорвалась, выжгла изнутри эту гребаную эмпатию, которая режет по нервам отголосками чужой боли. Она похожа на сменяющие друг друга вспышки света и тьмы, и я едва не срываюсь со всех ног. Догнать, не дать упасть, прижать к себе, пусть офонареет секретарь и все, кто попадется на пути. Она же сейчас просто перестанет дышать, не в состоянии контролировать эту боль!

Я ничего не делаю. Просто опускаюсь в кресло, поддев кнут ногой. Пальцы дрожат, когда я привычно сворачиваю его и прячу обратно, закрыв на замок. Мне нужно избавиться от этого безумия и вернуться в прежнюю рабочую колею, подавить неподконтрольный разуму порыв припасть к окну, из которого просматривается парковочная площадка – если я это сделаю, меня уже мало что остановит от намерения вернуть ее обратно и зацеловать, загладить следы безумия. Девочка моя, почему ты до сих пор продолжаешь держать мое сердце в своих подрагивающих ладонях и позволяешь причинять себе боль, когда тебе ничего не стоит сжать его в кулаке, как это только что сделал я?..

Я не знаю, сколько проходит времени, прежде чем выравнивается дыхание и уходит ненормальная дрожь. Жму кнопку вызова и улыбаюсь вежливой улыбкой Оксане, намеренно не замечая ее слегка перепуганного лица.

- Напомни мне сегодняшний график, будь добра.

Обычно она сдерживает эмоции, но явно не в этот раз. Ее ошарашенные глаза скользят по комнате, но голос все же не дрожит, когда она зачитывает программу на сегодня. Я поправляю узел галстука и ловлю ее взгляд своим, улыбаясь с легкой иронией:

- Тебя что-то беспокоит? Все нормально?

Оксана переминается с ноги на ногу, когда я удивленно приподнимаю бровь. Затем нерешительно произносит:

- Госпоже Кравицкой стало плохо… водитель вынес ее на руках. Охрана собиралась вызвать скорую, но он отказался.

Я все так же спокойно смотрю на нее и пожимаю плечами:

- Погода. С утра было солнце, а сейчас дождь собирается, метеозависимые люди тяжело переносят такие перепады. Весна в этом году сильно изменчивая.

Наверное, я не смог бы шокировать ее сильнее, если бы признался в том, что только что сделал. Продолжаю улыбаться вежливой улыбкой безэмоционального киборга, которую она так привыкла видеть за все время. Бегло скольжу взглядом по ее фигуре в сером деловом костюме.

- Тебе очень идут высокие каблуки и эта длина юбки. Правда. – Смена стиля у моего референта произошла аккурат после того, как в приемной впервые появилась Юля, а может, еще до того, после публикации в сети фотоснимков с нами на парковке «Игроленда». Я уже лишил это сетевое издание лицензии и перекрыл им кислород под угрозой неподъемного штрафа. – Налей мне виски и завтра после трех отмени встречи, постарайся по возможности втиснуть их в сегодняшний график, а остальные перенести на послезавтра. И да, соедини меня с главой МВД, это срочно.

Я отмечаю дрожь пальцев Оксаны, когда она протягивает мне бокал с янтарным виски.

Ей невдомек, что еще десять минут назад мои пальцы дрожали гораздо сильнее, чем ее сейчас.

Юля

Этой ночью мне впервые после своей смерти приснился Александр. Возможно, мои слезы, которые залили фоторамку, все же тронули его сердце там, на небесах, а может, он не смог вынести того, что тот человек, от которого он меня всегда оберегал, причинил мне такую сильную боль. Под транквилизаторами засыпаешь, как младенец, минус лишь в том, что практически не запоминаешь сновидений. В этот раз все было по-иному, я помнила все детали своего сна. Он был черно-белым и лишенным смысла до его появления. Когда же я увидела его, протягивающего ко мне руки, серая пелена обители Морфея расцветилась яркими красками, и истерзанную душу залило умиротворением и всеобъемлющей нежностью.