Орхидея на лезвии катаны (СИ) - Тимина Светлана "Extazyflame" - Страница 52

…Я проснулась только к вечеру. Боль в ребрах полыхнула с новой силой, но тут же в комнату ворвалась Валерия, встревоженная моими стонами.

- Не вздумай вставать! Выпей таблетку, если не пройдет, сделаю укол. – Она присела на край постели и откинула волосы с моего лба, с беспокойством заглядывая в глаза. – Звонила твоя мама, я ничего ей не стала говорить, кроме того, что ты устала и захотела выспаться. Крамер звонила дважды. Я сказала Юрию, что тебя не будет в клубе и обзвонила магазины, там все хорошо.

Ее слова долетали до моего слуха словно сквозь вату, я послушно приняла лекарство и ухватилась за ее ладонь. Лера перехватила мой взгляд и покачала головой:

- Ничего сейчас не говори, отдохнешь, потом все расскажешь. Я перенесу свой отъезд, тебе нельзя сейчас одной оставаться. О том, что произошло, мы поговорим утром. Ты, главное, не переживай. Просто так ничто и никому с рук не сойдет.

Прежде чем я успела ей ответить, раздался топот детских ножек, и в спальню влетела Ева. Няне никогда не удавалось ее поймать, уж если дочь соскучилась по маме, никто не в состоянии ей помешать. Лера тоже не успела отреагировать – Ева запрыгнула на постель и повисла на моей шее. Вот тут мой кошмар и вернулся во всей красоте – боль пронзила ребра, накрыв тяжелой плитой, а перед глазами запрыгали темные пятна.

- Мама! Мамочка! – резанул по нервам испуганный крик дочери. – Мамочка, что с тобой? У тебя сердце болит, да?

- Сердце… - процедила я сквозь зубы, с трудом удерживая крик. – Именно сердце, доченька…

Глава 12

Дима

Сердце в буквальном смысле срывается вниз, задавая сумасшедший ритм, бьется о грудную клетку в отчаянном порыве узника, готового разрушить неприступные стены камеры пожизненного заключения. Защитная система активирует свои скрытые резервы – волна сжигающего все на своем пути адреналина вливается в кровь, сотрясает рассудок. Он не выдерживает ее напора, равного по силе двойной шкале Рихтера. Это уже не сейсмические колебания. Это апокалипсис. Его надвигающаяся тьма с красными всполохами первобытной ярости застит глаза светонепроницаемой пленкой, пульсируя в висках извергающейся лавой.

Вашу мать, я готов рвать и метать, бить по железобетонным плитам собственного самоконтроля титановым ломом, пинать его ногами, сбивая в кровь пальцы, пока не осыплется на землю песчаной крошкой. Бл*дь, я просто хочу, чтобы ты наконец поняла, где ты и с кем! Тебе не стоило так беспечно вламываться в мой кабинет, скрывая свой страх под маской холодной пафосной суки. Я готов уже сейчас грохнуть собственного отца только за то, что он проявил слабость и не смог послать тебя куда подальше (может, успела бы подготовить себя к тому, что скоро именно там и окажешься). Я только чудом промолчал, когда он вскользь упомянул о твоей трагедии и нестабильном эмоциональном состоянии, завуалированно провоцируя во мне чувство жалости. Слава богу, что ему хватило понимания не задавать вопросы относительно покупки клуба и его рентабельности и вместе с тем о причинах, которые подвигли меня на это, как и сомневаться в правильности и резонности моего поступка.

Вроде как это прямое оскорбление – прыжок через мою голову и нарушение негласной субординации, но какой смысл искать подвох там, где все можно объяснить глупостью? У тебя не хватило сообразительности увидеть реальную картину происходящего, понять, что именно я запретил Оксане соединять тебя со мной под угрозой увольнения и почему я не сорвался теперь уже в наш клуб в первый же день после твоего возвращения. Я просто не знаю, что бы я сделал с тобой прямо там, даже при огромной толпе свидетелей, и даже в том исключительном случае, если бы ты согласно молчала и послушно хлопала своими длинными ресницами, не осмеливаясь мне возражать и проявляя благоразумие. Поверь, обычным разговором с рядом требований и призывами к послушанию это бы точно не закончилось. Все те угрозы, от которых наверняка завис в шоке мой юрист, были бы приведены мною в исполнение незамедлительно, причем в самой изощренной форме. Тебя бы не спасли ни слезы, ни уговоры, ни готовность впоследствии рухнуть к моим ногам, открывая ротик только по приказу и для вполне определенной цели. Мне бы ни одна живая душа не посмела возразить, если бы я накрутил твои длинные блестящие волосы на собственный кулак, не обращая внимания на сопротивление, и уволок в одну из тех игровых комнат, где ты, напомни-ка, что именно собиралась сделать с моим послом, принесшим плохую весть? Я бы даже не счел нужным пояснять тебе на пальцах все эти безрадостные для тебя перспективы скорого будущего, мне пришлось бы в буквальном смысле вбивать в тебя новые правила нашего партнерства!

Ты так ничего и не поняла. Это же вразрез со всеми правилами, не так ли? Хищники никогда не оберегают своих жертв от собственной ярости так, как это сделал я. Куда проще мыслить своими собственными, четко прописанными догмами, сформировать в сознании фоторобот неадекватного психопата, которому мало удовольствия от незамедлительного растерзания дичи – такие гурманы маринуют блюдо долго и со вкусом, опутывая пойманную дичь тончайшей, но неразрывной паучьей сетью, высасывая ее силы вместе с жизнью и растягивая подобное удовольствие на долгие дни.

Я подозреваю, какой пыткой стало для тебя ожидание. Ты не так сильно изменилась, как я полагал изначально, – говорят, бойцовские качества не погасить ни стабильности, ни трагедии. Если бы кто-либо из моих подчиненных проявил подобное рвение в попытке достать из-под земли определенного человека в урочный момент, ему бы просто не было цены.

Ты понимала, отчаянная черная орхидея, что могла вообще не выйти из стен мэрии, если бы я принял тебя в тот самый день, когда ты оборвала телефоны приемной? Весь штат охраны, секретарь, которая поила тебя кофе и проявляла к тебе так раздражающую меня симпатию, любой из сотрудников, которых ты могла встретить в коридоре и кто наверняка улыбался тебе и предлагал помощь… да никто из них не посмел бы даже осуждающе поджать губы или потрясенно закатить глаза, если бы я выволок тебя за волосы и увез туда, где никто бы и никогда не помешал мне отыграться на твоей шкуре за все те годы ожидания, в течение которых ты улыбалась не мне, таяла от страсти не в моих руках… носила под сердцем не мою дочь!

Как быстро ты сдалась, Юля? Когда именно перестала закрывать глаза и видеть меня на его месте, раздвигая свои длинные ноги, обвивая его спину своими руками, позволяя ему проникать столь глубоко, куда так упорно не желала пускать меня – в собственное сознание, собственную кровь с желанным транзитом до самого сердца?

Как скоро высохли твои слезы? Раньше, чем те розы цвета морской зари под безжалостным студеным небом декабря на холодной плите пустого надгробия? Когда ты снова стала спокойно смотреть на дисплей мобильного телефона, не испытывая боли за тот роковой звонок бывшему любовнику? Помнишь, там, на вилле? После него нас оторвали друг от друга! Ты хоть раз испытала раскаяние, разрывающую агонию от чувства собственной вины за свой поступок или же в этот раз сбросить с плеч груз ответственности оказалось очень легко? Я же буквально умолял тебя от нее избавиться, отдать мне с последним стоном протеста, но ты так отчаянно цеплялась за это навязанное социумом неотъемлемое право и терпела боль вместе с унижениями, продолжая держать этот балласт, как самую большую драгоценность.

Как, во имя всех чертей, ты с легкой руки подарила себя, освобожденную, не мне?! Как ты вообще смогла, отказывая мне тогда в малейшем прикосновении и приближении к твоему мечущемуся сознанию, отдать свою душу тому, кому не пришлось даже бороться за тебя? Рухнуть к ногам альфы от БДСМ было для тебя честью, которая не предполагала даже игрового сопротивления? Может, все дело в том, что ему не пришлось делать черную работу – ломать тебя, подчинять своей воле, причинять боль, водружая свои флаги на твоей сущности, которую вскрыли не его руки, распечатали не его игры разума? Он был слишком хорошим и правильным на контрасте с таким монстром, как я? А ты хотя бы раз на вершине своего запредельного семейного счастья предположила, что бы именно произошло с тобой, попади ты изначально в его руки, а не мои? Нет, он бы все равно оставался для тебя божеством, потому что твой мозг был бы ювелирно прошит золотой проволокой его обволакивающего обаяния. Ты бы не поняла этого, даже если бы захотела, – он же был на несколько сотен уровней выше меня, ему ведь не понадобилось организовывать похищение, причинять тебе физическую боль и доказывать не самыми гуманными методами, что это нужно тебе как кислород. Даже если иногда ты ходила по острым лезвиям, что ему стоило убедить тебя в том, что боли нет, есть только твои невысказанные просьбы.