Победители (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович - Страница 4

  С наступлением вечера большая часть города погрузилась во тьму. Горел свет только в больницах, полицейских участках и других зданиях, оснащенных аварийными генераторами. Да еще продолжали сиять тысячами огней и разноцветной иллюминацией праздничной подсветки здания Министерств на высоком левом берегу, донельзя раздражая обычных граждан, которым приходилось добираться домой пешком, по неосвещенным улицам, да еще и с пустыми руками.

  Однако темнота принесла с собой не только дискомфорт, но и прямую опасность. Под ее покровом в городе начали твориться злые дела. Трещали под ударами дубинок двери распределителей. Молодежные банды открыли охоту на запоздавших прохожих. Темные зевы подъездов жилых домов превращались в смертельные ловушки...

  Полиция по приказу городских властей была сосредоточена для защиты центральной части города, оставив жилые массивы на произвол судьбы и ночных грабителей. Но пир хищников продолжался недолго. Во тьме заработала годами выстраиваемая Союзом Борьбы параллельная система власти, и на улицы рабочих пригородов вышли патрули добровольных дружин. Группы хмурых мужиков, вооруженных кто палками, а кто - и армейскими иглометами, быстро вымели из городских кварталов всякую шушеру и на свой лад поддерживали порядок до двух часов ночи, когда в различные районы Столицы начал, наконец, возвращаться электрический свет. А к рассвету благодаря самоотверженному труду рабочих бригад удалось ликвидировать основные последствия аварии.

  Тем не менее, наступившее утро Дня Единения для большинства жителей Столицы выдалось отнюдь не праздничным. Многие вернулись домой лишь поздно ночью и легли спать в темных квартирах, поэтому не выспались и не отдохнули. Почти все остались без ужина, а некоторые, самые невезучие, и без завтрака, так как подачу электроэнергии в жилые дома восстанавливали в последнюю очередь. Но больше всего людей раздражало отсутствие продуктовых наборов, которые считались самым большим достоинством Дня Единения.

  Поэтому грандиозное праздничное шествие, в котором участвовали более восьмисот тысяч человек, выглядело отнюдь не праздничным. Участковые начальники, квартальные, дворовые и домовые тэоны и их коллеги на предприятиях и в учреждениях привычно согнали народ в колонны, раздали флажки, разноцветные шарики и транспаранты и повели за собой через сияющие торжественной иллюминацией мосты на левый берег. Однако никакой приподнятости, как бывало ранее, не было и в помине. Люди шли уставшие, не выспавшиеся и очень злые и недовольные.

  Впрочем, на телевизионных экранах, показывавших на всю Метрополию праздничный марш, всего этого было не видно. Камеры, установленные на дронах и дирижаблях, как обычно, демонстрировали полноводные людские реки, несколькими потоками вливающиеся на Площадь. Опытные операторы искали и находили для крупных планов заранее расставленные по маршруту группы клакеров, каждый раз при виде развернутой на них камеры начинавших лучезарно улыбаться, приветственно махать руками и размахивать флагами.

  Приглашенные артисты привычно разыгрывали на медленно движущихся посреди толпы антигравитационных платформах праздничные представления и инсталляции. Другие артистические коллективы развлекали народ, медленно заполнявший Площадь, с установленной под трибуной сцены. Показываемые ими номера транслировали на огромных телевизионных экранах.

  Наконец, последние колонны демонстрантов заняли свои места, и началась официальная часть праздника. Высоко над головами толпы на трибуну вышли члены Совета Пятнадцати. Размещенные на Площади динамики встретили их восторженной овацией. В прежние годы бывало, что искусственное ликование сопровождалось и настоящими приветственными криками и аплодисментами. Но на этот раз кричали и махали руками лишь единицы, и то, многие из них тут же смущенно замолкали под насмешливыми или даже враждебными взглядами соседей.

  Видели ли Члены Совета Пятнадцати, что собравшийся на Площади народ тих и угрюм?! Возможно. Но все они, кроме одного, не придали этому внимания. Те, кто правят Империей, были неизмеримо выше толпы, чтобы искать у нее популярности, и слишком презирали ее, чтобы бояться ее неприязни.

  Но сегодня все должно было пойти не так.

  Обычно приветственную речь произносил Председатель Совета Пятнадцати. Однако в тревожное, переходное время всего за несколько дней до созыва Большого Совета на трибуну вытолкнули старейшего члена, Нтаэлфа. Высохший, совершенно лысый старик, тяжело опирающийся на поручень, нацепил на нос очки и начал читать доклад безжизненным ломким голосом. На Площади заскучали.

  И в тот момент, когда люди уже стали отвлекаться и, сохраняя вид напряженного внимания, перебрасываться вполголоса словечками с соседями, сразу в нескольких местах раздался свист. Сотни агентов, разбросанных по всей Площади в праздничных колоннах, заметив вспыхнувший на крыше трибуны для почетных гостей синий прожектор, начали одновременно свистеть, подскакивать на месте и кричать.

  "Гэн-бао!", "Долой!" - традиционный клич, которым сгоняют с трибуны не понравившегося толпе оратора.

  Это был самый рискованный момент. Призывы "Долой!" могли бы быстро угаснуть в угрюмо молчащем человеческом море. Ведь что такое даже тысяча крикунов, если на Площади в восемьсот раз больше народу?! Однако людей не зря настраивали и накручивали еще со вчерашнего дня. Несколько секунд казалось, что одинокие крики так и утихнут в равнодушно-озлобленной толпе. Но вот зажигательный клич подхватил один, другой, третий... И вскоре, казалось, вся Площадь скандировала одно и то же звучное слово из двух слогов. Возмущенные голоса отражались эхом от окружающих ее стен, усиливались, резонировали и пробили таки броневой колпак над трибуной.

  Государственный советник Нтаэлф испуганно оборвал свою речь и вцепился в поручень. Его лицо начала заливать мертвенная бледность, глаза закатились. На глазах миллиардов людей, наблюдавших все это действо в прямом эфире, он стал заваливаться назад, на руки подоспевших ему на помощь помощников, врачей, охранников...

  Потерявшего сознание Нтаэлфа поспешно унесли с трибуны, а оставшиеся на ней четырнадцать человек поглядывали друг на друга - кто растерянно, а кто с тайным злорадством. Никто не решался - или же не хотел - выступить вперед.

  Наконец, Оонк, несколько напряженных секунд насмешливо посматривавший на Гдоода, развернулся и, не оглядываясь, ушел с трибуны. За ним покорно потянулись остальные.

  Внизу это вызвало настоящий взрыв энтузиазма. Наверное, впервые за всю историю празднования Дня Единения жителям Столицы удалось прогнать членов Совета Пятнадцати. Камеры выхватывали из толпы радостные, ликующие лица людей, для которых, наконец, наступил праздник.

  Да-да, именно камеры! Никто так и не решился взять на себя ответственность и дать команду на прекращение прямой трансляции с Площади. Поэтому сердечный приступ Нтаэлфа, позорный уход остальных членов Совета Пятнадцати и взбудораженный народ продолжала видеть вся Империя. И на площадях крупных городов, где были установлены большие телеэкраны и куда тоже вывели людей праздновать День Единения, сначала тихо и робко, а потом все громче и увереннее начали раздаваться все те же крики.

  Гэн-бао! Долой!

  А кто-то, посмелей, уже стал выкрикивать новый лозунг.

  Хи-ман-таэ! "Перемен!"

  В большом фургоне, скромно притулившемся на краю Площади, царили паника, неразбериха и откровенный страх. Режиссер праздничной трансляции, с ужасом глядя на стену экранов, демонстрировавших картинку с отдельных камер, каждая из которых показывала сплошное непотребство, в отчаянии прижимал к уху браслет, пытаясь получить от начальства в Министерстве информации хотя бы один четкий приказ. Но приказа не было.

  Зато в передвижную телестудию весьма бесцеремонно заглянули несколько вооруженных людей, сделавшие перепуганному режиссеру очень вежливое предложение.