Полоса невезения - Каплан Виталий Маркович - Страница 73

"Сваи" остались у меня за спиной. С обеих сторон подступили кусты, высоченные и небритые, как великаны из волшебных сказок. Похоже, никто и не думал прореживать здешние джунгли. Наоборот, их будто специально содержали в естественном виде. Наверное, ради маленьких. Надо же где-то играть в прятки!

Откуда-то из-за зеленой стены доносились детские голоса и характерные удары ракеткой. Похоже, там играли в бадминтон. По перекрестной дорожке промчались две девочки лет десяти.

"Березки" плавно переползали середину дня, продираясь сквозь липкую сонливость сиесты. Встреча "вежат" прошла успешно. Все, кто не знал друг друга, перезнакомились, остальные повспоминали прошлогодний совместный поход (на Каму, кажется, я не разобрал). Потом, как водится, воспитатель Ольга Стогова присоединилась к здешнему руководству, отправившись отмечать встречу, "вежат" увели показывать их места, а я улизнул, сославшись на тягу к свежему воздуху.

Осоргин не возражал. Мое самочувствие вызывало у него самые искренние опасения. Он здорово удивлялся моему непонятному "отравлению". Ну не бывает такого с поллитра пусть и дешевой, но все же не самой ядовитой водки. Тем более не у хлюпика какого, а у мужика с моей комплекцией. Впрочем, Юрик утешил меня, сказав, что до смертельной дозы - восемь граммов чистого алкоголя на килограмм массы - я так и так не дотянул.

С Димкой мы столкнулись еще один раз, он объяснил мне, куда надо идти - и вот я бреду себе к "северному забору", понурив голову и не зная, о чем говорить. Год назад я бы просто надрал паршивцу уши. Полгода - опрометью сбежал бы от него куда угодно, хоть и на воображаемый край земли. Но сейчас... Всё настолько запуталось... Я даже не понимал, кем в большей степени был сейчас - Ковылевым или Демидовым.

Димка Соболев сидел на лавочке. До стены оставалось еще метров десять, она уже показалась из-за орешника. Бывший герой 8-го "Б" разглядывал свои потертые кеды и словно боялся поднять глаза.

Я подошел и сел рядом.

- Ну, здравствуй, Дима.

Он оторвался от муравьев, ползавших мимо него по горячей щебенке, и взглянул на меня. И взгляд его... Надо же! Видать, не одного меня окунули в другую жизнь.

Не было больше мелкого хулигана, грозы первоклашек, считавшего высшим шиком курение за школьными гаражами и изучение тайком от мамы творчества "Сектора Газа". Впрочем, последнее не о Димке. Насколько я помню разговоры в учительской, семья его отличалась свободой нравов. Говоря проще, родителям было плевать, что слушает их чадо, чем ширяется и кого ночами прижимает в темных переулках.

... Все это кончилось, и, похоже, навсегда. Его барабанные перепонки тоже лопнули от нечеловеческой музыки Струны.

На меня смотрел вполне взрослый пацан. Пускай биологически еще подросток - а тем не менее совсем взрослый. Пожалуй, если не фиксироваться на одежде, манере сидеть и внешних пережитках детства, он покажется даже старше, чем, допустим, великий педагог Валуев. Наверное, Димка Соболев не стал бы пугать ночных гопников сверкающей гитарной струной.

- Здравствуйте, Константин Дмитриевич, - полушепотом произнес он. - Я вас правильно называю?

А в самом деле, правильно ли? Много ли во мне осталось от Кости Демидова?

- Лучше Антоныч, Дима. Ты угадал. Я здесь... ну, скажем так, нелегально.

- Понятно, - он кивнул и даже не стал расспрашивать.

Не было в нем никакого детского любопытства.

- А ты что же? Как ты тут очутился?

Он вздохнул.

- А вот так, Константин Дмитриевич... простите Антонович, после того как вас туда... - он вдруг дернулся и затравленно огляделся по сторонам. Даже вверх зачем-то посмотрел, где, закрыв собой небо, дрожали верхушки сосен. - Сначала все было как раньше. Домой меня отвезли, какого-то лекарства дали. Я утром проснулся - думаю: ну и сон! Митрича мафия за меня хацкнула! Так и ходил пару дней, даже в школе пацанам рассказал. Они поржали, поржали, а потом задумались. Нам ведь сказали - вы заболели и уволились. А потом... - он вздохнул. - А потом эти пришли... Из сна.

Димка странно поежился. Боится он что ли? Чего? Неужели "Струны"? Так ведь он же для них - святое! Ему еще целых четыре года святости отмерено.

Впрочем, не совсем же он дурак. Вряд ли поверил в сказку о белоснежных детских душах. Да и сам понимает - ну какое там, к свиньям, из него чистое дитя?

- И что они тебе сказали? - спросил я.

- А вы как думаете? - буркнул он. - Говорят, семья у тебя неблагополучная, не получаешь правильного воспитания. Типа батя твой хоть и много денег гребет, но не уделяет тебе должного внимания. А тем более мать... Она у меня сами знаете.

- Не знаю. - Я виновато улыбнулся. - Дима, я же ваш класс практически не знаю. Думаешь, мне на вас смотреть приятно было? Не больше, чем вам на меня. Навязали нас друг другу, вот и вся правда.

Он взглянул с удивлением. Может быть, детство его уже кончилось, но старые представления еще не успели разрушиться. Как вот сейчас. Наверняка ведь считал, будто учителям всё о нем известно, будто вся его жизнь для педсовета - нечто вроде сгустка грязи, изучаемого сквозь огромную лупу. А тут вдруг пришлось взглянуть на учителя, как на самого обычного человека.

Секунду он хлопал глазами, потом отвернулся и вновь уставился на свои кеды. А я подумал, что и действительно плохо знал своих учеников. Судил по их школьному поведению да по успеваемости. Сам ведь понимал, насколько это глупо, а тем не менее... Тот, кто на перемене - мелкая шкода, а в классе отличник и кандидат на грамоту по окончанию года, может с равной вероятностью продавать первоклашкам марихуану, фанатеть от Гитлера или посещать литературный кружок (все три пункта не исключают друг друга).

- Батя у меня - дальнобойщик. В Европу ходит, - Димка развел руками. А мать... - он поморщился. - Скучно ей тут одной. Понимаете, Константин... мнэээ Антонович, извините, еще не привык...

- Ладно, - сдался я. - Пусть будет Дмитриевич.

- Нет уж, еще при других ляпну.

Я понимал. Чего уж тут не понять?

- Отцу до меня дела почти не было, да и ей тоже. То есть они меня любили, конечно. Типа кота. Возьмут, погладят... А когда эти... Ну вы уже сами знаете...