Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. - Каменецкий Евгений - Страница 7

…Когда Юра пришел в себя, он лежал у стены, засыпанный осколками стекла. Над Юрой склонился его приятель Валя.

— Ничего, — сказал он. — Ты о стену ударился. Бомба в наш дом попала — в угловой флигель.

Юра вскочил, забыв про боль. Ведь там были люди!

— Пойдем, Валька, туда скорей! — крикнул Юра.

— Никуда я тебя не пущу, — заявил Валентин. — Вон как кровь из руки хлещет. Идем в медпункт.

Как только сестра сделала перевязку, Юра побежал к своему дому, где уже работали бойцы аварийно-спасательной команды. Под ногами обрывались кирпичи, дрожали балки. Над головой висел кусок крыши. Не обращая внимания на опасность, Юра принялся помогать товарищам.

— Молодец! — сказал Юре командир отряда».

Да, он был молодец, этот Юра Воронов! И настоящий герой — скромный, тихий, застенчивый, даже не сознававший тогда, что он ежедневно совершает подвиги.

— Юра, — говорю я ему при очередной встрече, — в какой мере документально это стихотворение, которое ты назвал «Младшему брату»?

Долго молчит Юра, отвечает медленно, глухо, вдруг задрожавшим голосом:

— Брату Алику было тогда три с половиной года, а сестренке Милочке два месяца. Милочка ничего не понимала, она только плакала. А Алик хотел есть. Он всегда смотрел в окно и ждал меня с хлебом. В тот день он так и не дождался… Дневная норма, эти жалкие граммы остались у меня. Ел их, смачивая слезами.

Других угнетающих вопросов уже задавать не хотелось.

И еще — о хлебе:

Как же точно и горестно сказано: «Хлебный суточный паек ладонь и ту не закрывает». На фронте мы получали на день один сухарь. Можно ли третью сухаря прикрыть ладонь? Нельзя. Помнится и другое, гнетущее и до сих пор терзающее душу: когда мы шли завтракать, обедать или ужинать, — на обед полтарелки «украинского борща» из тухлого силоса, три кусочка мяса из полудохлой лошади (все три вместе — размером в указательный палец) и несколько овсин в шелухе; завтрак и ужин можно именовать так по недоразумению, — мы примечали слегка запорошенных снегом пареньков, таких, каким был тогда и Юра Воронов: они стремились к Ладоге, чтобы перебраться на Большую землю и там найти спасение. Но остались лежать на полпути. Мы замечали, что они еще дышат, что губы их еще шевелятся. Им бы сейчас по паре сухарей — и жизнь их спасена. Но каждому из нас положена лишь треть сухаря, который мы еще только получим в столовой…

На обратном пути мы уже не могли смотреть на вечно почивших юнцов — жителей славного города, города-героя и мученика.

Да, и это было, и это пережил Юра Воронов, навечно впитавший в свое сердце боль и страдания Ленинграда.

Все это так. Я видел его старый паспорт: год рождения 1929-й. А вот и удостоверение: за участие в героической обороне Ленинграда Воронову Юрию Петровичу от имени Президиума Верховного Совета СССР 8 декабря 1943 года вручена медаль «За оборону Ленинграда».

Я с любовью смотрю на него, душевно улыбающегося своими светлыми добрыми глазами; рядом с ним — капельница, питающая его своим животворным составом. Юрий Петрович болен. Но когда смотрел на него, верил, что он и на этот раз вырвется из опасности, как вырывался не десятки, а сотни раз.

Вскоре он поехал в город на Неве на встречу с блокадниками. Вернулся и вовсе повеселевшим. Я говорил с ним и вспоминал его стихи:

На вечер встречи пришел счастливый и одухотворенный. Как же сердечно, взволнованно читал он свои стихи! Все слушавшие смотрели на него с нежной любовью и восхищением.

Герои боев за Ленинград получили с автографом и его «Блокаду». У меня же — радость вдвойне: и книга, и долгоиграющая пластинка «Возвращение», посвященная творчеству славного сына и талантливого певца блокадного города.

А через месяц, 12 февраля, мы отдавали последний долг почившему блокаднику: измученное, истерзанное сердце его не выдержало.

Теперь можно открыть и нашу небольшую тайну: прототипом юного героя Юры Грачева в моем романе «Невская Дубровка» был Юра Воронов. Каким он получился — судить читателю. Но писал я с душевной болью, преклоняясь перед его подвигом в дни блокады и труднейшими жизненными испытаниями в послевоенное время.