Семейные хроники Лесного царя (СИ) - Бересклет (Клименкова) Антонина - Страница 54

— Ну их на, братаны! Нам заплачено за одного зайца с хомяком, а тут лягушка бешенная прискакала! Пущай тот хмырь сам с ними разбирается!

Светозар ловко поймал одного из «братанов» за шиворот, когда тот пробегал мимо, спасаясь от безмолвной жуткой гоблинши:

— Скажи-ка, любезный, что за хмыря помянул ваш главарь? Напали-то по заказу, стало быть?

Пойманный разбойник вывернулся из-под его руки, открыл было рот — да так и остался с открытым, ни матюгнуться, ни заорать не посмел. Выпучился на что-то поверх плеча Светозара и замер столбом. Тут остальные братаны подоспели — как по команде все брызнули разбегаться в разные стороны, так двое захватили того, который остолбенел. Да не удержались, тоже глянули, на что тот вытаращился. И заорали:

— А-ааа!!!

С воплем и унеслись, волоча за собой третьего.

— Черт, не удалось допросить, — расстроился Светозар.

Обернулся — и расстроился еще больше, сообразив наконец-то, что за плечом у него стоял Полкан, который своим видом и довершил победу над бандой. Самому же Тишке не то что не дали проявить себя героем — он даже меч обнажить не успел!

— Спасители! Спасибо вам!!! — с восторженным криком к гоблинке кинулся оруженосец.

Груша как раз подняла с земли запыхавшегося рыцаря, только-только принялась отряхивать со светлого плаща пыль и соринки. Нет же, крепыш-оруженосец налетел, схватил ее в объятия, саму чуть не уронил, да чуть не пихнул обратно на землю собственного господина, тот и без того держался с трудом, стоял, на ветерке пошатываясь. И ведь Грюнфрид ни рявкнуть, ни пискнуть не могла, чтобы оруженосец поставил ее на землю и прекратил кружить под свои же немелодичные вопли. А стукнуть парня, чтобы опомнился поскорее, тоже не получалось, он ее так крепко стиснул в охапке, что руки не освободить. Поистине у нее сегодня неудачный день!

Светозар своей подопечной не завидовал, нет. Он стоял, смотрел на это всё, и самого себя внутренне грыз за то, что не сумел себя проявить даже в столь пустяковом сражении, позволил маленькой девочке сделать всё за него. Какой же он после этого герой? Абсолютно никудышный.

— Господин, гляньте, это ведь девчушка! Всю шайку девчонка разогнала! — продолжал восторгаться Грушей оруженосец, но на землю ее хотя бы поставил. Зато принялся с преувеличенной заботой смахивать с ее одежды соринки, не обращая внимания на безмолвные протесты. На своего избитого рыцаря, к которому обращался, коротышка даже не посмотрел, увлеченный благодетельницей. — Такая хорошенькая, пусть и зелененькая! Такая ладная, хоть и ниже меня росточком! Ух, так бы и расцеловал — в благодарность!

Груша насуплено зыркала на него своим как никогда драконьим взором, но поклоннику хоть бы что, умилялся еще пуще.

— А что тут у вас, а? Разбойники?

Грюнфрид охнула — и мигом спряталась за рыцарем, прикрылась пыльным плащом.

Тишка обернулся на голос: кому бы не пропасть! Гоблины высыпали из кустов на дорогу, причем каждый держал в руках вместо оружия по половине обкусанного каравая, не прекращая жевать на ходу. На приветствие Светозара старейшина пояснил, взмахнув хлебом:

— Там у речки сидит какой-то мужик, грустный-прегрустный! Над костром хлеб печет, вот чудила, его ж богиня да благословит. Нас увидел, зазвал подойти, каждому в руки выдал во-от такущую буханку! Денег не спросил. И счастливого пути пожелал. Вот же люди на свете бывают чудные!

Руун Марр громко чихнул. Всё-таки купание в холодной реке даже огненному дракону здоровья не прибавит. От чихания он едва не выронил последний оставшийся у него каравай в огонь, чертыхнулся, поймав руками горячий хлеб. Марр всё никак не мог решить: здесь над костром одежду посушить, или как есть свернуть в мокрый узелок и вернуться домой, а там уж не торопясь развесить возле входа в логово, к утру высохнет. Но ведь и с гривой что-то надо делать. Подниматься в небо в мокром виде не особо хотелось — ветер всё-таки, можно окончательно замерзнуть и даже простудиться. А при простуде у него всегда жутко болело горло, с таким горлом огонь не изрыгнешь, а значит, останешься беззащитным…

От невеселых размышлений его отвлекло появление птицы. К костру подлетела сорока, опустилась на землю, прошлась взад-вперед, словно изучала следы, оставленные Полканом и Светозаром. На застывшего Рууна птица не обратила никакого внимания. И зря. Зато Марр заметил, что у сороки к ноге привязана ниткой крошечная трубочка из бересты — не иначе как футляр для записки! Руун заинтересованно хмыкнул, кашлянул. Вестница новостей подозрительно покосилась в его сторону, подпрыгнула, распахнула черно-белые крылья, намереваясь улететь… Узкая струя огня настигла бедняжку прямо на взлете. На землю рядом с костром упала обугленная птичья тушка, пахнущая жареным мясом и палёными перьями.

Руун Марр неторопливо подошел, поднял «дичь», вздохнул: ох уж это внезапное чихание! Воистину огнедышащему дракону опасно простужаться.

Чтобы птичка не сгинула зря, он решил дожарить ее, бедняжку, насадив на палочку и пристроив над костром. Чтобы послание не пропало, ему пришлось отвязать от «окорочка» футлярчик, чудом не сожженный огнем. Записка, найденная внутри, не пострадала, даже не обуглилась нисколько. Чтобы доставить послание по адресу, Марру пришлось его развернуть и прочитать…

— Ого! Хм-м… А… Ап-чхи!!!

Руун Марр виновато вздохнул: доставить послание теперь точно не получится, ибо доставлять нечего — из-за очередного чиха тончайшая бумага в мгновение ока рассыпалась пеплом прямо в руке. С другой стороны, он мог бы на словах передать срочное сообщение… Пожалуй, он передаст. Хотя и не обязан — всё-таки мало кто может управлять своим чиханием, поэтому вины за собой Руун не ощущал. Так что бежать догонять путешественников из-за весточки из дома он не станет. Скажет потом, если снова встретятся. Обязательно скажет. Если не забудет, конечно.

Сильван нашелся в саду позади дворца. Яблони по прихоти Яра тут цвели круглый год, под дуновением ветерка сбрасывая невесомые лепестки на дорожки, вымощенные кругляшами лиственницы. Сливы в нежно-розовой дымке и вишни не отставали от яблонь в красе. (Причем имелся у Яра и другой сад, чуть подальше от дворца, там деревья круглый год были увешаны спелыми плодами. А с недавнего времени там и оливы появились — совершенно невкусные по мнению Милены ягоды.)

Милена не отказала себе в удовольствии подсмотреть и подслушать: притаилась за крыжовником, чуть раздвинула ветки, навострила ушки. Ее суженого окружала детвора — прыгучие шуликуны, маленькие застенчивые лешачки, страшненькие и в то же время кокетливые кикиморки, среди них затесались и мелкие гоблины, быстро сделавшиеся в этой пёстрой компании своими. И вся эта горластая, шустрая орава — на одного Сильвана. А тот ничего, на удивление не сбежал — поддался на уговоры поиграть, терпеливо сносил визги и хохот, глупые вопросы, суету и дерганье за рукава и подол мантии.

Милена с гордостью любовалась и тем, как же хорошо под ее руководством придворные мастерицы одели и обули некроманта — из задохлика колдун сделался стройным принцем! Хотя нет, она готова была поклясться, что на свете таких пригожих принцев не найти. Ведь ее жених вовсе не человек, а темный ангел смерти! Людские принцы с ним не сравнятся. С ног до головы хорош: от мягких сапожек на каблучке, от специально по ее заказу зауженных штанов, облегающих стройные ноги — до капюшона элегантной приталенной мантии. Причем широкий капюшон, отороченный по кромке блестящим черным мехом, теперь всё чаще оставался разложенным на плечах: привыкнув и пообжившись здесь, Сильван забывал прятать голову от света.

Кстати, как только достаточно окреп, он потребовал у Яра выделить себе чулан под алхимическую лабораторию — и первым делом составил средство, чтобы отбелить волосы. Так что к царевниному огорчению, фиолетовый оттенок на серо-стальных шелковых прядях сделался почти незаметным. Зато при дворе появилась новая мода среди мавок и русалок — выбеливать кудряшки. Правда, получалось у девчонок по-разному, у кого-то хорошо, у большинства нелепо до цыплячьей желтизны. Одна даже облысела, передержав состав — с воплями и слезами прибежала к царю, бухнулась в ноги, ревя белугой. Яр посмеялся, но сжалился: положил благословляющую длань на глупую голову, вырастил дурочке новую косу, лучше прежней.