Мой дорогой дневник (СИ) - Абалова Татьяна - Страница 16

– Если я правильно понял, – сказал Санджай, вытряхивая из моей сумки вещи, – дневник хочет быть все время с тобой. Для этого вовсе не обязательно сидеть дома.

Он осторожно завернул дневник в кусок красного сари, принесенного мной, и уложил в сумку.

– А по поводу «чиста, иначе смерть» скажу одно – мы это условие еще не нарушали. Разговор о «Камасутре» состоится только завтра. Мне как раз исполнится двадцать пять. Считай, до тех пор мы вне опасности.

Санджай озорно подмигнул.

Закинув сумку с дневником за плечо, я уселась на скутер, крепко обняв Санджая. Не знаю, читает дневник мысли или нет, но они точно не были чисты. Я впервые за последние дни улыбалась. Меня так и порывало спросить о неприличном: где будем читать «Камасутру» и последуют ли практические занятия.

Пусть я выглядела легкомысленной, прижимаясь щекой к спине мужчины, которого знаю всего несколько дней, но никакой дневник не запретит мне мечтать. Зарождающееся во мне чувство крепло, и бабочек в животе явно стало больше.

Махеш, так звали друга Санджая, ждал нас у ограды кладбища Кирки. Могильные плиты с высеченными на них именами стояли стройными рядами. «Словно солдаты на военном параде, вытянувшиеся по струнке», – подумалось мне. Зеленые газоны и тропические яркие цветы контрастировали с белым мрамором, придавая кладбищу торжественный вид.

– «В. Т. Мак Ки», – прочла я на плите с христианским крестом. – «Королевская артиллерия. 4 января 1946 года. Возраст 19 лет».

Рядом покоился капитан А. Р. Джонс. Королевская индийская армия, интендантский корпус. Дата смерти 8 января 1946 года.

– Это военное кладбище, – пояснил Махеш, направляясь по дорожке между могилами. – Здесь похоронены британцы, служившие в колониальной армии. Они, к сожалению, не вошли в число тех, кто торжественно прошел через знаменитую Триумфальную арку «Ворота Бомбея» в сорок седьмом году, покидая ставшую независимой Индию. Вот еще один нашедший покой на чужбине.

Махеш остановился у плиты, где было выбито «Капитан С. Н. Уокер».

– Это тот самый Стивен Уокер? – спросила я, ошеломленная совпадением, не задумываясь о том, что Махеш не мог знать о наших с Санджаем открытиях.

– Тот самый, – кивнул Махеш, нисколько не удивляясь моему вопросу. – Английский муж дочери Сунила Кханны. Несчастная Лаванья так и не узнала, что капитан Уокер погиб за день до эвакуации. Как, впрочем, не узнал никто из семьи Кханна. Его убийство открылось не сразу, Сунил с сыновьями к тому моменту уже покинули Пуну, и никто не стал искать их в неспокойной Индии. Да и зачем?

– Как погиб капитан?

– Его убили из-за денег. Некто Люк Стоун, бывший британский военнослужащий, в наркотическом опьянении напал на женщину и убил ее брата, пытавшегося ее защитить. Я нашел протокол дознания только потому, что там упоминались имена Сунила Кханны и Лаваньи. Люк, находясь в ломке, признался, что это не первое его убийство – в сорок седьмом году он зарезал капитана Уокера. Наркоман выследил его, так как слышал, что тот понесет деньги своей индийской жене. Бедняга Уокер не дошел до моста Индраяни каких-то сто метров.

– И Лаванья так и не дождалась его. – Мои глаза опять были на мокром месте. – Как же несправедливо все сложилось!

– Она убила себя, считая мужа обманщиком и предателем. – Санджай подошел так близко, что я чувствовала на шее его дыхание.

– Я напишу ей.

Махеш посмотрел на меня как на умалишенную, когда я, достав шариковую ручку, начала писать в потрепанном дневнике, положив его на могильный камень.

«Здравствуй, мой дорогой дневник», – я произносила слова вслух. – «Сегодня мне открылась тайна гибели капитана Стивена Уокера. Он погиб, спеша на свидание к своей жене Лаванье. Он нес ей деньги, но подлый человек убил его. Капитан Стивен Уокер любил Лаванью всем сердцем и собирался жить с ней долго и счастливо, но судьба оказалась немилосердна. Вот я стою у его могильного камня и вижу дату смерти. Она отличается от даты гибели Лаваньи всего на неделю, но я уверена, что там, где влюбленные находятся после смерти, он все еще ждет свою жену».

Я смотрела на дневник, ожидая ответа.

Он последовал, но не в виде слов. Дневник плакал. Прозрачные капли появлялись на странице и жемчужинами скатывались вниз, орошая траву у основания камня.

Повинуясь какому-то необъяснимому порыву, я положила дневник на могилу. Его страницы затрепетали, тронутые смелой рукой ветра. Послышались раскаты далекого грома.

– Смотрите! – Махеш поднял руку к небу, которое на горизонте окрасилось красным заревом, словно среди бела дня наступил закат.

– Как сари у невесты, – выдохнула я.

Через мгновение молния разорвала небо пополам, а гром ударил так сильно, что дрогнула земля.

Откуда ни возьмись, в воздух взлетели белые птицы. Я не сразу поняла, что это страницы дневника, которые вдруг вырвались на свободу. Они закружились в бешеном танце и растворились в почерневшем небе.

Я опустила глаза. В том месте, где только что лежал дневник, осталась лишь примятая трава, украшенная бисером росы. Или это были слезы Лаваньи?

Шквалистый ветер принес проливной дождь.

– Сия, все кончено, бежим! – Горячая ладонь Санджая схватила меня за руку, и мы побежали.

На заднем сиденье машины Махеша Санджай губами собирал с моего лица дождинки. Или это были слезы? Слезы счастья и печали. Дневник исчез, и я всей душой надеялась, что души капитана Стивена Уокера и его любимой Лаваньи соединились.

– Мэйн тумсэ пьяр картхи хун, – призналась я в любви, перед тем как Санджай по-настоящему поцеловал меня.

– Мэйн тумсэ пьяр картха хун, – прошептал он в мои губы, прервав поцелуй лишь на один вдох.

А за стеклами машины очищающий ливень умывал прекрасную Пуну. И я верила, что все у нас сложится хорошо, несмотря на то, что Санджай кшатрий, а я иностранка, джати. Любовь победит.

Эпилог

«Здравствуй, мой дорогой дневник. Прошел ровно месяц с тех пор, как меня посадили под домашний арест. У меня отняли сотовый телефон, отключили вай-фай, даже сняли провода с компьютера, когда застукали за тем, как я вытаскиваю из рюкзака спящего брата его USB-модем.

Доступ подруг, а Людки особенно, в дом закрыт. Я считаю это ограничение чрезмерным и по сути своей бесполезным – во время каникул ко мне особо ломиться не будут. Все думают, что я до сих пор хожу по развалинам древних памятников Индии или беседую с Буддой.

Находясь под строгим арестом, я как неандерталец высекала письмена на всем, что попадалось под руку – так велико было мое желание выплеснуть то, что творилось в душе. Чтобы я не портила обои, не писала на полях «правильных» книг, мама, сжалившись надо мной, выдала школьную тетрадку в линеечку. Я вывела на зеленой обложке слово «Дневник», и теперь мне есть, с кем поговорить. Только тебе, дорогой дневник, я могу доверить все свои тайны.