Тридцать дней (СИ) - Григорьева Юлия - Страница 64

— Кто такие и зачем едете по нашим землям? — спросил айр, выступивший вперед.

— Кто такие и зачем спрашиваете? — надменно вопросил Аквей.

— Я — Оэн Быстрокрылый, — и столько значимости прозвучало в этом представлении себя, словно перед нами стоял хозяин самого Вайториса. Представления двух других пернатых не последовало, должно быть, они занимали нижние ступени на иерархической лестнице, где на вершине стоял Оэн Быстрокрылый.

Со скрытым интересом я рассмотрела резкие черты главного айра. Он привык повелевать, это было заметно. Лицо летуна дышало властностью, но излишняя надменность и презрительный изгиб губ делали мужчину неприятным. Впрочем, его нос с горбинкой, придавал айру сходство с коршуном, и это добавляло в облик летуна хищности. И все-таки вся эта горделивая величавость больше смешила, чем впечатляла. Мне было с чем сравнивать.

— Леор Скайрен Аквей, хозяин Долины Водопадов, — не менее гордо ответил мой водник. — С каких пор Свободная дорога стала принадлежать айрам?

— Я так решил, — последовал исчерпывающий ответ Оэна Быстрокрылого.

— Зачем тебе земля, крылатый? У тебя есть всё небо, — Скай явно насмехался, но тон его был нейтрален. В нем звучал вежливый интерес человека, которому до ответа собеседника нет никакого дела.

— Я так решил, — повторил Оэн, делая ударение на всех трех словах разом. — Вы идете по моим землям, не спросив дозволения.

— Остальные элдры считают также?

— Не тебе бескрылый задавать мне вопросы! — Оэн взвинтил накал гонора в голосе до заоблачных высот.

Теперь я наблюдала за происходящим, уже не скрывая любопытства. Особенно мне стало интересно, что ответит Аквей.

— А кому же, если не мне? — усмехнулся Скай. — Айранские горы являются частью Долины водопадов, я — хозяин Долины. И ты, айр, стоишь на моей земле и нагло утверждаешь, что она принадлежит тебе. Если айры решили вступить в войну и отнять у меня часть земель, то где хайд от Совета элдров?

— Мне не нужен Совет, чтобы предъявить свои права…

Я еще некоторое время наблюдала за разговором, но вскоре потеряла к нему интерес. Во-первых, нападения не затевалось, в этом я была уже уверена. Оэн Быстрокрылый, хоть и являл собой образец наглости, но грань между бахвальством и воинственностью не переступал. Во-вторых, двое других айров оружия не доставали, в спор не вступали и с заметным любопытством рассматривали то меня с Искрой на плече, то водника, уже убравшего руки с рукояти меча, то наших скакунов. Наконец, один из них откровенно зевнул, пресытившись зрелищем, и до меня окончательно дошло — айры развлекаются. Правда, только их вожак, остальным оставалось слушать, не вступая в разговор.

Сообразив, что опасаться нам нечего, я углубилась в свои недавние размышления. В который раз прошлась взглядом по телам летунов и прикрыла глаза. На самом деле измененные люди, или же их такими создала изначальная сила? Если измененные, то здесь не обошлось без Созидающих. И судя по тому, что они крылаты, то… Источником силы творца, создавшего айров, был воздух, так?..

— Магия — это энергия, Ирис. Энергия не возникает из ничего, и не исчезает в никуда.

Отец сидит на нашем любимом склоне. Я напротив, лежу на животе, болтаю ногами и слушаю своего учителя.

— Есть три рода энергии: изначальная, стихийная и преобразованная. Изначальная энергия — это сила Хаоса. По сути сам Хаос и есть энергия. Пытаться ее приручить, всё равно что накинуть узду на ветер. Она никому неподвластна. Слишком необузданная, слишком мощная и непредсказуемая. Нужно быть безумцем, чтобы призвать ее.

— Почему?

Я переворачиваюсь на спину и выворачиваю голову, папа теперь вверх ногами. Весь мир вверх ногами, но проходит секунда, и всё возвращается на свои места — это уже не так весело, и я сажусь. Подтягивая коленки к груди, на одной из них красуется короста на месте ссадины, но подол скрывает болячку. Папа запретил исцелять себя, он вообще не любит, когда силу тратят на себя. А еще папа говорит, что у каждого есть свой путь, и влиять на события плохо, потому что это внесет диспс… диспис… дисбаланс, вот! Он говорит, что любое действие несет в себе противодействие, и лучше мне усвоить это на себе сейчас, чем в будущем нанести вред всему миру. Я плохо понимаю, почему исцеление моей болячки может уничтожить мир, но лечить себя не стала. Папа знает, что говорит.

— Ирис, — вскидываю голову и делаю большие глаза, показывая, какая я жутко внимательная. Папа укоризненно качает головой и спрашивает: — Устала, малыш?

Мне не очень нравится, когда он меня так называет. Малышом я была еще два года назад, а сейчас мне восемь, и я совсем взрослая, так говорит дядя Регинис — один из друзей отца, а он зря не скажет.

— Ирис.

— Я не устала, — мотаю головой и снова делаю большие глаза.

— Ты похожа на улитку, — фыркает отец.

— He-а, — снова мотаю головой. — Я похожа на тебя.

— Разумеется, моя радость, — папа протягивает ко мне руки. — Иди ко мне.

Повторно просить не надо, и вскоре я уже обнимаю его за шею, крепко-крепко. Отец на мгновение прижимается щекой к моей макушке, однако уже через минуту звучит строгое:

— А теперь садись на место и слушай дальше, раз не устала. Завтра расскажешь мне всё, о чем узнала сегодня.

— Ты — злюка, — вздыхаю я обреченно.

— Если только капельку, — хмыкает папа.

— Почему ты не учишь Кая?

— Кай не Созидающий, он маг-землевик, как и наша мама, — говорит папа. — Для него наставников много, тебя обучить могу лишь я.

— А дяди…

— Другие стихии, малышка. Они дадут тебе только общие знания, — прерывает меня отец и начинает заново: — Энергия делиться на три вида: изначальная, стихийная, преобразованная. Повтори…

Я тряхнула головой, отгоняя несвоевременное воспоминание. О чем я думала до этого? Ах да, о природе айров.

— Кто создал вас?

Мой вопрос прозвучал неожиданно для четырех мужчин. Судя по недоумению, написанному на лицах трех крылатых, и по их возмущенно-вопросительным взглядам на водника, рта мне открывать не полагалось…

— Я обожаю женщин, Тер.

— Знаю, — смешок отца долетает до меня.

Сейчас я сижу на верхней ступеньке деревянной лестницы и слушаю разговор папы и его гостя. Слушаю и злюсь, потому что… потому что мне тринадцать, и я втайне влюблена в светловолосого мужчину, который заглянул в гости к своему другу. Они все любят заходить к нам, когда есть о чем поговорить. Наверное, это тоже притяжение земли. Оно дает ощущение уюта и стабильности для остальных метущихся стихий. В любом случае, я всегда любила слушать их разговоры, хоть и мало что смыслила в них. Но теперь я старше и умней, и могла бы понять намного больше, но, увы, именно поэтому меня отправляют прочь, когда приходят друзья отца. Приходится сидеть на лестнице и украдкой подслушивать. И сегодняшний разговор мне не нравится. Он о женщинах. Точней, о женщине предмета моих воздыханий.

— Я знаю, что ты знаешь, — усмехается наш гость. — Да, я обожаю женщин, но ненавижу, когда они открывают рот!

Теперь я слышу в его голосе досаду, даже злость, но не могу понять, нравится мне это или нет. Если думать о том, что он ругает свою возлюбленную, то, да, я чувствую некоторое удовлетворение. Однако я тоже женщина, и это означает, что тот, кто нравится мне, не любит, когда я начинаю разговаривать, так? Так.

— Оркан, — папа снова смеется, — тебе слишком много лет, чтобы исходить на желчь из-за вздорного нрава очередной подруги. К тому же ты — вольный ветер, что удивительного в том, что она недовольна?

— Однажды я остепенюсь, — хмыкает Созидающий. — Но пока у меня еще есть время.

— Друг мой, — голос папы становится серьезным, мне даже слышится в нем напряжение, — возможно, твои чаяния не сбудутся.

— Это не тебе решать, — тон гостя неуловимо меняется. В нем появляется нотка упрямства.

— И не тебе, — чеканно отвечает отец.

— Не будем ссориться, Тер.

Я хмурюсь и спускаюсь немного ниже, чтобы лучше слышать, потому что голоса мужчин затихают, и я понимаю, что дальше разговор ведется приглушенно. Им не нужны свидетели, однако это меня волнует мало. Любопытство ведет меня вперед, почти под двери маленькой гостиной с камином.