Чернушка и Солнечный зайчик (СИ) - "atat" - Страница 99

Посочувствовав, Семеныч женщину отпустил, попросив сообщить, если Лёлик объявится. Фима пообещала участковому все выполнить. На том они и расстались. Махнув ребятам, Фима пошла на выход, и уже на улице, глубоко вздохнув, сказала:

– Хороший мужик Семеныч, недолго и “мариновал”, – оглянувшись на ребят, предложила: – Может быть, домой? Или еще погулять хотите?

– Домой, – скомандовал Тёмка. – Сегодня достаточно погуляли. Кстати, мам, ты нам обещала пирожки.

– Точно! Пирожки. А с чем хотите?

Тёмка обернулся к парнишке:

– Сашка, ты с чем любишь?

– С вареньем, а ты?

– С капустой.

Фима кивнула:

– Заказ принят, – ребята засмеялись. – Только придется вам поработать носильщиками. Нужно затарить холодильник. Согласны?

– Да.

– Тогда вперед.

Проходя мимо какого-то дома, Фима заметила подпирающего стену недавнего грубияна. Тот исподлобья за ними наблюдал. Потом уже, когда они отошли довольно далеко, Фима оглянулась и снова обнаружила этого подозрительного субъекта, но уже не одного, а со спутниками. Неясная тревога змеей заползла в сердце.

========== Глава 4. ==========

Тушилась капуста, месилось тесто. Фима крутилась на кухне, словно балерина. Хлопали дверцы шкафчиков, брякала посуда. Не забывая помешивать ложкой в кастрюле, женщина разговаривала по телефону. Придя из магазина, она позвонила Мине. Вкратце рассказав официальную версию произошедшего, сейчас с интересом слушала подругу обо всех событиях последних десяти дней.

Одной из новостей оказалась та, что из тюрьмы вышел Павлик. Фима спросила, что это за личность, на что Мина ответила:

– Ну, ты, Фима, здорово головой повредилась, раз Павлика забыла. Ты вспомни, двадцать лет назад сторожа на пилораме зарезали. Тогда еще сейф с деньгами из конторы вытащили.

Лепя пирожки, Фима кивнула:

– Точно. Помню. Это уже столько лет прошло?!

– Да. Оттрубил от звонка до звонка. Ни под одну амнистию не попал. Говорят, устроился мести улицы, проработал день и запил.

– Угу, понятно. До свободы дорвался, – внезапно пришедшая в голову мысль заставила Фиму задуматься. – Слушай, Мина, а не его ли я сегодня в поликлинике видела? Представляешь, перегаром несет за километр, а мужик от врача требует справку.

– Может быть, – протянула Мина. – А как он выглядел?

– Лет, не знаю, от тридцати пяти до сорока пяти. Очень короткие волосы. Рост… не знаю, выше среднего, наверное. Небритый. Худощавый. Низкий лоб. Брови, такие, знаешь, круглые…

– Он! Фима, точно, он. Ты как про брови сказала, я и вспомнила. И что, дали ему справку?

– Нет. Он злой ушел.

– Понятно. Наша медичка молодец, когда на нее в наглую прут, она ни за что не уступит. Вот когда по-человечески обращаются, всегда поможет.

– Твоя правда, Мина.

– Фима, как там твои? Что делают?

– Пока я стряпаю, ребята занимаются. Скоро сессия, а они здесь со мной торчат. Хоть бы экзамены не завалили.

– А что, могут?

– Тёмка клянется, что сдадут оба, а я ему верю. Он всегда хорошо учился, а Саша, тот вообще отличник.

– Ух ты! Ну, ладно, трудись. Позже еще поболтаем, а то еще Борька увидит, что я вишу на телефоне, выдаст свое коронное: “Минерва Игоревна, рабочее время существует для работы, а не для посторонних дел”.

Фима рассмеялась над тем, как ее подруга передразнила их начальника.

– Ладно, пока.

Отложив телефон, повела затекшей шеей. За разговором пирожки были слеплены, а суп сварен. Поставив пирожки в духовку, Фима вытерла руки и пошла поглядеть на своих студентов. Она как-то легко стала считать Сашу своим. Парнишка ей очень понравился. Тихий, спокойный, немного застенчивый, но не трусливый. А главное, Тёмка ходил за ним по пятам.

Фиме вдруг подумалось, что сын здорово изменился. Ведь раньше, чтобы обнять родную мать, это в лесу кто-то должен был подохнуть. Сейчас же такой поступок казался для него совершенно естественным. Да и характер у парня сделался мягче, что ли. Будто осыпались у ежа колючки, оставив после себя нежную кожу. Такой сын нравился матери больше.

Тихо заглянув в открытую комнату, Фима увидела разбросанные повсюду тетради, включенный компьютер и мирно спящих на постели обоих ребят. Тёмка лежал позади Саши, обнимая того поперек груди и уткнувшись носом в затылок. Тихо развернувшись, женщина пошла обратно на кухню. Перемыв посуду, присела к столу в ожидании, когда испекутся пирожки.

Мысли крутились вокруг ребят. Что ж, раз они решили быть вместе, то так тому и быть. Каждый строит свою жизнь самостоятельно. Начнешь вмешиваться, сделаешь только хуже. Тем более планировать чужую жизнь на многие годы вперед – это уже вовсе пустое дело. Пусть выучатся, а там видно будет. А то, что встречаются, то всяко уж до академического отпуска у них не дойдет.

Хотя, чего греха таить, Фима была бы только рада, если бы Тёмка как-нибудь огорошил свою мать убийственной новостью, что женится и у них через три месяца будет ребенок. А правда, чего там девять, три – самое то. И плевать на шепотки и сплетни, что невеста беременная.

Осадив бег мыслей, Фима усмехнулась: не будет у нее внуков ни через три, ни через девять месяцев. Вообще никогда. Прервется род Кузькиных. Хотя, если подумать, род их молодой. Дед их, Кузькин-старший, лежащий давно в могиле, был приютский. Как он рассказывал, его маленького подобрали сердобольные люди на железнодорожной станции и сдали в сиротский приют. Родителей своих он не помнил, умерли, наверное, от голода. В то время вымирали целыми деревнями.

Дед имени своего не помнил, так что получил его от завхоза и по совместительству секретаря, ведшего толстую книгу, куда вписывал всех поступающих и выбывающих воспитанников. Фамилию, имя, отчество и дату рождения, буквально все дал малышу этот человек. Тяжелое было время, столько кругом было сирот, да и сейчас их немало. Так что видно, Кузькиным на роду написано пригревать чужих детей.

Повздыхав, Фима тряхнула головой и заглянула в духовку. Пирожки были готовы. Достав противень, ссыпала их на большое блюдо. Обжигая пальцы, поправила как следует. Пора было звать ребят за стол. Подходя к комнате, Фима услышала музыку мобильника, а потом сонный голос Саши. Женщина замерла, прислушиваясь. Вот спроси сейчас, зачем ей это надо было, Фима не смогла бы дать вразумительный ответ. Ноги сами остановились и все. Разговор между тем был странный:

– Да, пап, привет… нормально… нет… конечно, занимаюсь… с Тёмой, он мне помогает… где? Да у Тёмы же… пап, меня отпустили… не волнуйся, конечно, сдам… я же сказал, что у Тёмы… ну, хорошо, ты меня расшифровал, мы у его родителей… ну, пап, что ты сердишься? Тёма поехал к больной матери, а я за ним. Что тут такого?.. зачем тебе?.. не буду я ее беспокоить… и адрес тебе не скажу. Она только от врача, зачем ты ее будешь волновать… почему ты мне не веришь?

Фиму раздирали противоречивые чувства. Ей хотелось заступиться за Сашу перед его отцом и одновременно хотелось сбежать куда-нибудь подальше от этого, как про себя стала называть его, хитрого уфолога. Первое все же пересилило, и она заглянула в комнату сына.

– Ребята, обед готов.

Кусая губы, Тёмка смотрел на напряженную спину Сашки. Услышав мать, кивнул:

– Мы сейчас, мам.

– А кто это звонит? – тихо спросила Фима.

– Сашкин отец.

– О! Я хотела бы с ним поздороваться.

Саша, одним ухом слышавший их разговор, удивленно обернулся. Фима же, вспомнив выражение “морда кирпичом”, вопросительно взглянула на мобильник. Парень неуверенно протянул его ей.

– Как отца звать? – одними губами спросила Фима.

– Владимир Михайлович, – тихо ответил Саша.

Фима поднесла трубку к уху и поморщилась: мужчина в телефоне говорил без остановки.

– Владимир Михайлович?

– Да, – поперхнулся уфолог, – кто это?

– Меня зовут Фаина Аркадьевна, я мать Тёмы.

– Здравствуйте, Фаина Аркадьевна, очень приятно.

– Мне тоже очень приятно. Здравствуйте. Я ужасно рада знакомству с вами, хоть и заочному. Вы не представляете, как мне понравился ваш сын, – знаками показав ребятам, чтобы те закрыли уши, продолжила рассыпаться в похвалах: – Такой внимательный, заботливый, умный. Я не могу нарадоваться, что у моего Тёмки такой хороший друг.