Спросите полисмена - Кеннеди Милворд - Страница 39

– Сельские полицейские! – усмехнулся Паркер.

Уимзи тронулся с места.

В Уинборо выяснилось, что злополучный констебль пока без сознания. Уимзи попросил, чтобы его известили, как только он придет в себя и сможет дать показания.

Суперинтендант Истон в участке отсутствовал. Полным ходом шли довыборы, и его вызвал к себе главный констебль. Уимзи и Паркер внимательно осмотрели пистолет и прочие улики, но ничего нового из них не почерпнули.

– Надо полагать, пуля была выпущена из пистолета именно этого образца? – сказал Уимзи по пути в Лондон. – Я не большой знаток огнестрельного оружия. Нет никакого другого, из которого можно выпустить пулю такого размера?

– Из винтовки едва ли, – с сомнением произнес Паркер. – Пуля тут гораздо меньше двадцать второго калибра. Если хотите, могу спросить у нашего эксперта.

– Да, спросите. Скорее всего из этого ничего не выйдет, но я не могу объяснить, как в тот день в Хорсли-лодж очутилось второе такое оружие, если вы говорите, что во всей Англии их не более десятка. И вообще очень многое в данном деле ставит меня в тупик. Пора бросить частный сыск и обзавестись фермой. Увы, что толку беспрестанно влачить опороченное ремесло частного сыщика, придирчиво созерцая неблагодарные трупы? Не лучше ли было бы, Чарлз, подобно другим «резвиться под сенью дерев с Амариллис»? Клянусь, иногда мне кажется, что Мильтон был прав. Выходит через скрытый люк детектив Хокшоу; на сцене появляется пастух Коридон, напевая и приплясывая, весь в соломе. Какая поэзия!

Обратный путь в Лондон лежал мимо Хорсли-лодж. К удивлению Паркера, Уимзи снова остановил машину, на сей раз у отделяющей сад от шоссе стены, и долго, внимательно разглядывал лужайку и дом.

– Хочу еще раз проверить углы, – объяснил он. – «Один любовный взгляд, потом прощай». А просматривается отсюда неплохо. «О, ради взгляда, ради орлиного глаза!» Хотя орлиный глаз тут не требуется. Странная штука планы, а? Никогда не дают представления о том, как в действительности выглядит то или иное место. Я вот принимал за данность, что лужайка футов эдак сто, а на самом деле не многим более тридцати. По плану это, конечно, было видно, но не внял я его мольбам. «Прошепчи, и я не услышу» – вот девиз всех планов.

От Хорсли-лодж до Пикадилли Уимзи открыл рот лишь однажды. Между двух трамваев на Митчэм-стрит он вдруг жестом триумфа воздел руки и воскликнул:

– Понял!

Паркер с содроганием отвел взгляд от надвигающейся и неминуемой смерти.

– Что именно?

– Кого мне напоминает Миллс! – откликнулся Уимзи, хватаясь за руль, чтобы увернуться из-под передней дуги приближающегося трамвая. – Отравителя Уильяма Палмера!

– Вопрос в том, – уныло промолвил Уимзи, – можно ли оправдать женщину, застрелившую шантажиста?

Он сидел в маленькой гостиной мисс Кэтрин Климпсон. Поставив в гараж автомобиль и пообщавшись с Паркером, Уимзи сделал два телефонных звонка, и один из них был мисс Кэтрин с вопросом, нельзя ли прийти и выпить у нее позднюю чашку чая, и это предложение было встречено с энтузиазмом.

– Лично я, – добавил он, – считаю, что да. Очень даже.

Прежде чем ответить, мисс Климпсон угостилась еще одним полупрозрачным кусочком хлеба с маслом. Множество мелких подвесок на цепочке у нее на шее звякнули в унисон с многочисленными браслетами на тонких, укрытых кружевом запястьях.

– Это ведь трудная проблема? – сказала она, прямо сидя в кресле. – Нас учат, что убийство – зло, но и шантаж тоже. Право же, лорд Питер, как вам известно, я не одобряю насилия, но когда я слышу о горе, какое причиняют шантажисты, у меня просто кровь вскипает. Мне даже кажется, – при этих словах землистое лицо мисс Климпсон чуть порозовело, – я могу сделать с ними что угодно. Но следует ли стрелять в шантажиста или нет, зависит от обстоятельств, разве не так?

– Естественно. Предположим, негодяй заслуживает смерти, а какой-нибудь пронырливый сыщик-любитель выясняет, что она его застрелила, и это ей сойдет с рук, если он промолчит. Но ее повесят, если он заговорит… Вот черт! Прошу меня извинить.

– Ничего! – откликнулась мисс Климпсон. – Мужчине можно выругаться, если он считает, что обстоятельства этого требуют. Это прерогатива мужчин. Пока они держатся в рамках приличия, разумеется, и я знаю, лорд Питер, вы никогда их не преступите. Помнится, один мой дядя в сильном волнении неизменно восклицал: «Асуан», а это, как вам известно, самая большая плотина в мире – или была на тот момент, – а он был ризничим.

– Когда ругается ризничий, можно и мне, – улыбнулся Уимзи.

– Боюсь, дорогой лорд Питер, – продолжила мисс Климпсон, и подвески у нее на цепочке зазвенели, – вы тоже взволнованы. Позвольте налить вам еще чашечку чая? Чай утешает в минуту душевного расстройства. Я всегда так считала, хотя мужчины делают вид, будто презирают его. А виски у меня нет. Вам не кажется, что лучше рассказать мне все? – вдруг выпалила она. – Говорят ведь, разделенные горести уменьшаются вдвое.

– Мисс Климпсон, – произнес Уимзи, принимая чашку чая, – я все вам расскажу. Согласно моей версии, она застрелила Комстока, стоя под окном кабинета, пока Комсток стоял, глядя в комнату, лицом к двери в контору мистера Миллса. Ей ничего не грозило. Садовник работал, повернувшись к ней спиной, а от пистолета было шума не больше, чем от ломающейся ветки, ведь именно такой звук ожидаешь услышать в саду.

– Вы спросили садовника, слышал ли он, как ломается ветка, после того как она прошла мимо? – поинтересовалась мисс Климпсон.

– Нет, не спрашивал. Не хочу знать, слышал садовник такой шум или нет. Не забывайте, это всего лишь версия. Я не могу подтвердить или опровергнуть. Но проблема в том, что я – будь все проклято! – почти доказал Паркеру, что стрелявший находился вне дома, и не нужно быть инспектором Скотленд-Ярда, чтобы по направлению движения пули и по расстоянию от окна до земли (Литлтон ведь сам назвал свое падение «адским») догадаться: стреляли почти у самого подоконника. И уж конечно, не надо быть инспектором Скотленд-Ярда, чтобы понять: единственным, кто стоял почти у самого окна, была подруга Хоуп-Фэрвезера.

– Понимаю. Бедняжка! Как ужасно она себя, наверное, чувствовала, если отважилась на подобный страшный поступок. Но, лорд Питер, давайте поищем светлую сторону, как говаривал мой дорогой папа. Возможно, она этого не совершала. Мы ведь не знаем наверняка. И я всегда считала, что лучше быть не вполне уверенным в истинности чего-либо поистине ужасного. Благословенны невежественные. Хотя в данном случае о благословении речь не идет.

– Брошу это дело! – пылко воскликнул Уимзи. – Плевать мне на министра внутренних дел! Только так может поступить порядочный человек.

– Вы убеждены, что это был шантаж?

Уимзи рассказал ей о пропавшем документе.

– Любопытно то, – добавил он, повеселев, – что Миллс считает, будто документ у Фаррента, а Фаррент – что он у Миллса. Они сейчас оба подстраховывают друг друга, надеясь использовать документ сообща и поделить выручку, но каждый из них все еще верит, что бумага у другого.

– Так у кого же документ? – спросила мисс Климпсон.

– У Хоуп-Фэрвезера!

Она намазала маслом вторую булочку.

– Знаете, что я бы сделала? Пошла бы к сэру Чарлзу Хоуп-Фэрвезеру и поговорила бы с ним.

– Мисс Климпсон, – с чувством сказал Уимзи, – у вас никогда не бывает головной боли, эдакой распирающей головной боли от того, что вы всегда правы?

Мысль о том, чтобы поговорить с сэром Чарлзом, разумеется, уже посещала Питера Уимзи. Он отмахивался от нее, не желая вытягивать из несчастного правду, которую предпочел бы оставить без подтверждения. Теперь он осознал, что все-таки надо действовать. Лучше всего было бы навестить сэра Чарлза, намекнуть на то, что ему известно, и упомянуть о своем решении устраниться от вопроса, а потом сказать, что он сам сделал бы на месте сэра Чарлза. Ведь Уимзи сочувствовал не только сэру Чарлзу, но также и леди, которую назвал подругой сэра Чарлза. Если люди берутся за шантаж, то должны ожидать, что их пристрелят, и Уимзи и пальцем не собирался пошевелить, чтобы помешать расправе.