Путь Гегеля к «Науке логики» (Формирование принципов системности и историзма) - Мотрошилова Неля Васильевна - Страница 44

О «царстве рассудка» Гегель впервые говорит в подразделе о чувственности. На сцену выводится особая способность человеческого сознания – порождать относительно самостоятельные, сталкивающиеся друг с другом абстракции. Деятельность абстрагирования – типичный для теории познания сюжет – подается в «Феноменологии…» как один из наиболее важных, интересных гештальтов, внутреннюю силу и претензии которого Гегель разбирает с большой тщательностью. На чем же основана сила рассудка? На том, показывает Гегель, что «материи» – например, свойства вещи, как бы соединенные в ее образе, – превращаются в своего рода отдельные «силы». Обособление и «игра сил», т.е. «взаимодействие» абстракций рассудка, – вот одновременно гештальты и сюжеты дальнейшего развертывания феноменологического сценария. Важно отметить, что развитие содержания в гегелевском исследовании будет подчинено принципам диалектики, но это будет развитие, обусловленное внутренней, имманентной диалектикой проблемы.

«Силы», появившиеся на сцене феноменологии, обладают особыми свойствами. Это гештальты «являющегося духа», потому можно «видеть», наблюдать, фиксировать их. Но в отличие от гештальтов чувственности силы рассудка обладают новой способностью: они «выходят вовне», приобретают особое бытие. Их бытие «параллельно» бытию сознания, которое по-прежнему остается актером феноменологического действа. Силы рассудка, располагающиеся «наряду» с сознанием, способны, по Гегелю, вести свою, весьма сложную и специфическую игру. В тексте этой части «Феноменологии…» большую роль начинают играть понятия «Sein» – «бытие» (прибавляемое, как мы увидим, к другим словам, и в ряде мест необоснованно выпускаемое переводчиком), а также «Äußerung» и «sich äußern»[17] ¹.

Тема объективирования, «выхождения вовне» формообразований духа, начатая Гегелем в более ранних произведениях йенского периода, находит в «Феноменологии…» метатеоретическое развитие ². На примере сил рассудка Гегель раскрывает сложные механизмы образования, функционирования и сохранения «бытийственных» аспектов духа. Гегель обозначает парадокс этой в высшей степени своеобразной бытийственности: она как бы парит между «бытием исчезновения» и «устойчивостью существования»; рассудочные формы действительно способны и сохранять относительную самостоятельность, и «касаться друг друга» (sich berühren), проникать друг в друга, находясь во взаимодействии. Своеобразие «выхождения вовне» таково, что его принципиально неверно (при переводе, в частности) отождествлять с «внешним проявлением». Ибо некоторые формообразования сознания, например ощущения и восприятия, обладают только «внешним проявлением» (скажем, когда органы чувств человека вступают в контакт с внешним миром). Что же касается рассудочных форм – абстрактно выраженных свойств, формальных правил деятельности рассудка и т.д., – то их бытийственность, что глубоко подмечает Гегель, в самом деле, связана с определенного рода «овнешнением». Увидеть, просто ощутить такое бытие с помощью органов чувств нельзя и в то же время возможно их снова «вызвать к жизни», снова сделать бытийственной оттесненную обратно к самой себе «силу», порожденную человеческим рассудком.

Когда Гегель говорит о способности относительно самостоятельных сил, «выходя вовне» вести уже как бы независимо от породившего их сознания «игру» – наподобие взаимодействия механических сил в мире природы, то установление самой возможности причудливого «переплетения сил» духа вовсе не является идеалистической мистификацией. Всякий, кто работает со знанием, его формами, с абстрактными понятийными результатами познания (и особенно тот, кто эту «игру сил» должен как бы переснять и передать машине), сразу поймет, сколь оправданна эта попытка Гегеля проникнуть в тайны «овнешнения» духовного, того процесса, в результате которого невидимая глазу работа сознания как бы осаждается разнообразными кристаллами духа.

Механизм овнешнения (Äußerung) очень важен для понимания природы духовных форм как таковых, но в особенности существен он для выявления скрытых источников объективирования духа и образования духовных форм, которые, подобно науке, способны кристаллизоваться в относительно самостоятельные сферы человеческой деятельности, как бы окружая скелет кристаллизаций духа плотью социального бытия. (Они – предмет анализа последней части «Феноменологии…».) Поэтому существенно отметить еще три момента гегелевского анализа.

Первый – обозначенная Гегелем структура: сила есть «бытие для другого». Далее благодаря феноменологическому анализу будет обнаружено, что объективации духа возникают не случайно, а под влиянием потребностей человеческого общения. Второй момент: только после того, как на сцене феноменологии появлялись различные, относительно самостоятельные силы (ведь нужно же было составить представление об их сущности, т.е. получить «понятие силы»), после того, как была продемонстрирована в игре сил механика их «выхождения вовне» – после всего этого Гегель выводит на сцену ни много ни мало… «сверхчувственный мир»! Его появление, надо отметить, не будет неожиданным для внимательного читателя-зрителя. Диалектика перехода определена самой сутью разбираемой проблемы. Ведь если порождения рассудка выступают как силы, способные быть относительно самостоятельными и взаимодействующими, если они выходят вовне, приобретают устойчивость существования, если между ними возникают особые игры, то разве все это не означает, что рожден наряду с миром чувственных вещей еще и другой мир, который можно, не впадая в мистику, назвать «сверхчувственным»? И если мир материально определенных вещей, событий назвать, как это делает Гегель, «Diesseits» – «посюсторонним миром», то правомерно обозначить многослойный, внутренне подвижный, «новый мир» обособленных абстрактных «материй-сил», порожденный рассудком, словом «Jenseits» – «потусторонний». Гегель не имеет в виду ничего мистически-религиозного, а только подчеркивает грань между мирами, определяемую их существенно различной бытийственностью. Но возникновение причудливого нового мира питает и новые иллюзии. Они гнездятся вокруг сложной проблемы соотношения двух миров, чувственного и сверхчувственного. Хотя второй мир, как было показано автором «Феноменологии…», возникает именно из игры сил сознания, сознание не опознает его как свой. И это не случайно. Мы подошли к третьему моменту, который Гегель считает необходимым проанализировать во имя прояснения особенностей рассудка.

Рассудок стремится теперь понять им самим порожденный сверхчувственный мир. Понимание это наталкивается на немалые трудности, казалось бы неожиданные. Раз второй мир родился через «явление первого», рассудок пытается уподобить сверхчувственный мир миру чувственному. «Если при этом мыслится, будто сверхчувственное есть, следовательно, чувственный мир, или мир, как он дан (ist) непосредственной чувственной достоверности и восприятию, то это – превратное понимание; ибо явление, напротив, не есть мир чувственного знания и воспринимания как мир сущий, а мир, который установлен как мир снятый или поистине как внутренний» ³. Приходится все же находить особые приемы работы со сверхчувственным миром – миром «снятым», «внутренним». Приемы и средства вырабатываются благодаря тому, что начинается тщательное сопоставление, сталкивание сил, осмысление их игры, что во всех подробностях показано Гегелем на сцене феноменологии. В результате рождается такое определение: «сверхчувственный мир есть покоящееся царство законов» ⁴, и читатель вправе посетовать на искусственность перехода.

Остается не вполне ясным, как и почему из «игры сил» рождается «закон явлений», почему новым формообразованием становится именно закон. Наиболее веское, впрочем, оправдание перехода к закону – это телеология всего произведения, влияние конечной цели, о которой Гегель, разумеется, не забыл. Уж если в обители чувственной достоверности Гегель почти сразу поселил всеобщее, то что говорить о владениях рассудка? Порожденный им сверхчувственный мир – мир внутренний, странный, превратный, как называет его Гегель, «мир наизнанку» ⁵, – рассудок не может, не умеет освоить собственными «силами». Нужно сразу поселить в нем иную «силу», чтобы она уяснила и превратный, наизнанку вывернутый сверхчувственный мир, и отношение его к миру чувственному. Этой силой может быть только наука.