Сверхъестественное в первобытном мышлении - Леви-Брюль Люсьен - Страница 63

Прежде всего, смерть никогда не бывает естественной. Это — верование, общее для австралийских племен и малокультурных обществ обеих Америк, Африки и Азии. «Туземец, — говорят Спенсер и Гиллен, — абсолютно не способен осознавать смерть как результат какой-нибудь естественной причины». Достаточно привести несколько других свидетельств. «Для сознания мугандов не существует смерти, вытекающей из естественных причин. Смерть, как и болезнь, является прямым последствием влияния какого-нибудь духа». У фангов «смерть никогда не приписывается естественным причинам. Болезнь, кончающаяся смертью, приписывается действиям эву (колдунов)». Дю-Шалью говорит тоже самое: «Величайшим проклятием всей страны является вера в аниемба (колдовство или чародейство). Африканец твердо верит, что всякая смерть насильственна. Он не может представить, чтобы человек, который 15 дней назад был здоров, теперь смертельно заболел без вмешательства какого-нибудь могущественного колдуна, который путем чар прервал нить его дней, причинив ему болезнь». «Когда-то чироки не представляли себе, чтобы кто-нибудь мог умереть естественной смертью. Смерть людей, умиравших от болезни, они всегда приписывали вмешательству или влиянию злых духов, колдунов и заклинателей, находящихся в сношениях с этими злыми духами… Если кто-нибудь, умирая от болезни, обвиняет другого человека в том, что тот по своей воле всякими колдовскими действиями является причиной его смерти, то это равносильно для обвиняемого смертному приговору».

Когда наблюдатели сообщают, что туземцы «не способны осознавать смерть как результат естественных причин», то формула содержит два утверждения, которые не бесполезно рассмотреть отдельно.

Первое утверждение означает, что представление о причине как смерти, так и болезней носит всегда мистический характер. Иначе и быть не могло. Если всякая болезнь — результат «духовного влияния», действие какой-то силы, духа, души, которые влияют на пациента или овладевают им, то как не приписать роковой исход болезни той же причине, которая лежит в основе болезни? Совершенно необъяснимым было бы как раз положение, когда пра-логическое мышление имело бы представление о том, что мы называем естественной смертью: ведь оно было бы единственным в своем роде, не имеющим аналогии среди остальных представлений. Для того чтобы пра-логическое мышление имело представление о естественной смерти, было бы необходимо, чтобы благодаря какому-то непонятному исключению наиболее впечатляющее и таинственное явление каким-то образом, совершенно изолированно от других, освободилось от мистической оболочки, которой окружены все остальные.

Нет ничего знаменательнее в этом отношении хорошо известных случаев, когда умирающий человек сознает за собой нарушение какого-либо табу, хотя бы по неосторожности. Фрэзер приводит довольно большое количество таких случаев. Вот еще один, очень характерный: «Ребенок был совершенно здоров и крепок до того дня, когда Мак-Альпин вдруг нашел его в болезненном состоянии. Ребенок объяснил, что совершил неподобающий поступок и „тайком съел самку опоссума“ до получения разрешения на это, а старики обнаружили его поступок и теперь он никогда не достигнет зрелого возраста. И действительно, он слег под тяжестью своего убеждения и больше не встал: в течение каких-нибудь трех недель он угас». Вот типичный образец естественной смерти, как ее разумеет пра-логическое мышление, если только вообще здесь применимо подобное выражение. Не менее естественной становится та смерть, которая наверняка постигает человека, если он получил хотя бы царапину от заколдованного оружия. «Можно сказать с абсолютной уверенностью, что туземец умрет от самой поверхностной раны, если только будет верить, что поранившее его оружие было „заговорено“ и, следовательно, пропитано арунгквильтой (злыми чарами). Он ложится, отказывается от всякой пищи и угасает на глазах». Спенсер и Гиллен были свидетелями нескольких случаев подобного рода. Единственное возможное исцеление в тех случаях, когда человек ранен заколдованным копьем, — применение весьма могущественного противоколдовства. Больше того, сам факт свершения магического обряда против какого-нибудь врага наводит старика австралийца на мысль, что, может быть, и он подвергся зловредному влиянию этой операции. Подобное обстоятельство едва не стоило жизни одному старику, совершившему такую операцию в присутствии Спенсера и Гиллена. «После того как старик резким и сильным движением бросил свою остроконечную палку в сторону воображаемого врага, он выглядел совершенно потрясенным и сказал нам, что немного арунгквильта ударило ему в голову. Туземцы — люди с чрезвычайно сильным воображением, и мы подумали, что это серьезно повредит ему». Дело, однако, здесь не в воображении, каким бы оно ни было сильным. Перед нами выражение страха, совершенно естественного с точки зрения пра-логического мышления. Случай со стариком австралийцем вполне поддается сравнению с ситуацией какого-нибудь анатома, который, проводя вскрытие, подумал бы, что он нанес себе порез и таким образом заразился.

Второе утверждение, отдельное от первого, подразумевает, что смерть не происходит от естественных причин, ибо она всегда бывает насильственной, т. е, другими словами, всегда убийство, сознательное и преднамеренное, совершаемое кем-либо при помощи магических действий. Отсюда те ужасные колдовские процессы, столь частые особенно в Африке, потрясающие картины которых рисуют нам наблюдатели. Нассау видит даже в этих колдовских процессах одну из причин обезлюдения черного материка. Нигде, однако, эта вера не распространяется на всякую смерть без исключения. Колдовского процесса не устраивают по случаю смерти детей в раннем возрасте, рабов и вообще незначительных людей. Расследование производится лишь в случае подозрительных смертей, притом когда покойники стоят того, чтобы ими заниматься. Но действительно в этих обществах бесконечно больше подозрительных смертей, чем у нас. С одной стороны, здесь общераспространено применение магии. Все более или менее пользуются ею. Каждый в той или иной степени склонен подозревать соседа в преступном использовании магии и, в свою очередь, стать объектом такого подозрения. С другой стороны, общераспространенное представление о болезни и смерти как о результатах таинственных влияний легко приводит к мысли, что та или иная смерть была насильственной в том смысле, что она — результат сил, приведенных в действие чьей-нибудь вражеской волей.

Этим и объясняется, что в низших обществах весьма часто смертные случаи, самые естественные в наших глазах, будучи отнесены за счет действия мистических причин, рассматриваются как случаи насильственной смерти, вопреки самой очевидной, казалось бы, действительности. Именно в этом пункте во всей силе обнаруживается различие между нашими умственными навыками и теми, которые управляют коллективными представлениями в низших обществах. Так, в Торресовом проливе «смерть, последовавшая в результате змеиного укуса, рассматривается обычно как результат того, что змея подверглась влиянию какого-нибудь колдуна». «Туземцы (Порт-Линкольна) не удовлетворяются даже и тогда, когда причина смерти достаточно очевидна: им необходима еще и тайная причина… Одна женщина, которая чистила колодец, была укушена в большой палец черной змеей. Опухоль появилась тотчас, и через 24 часа женщина умерла. Однако туземцы утверждали, что смерть не была случайной, ибо женщина указала на одного туземца как на своего убийцу. На основании этого свидетельства, подкрепленного тем фактом, что рана не кровоточила, муж умершей и его друзья вызвали на суд обвиняемого и его друзей. Мир, однако, был сохранен, ибо сторона мужа признала, что женщина ошиблась насчет личности преступника. Тем не менее, так как укус змеи не мог быть причиной смерти, то вдруг обнаружили другого виновника». Точно так же поступают и тогда, когда старик умирает от старческого истощения: близкие утверждают, что злые чары вызвали его смерть, и стараются отомстить. Вот случай еще более характерный: «Туземцы Мельбурна потеряли одного из своих, погибшего, казалось бы, совершенно естественной смертью. Некоторые из друзей погибшего прибегли к обычному приему розыска виновника смерти, заключающемуся в рытье рва… В соответствии с полученными указаниями они направились в Джойс-Крик и здесь в полдень напали на группу охотившихся туземцев и убили красивого юношу. Друзья юноши, бывшие очевидцами его смерти и прекрасно знавшие всех, кто на них напал, тем не менее обратились к тому же приему розыска виновника, к рытью рва… В результате они получили указание, что виновник находится в направлении племени гульбура, и поэтому сильный отряд, в который входило 18 человек, вооруженных копьями, направился туда, и через неделю после трагедии в Джойс-Крике они совершили убийство в указанном месте». Какими бы невероятными ни казались подобные факты, но Добрицгоффер приводит аналогичные примеры из быта абипонов. «Когда индеец умирает от нанесенных ран, перелома костей или от старческого истощения, другие индейцы никогда не признают, что смерть произошла от ран или старческой слабости. Они энергично доискиваются, какой колдун совершил это убийство и по какой причине».