Правила эксплуатации ведьмы (СИ) - Зингер Татьяна - Страница 21

Пункт тринадцатый. Не пытайтесь погубить ведьму, будучи неуверенными в своих силах

«Любовь — штука сложная.

Не всегда поймешь, где грань между

чистыми чувствами и развратом».

Из воспоминаний блудницы.

Братишка, спотыкаясь о порожек, подлетел ко мне да сжал в настолько крепких объятиях, что я робко пискнула и затихла.

— Ты — гадина! — громко известил голубоглазый мальчонка.

— Знаю.

Истор наконец-то отошел, и я вновь смогла дышать.

— Обещала вернуться, а сама… — продолжал ныть братишка.

Затем он шепнул что-то на ухо маме, и та удалилась к толпе, бочком проходя мимо Всемила

с Лисом. Истор, проследив за тем, как народ живо переругивается с матушкой,

неодобрительно покачал головой.

— Не боишься меня? — я оскалилась.

— Зачем? Ты, конечно, негодяйка, но не злая. Ты ведь не злая?

— Нет, — подумав, пристыдилась я. — Ты так вырос. Выше меня стал! Сколько тебе, кстати, лет?

Братец хихикнул, но не ответил. Сбоку взвыл князь, которого доселе никогда не встречали с

факелами. Пока народ обсуждал, оставлять ли нас в живых, мы вошли внутрь.

В доме стоял аромат щей да свежескошенной травы. Запахи улыбок, переживаний, которые

невозможно забыть и после столетий отшельничества. Так пахло детство, когда по ночам

можно зарыться носом в набитую соломой подушку или вынимать из неё травинки, а после

плести из них косички. А на рассвете слушать крики неугомонных шутников-петухов, мечтая свернуть им шеи. Так пах колючий сеновал, от которого чесалась спина, а на утро

приходилось отряхиваться от налипшего к волосам сена.

За порогом стихли голоса, и вернулась чуть успокоившаяся мама. Она неуверенно обнялась

со мной, тотчас отстранилась и ушла за чесноком, словно чернокнижье передавалось по

воздуху.

Холодная колодезная вода смыла налипшую за дни дороги грязь. Под ногтями, казалось, начиналась собственная жизнь, поэтому я с удовольствием оттерла там до красноты в

пальцах. Заодно промыла подсохшие раны и перевязала лодыжку.

Свежий ветерок донес аромат оладий. Масленых, жирных, таких любимых мною. Сидящий

рядышком Кот навострил уши и сбежал. Когда я вернулась в дом, существо уже пыталось

откусить кусок пышной лепешки, но обжигалось и обиженно вопило, подцепляя тесто

когтями. Мама рассматривала его с осуждением, но не сгоняла. Боялась.

Спутникам приготовили одежду моих многочисленных родственников, но пообещали отдать

только после помывки. Поэтому сейчас матушка в страхе разглядывала измазанный кровью

наряд Лиса, а братишка интересовался, откуда «господа знакомы с Ладкой». Господа

застенчиво краснели и не признавались в постыдном побеге из Капитска.

— Чем ты занималась все эти годы? — заприметив меня, брат мгновенно сменил тему.

Можно, конечно, поведать печальную историю о болоте и старухе-ведьме. Но я, кокетливо

заправив прядь вымокших волос за ухо, начала сочинять сказку о дружбе со столичными

магами. Уважение постепенно появлялось на лицах родни.

— А где папа?

Я поняла, чего мне не достает. Грубого, рваного баса отца и его тяжелых шагов по

деревянному настилу.

— Издох окаянный, — вымученно отмахнулась матушка.

Сердце бешено запрыгало по груди. В горле запершило.

— Мам, — цокнул Истор, — зачем ты врешь? К Альке он ушел, к соседке нашей.

— Сорок летов вместе прожила со свиньей! Лучше б издох! — возмутилась мама, ударяя

кулаком по столу. Тарелки подпрыгнули, молоко пролилось осоловевшему от переедания

Всемилу на штаны.

— Так дитё родилось, вот он и… — рассудительно вставил братец.

Я усмехнулась. Папуля всегда отличался любвеобильностью к особям женского пола. Его не

исправила даже старость.

Мама, забыв узнать, что мне потребовалось от родной деревни, привычно журила

«несмышленую дуреху». По её словам я зря прожигаю данную мне богами жизнь, не рожая и

не выходя замуж. Я легко представила картину непрерывного рожания и замужеств, от чего

начала судорожно закашливаться. Матушка горько сказала: «Заболела, бедная моя. Не

помогают тебе бесы от хвори, так я медка целебного принесу!» После этих слов я

закашлялась куда яростнее.

Для Лиса со Всемилом растопили жаркую баню. Я хотела было отправиться мыться вместе с

ними (чего я там не видела, если детство провела с мальчишками?), но, заметив смущение

князя, передумала.

— Почему с тобой варрен? — губами шепнула мама, убедившись, что спутники ушли.

— А?

Тишина в бане настораживала. И я, всерьез озабоченная возможностью этих двоих прибить

друг друга дубовым веником, прослушала вопрос.

— Варрен. — повторила она. — Никто не знает, что от этих круглоглазых пришельцев

ждать. Свою страну разворотили, так теперь на нашенских девочек покушаются?

— Он мой друг.

— Он на тебя плохо смотрит, — покачала головой матушка. — А вот светловолосый

молодец хорош. Поселяйтесь с ним у нас: отстроите себе хоромы, детишек нарожаете.

Меня передернуло от разворачивающихся перспектив.

А мама, только бы завлечь меня обратно в Приречные зори, уже рассказывала о жизни

сестер, которые, как настоящие женщины, создали огромные семьи; упомянула нехорошим

словцом сбежавшего отца; спросила, чем я питалась все эти годы.

К сожалению, парочка вернулась нетронутой. Посвежевшие ребята стали симпатичными, но

красными от пара. Похожими на вареных речных раков, разве что клешнями они щелкали

не особо убедительно.

Недолго рассматривая наши сонные рожи, братец сподобился предложить гостям место для

ночлега. Всемил с Лисом ушли в комнатушку на чердаке, я же предпочла забраться на

сеновал, чтобы глотнуть воспоминаний из детства.

После долгих катаний на колючей высушенной траве я захлебнулась по уши. Зудел лоб, ноги, шея, лопатки. Я напоминала вшивую больную. Свист ветра из щелей прерывал

мимолетные дремы. И я просыпалась, ворочалась и расчесывала кожу до красноты. Уйти не

позволяла гордость, иначе бы я давно перебралась к наверняка посапывающим в свое

удовольствие спутникам.

Посреди сотой попытки уснуть снаружи кто-то поскребся. Я притворилась спящей, даже

начала неправдоподобно похрапывать — обычно полуночные гуляки не сулят ничего

хорошего. Гость прошмыгнул внутрь. Легкими шагами он приблизился вплотную.

— Лис, — пробурчала я, отплевываясь от соломы, — что на сей раз?

Зрение различило худощавую фигуру, освещенную тоненьким лунным лучом, который

бесцеремонно ворвался через приоткрытую дверку. Варрен убрал что-то за пояс широких

штанов и спокойно заговорил:

— Удели мне пару мгновений.

— До утра не подождешь?

— Я обязан тебе кое-что сказать.

— Всемил смотрит на меня косо? — понимающе промурлыкала я.

Молчание означало полнейшее непонимание.

— Нет, — как очнулся Лис, — всему причина ты.

— Что? — Я уселась на груде сена.

Лис ненадолго затих, но после угрюмо рявкнул:

— Что мне сделать, чтобы ты была моей?

Тон окрасился жесткостью, словно Лис разговаривал с давним врагом, а не с той, которая, предположительно, должна стать «его». Смешно-то как. Что сделать? Прекратить будить.

— Не понимаю.

— Ты нужна мне, — процедил он. — Вся. Целиком.

Я с трудом сдержала ехидный кашель. Тоже мне, завоеватель нашелся. Он бы ещё бродил

около сарая с дубиной и громко требовал бабы. Глупый мальчишка.

— Зачем же? — я продолжила строить умалишенную.

— Просто так.

Меня умилила его лаконичность. Парнишка явно что-то затевает. Но так умело корчит из

себя воздыхателя, что не подыграть невозможно.

Я, не слезая с соломы, приблизилась нос к носу к Лису. Звонкий поцелуй попал в холодную

щеку. Варрен застыл от удивления. Я, издевательски ухмыляясь (чего было не разглядеть во

тьме), схватила его за ворот рубахи и потянула на себя. Лис не удержался на ногах, и мы