Подвиги Геракла. После похорон (сборник) - Кристи Агата - Страница 52

– На сегодня? – спросила она и, так как он не ответил, приняла молчание за согласие и быстро набрала номер: – Темпл-Бар, четырнадцать пятьсот семьдесят восемь? Это «Ад»? Пожалуйста, зарезервируйте столик на двоих. Месье Эркюль Пуаро. На одиннадцать часов.

Мисс Лемон положила трубку, и ее пальцы повисли над клавиатурой пишущей машинки. На ее лице можно было разглядеть легкое – очень легкое – нетерпение. Она сделала свое дело, казалось, говорило это выражение, и теперь ее работодатель может позволить ей продолжать свою работу…

Но Эркюлю Пуаро требовались объяснения.

– Так что же такое этот «Ад»? – спросил он.

Мисс Лемон немного удивилась:

– О, разве вы не знали, месье Пуаро? Это ночной клуб – он совсем новый и сейчас в большой моде; его хозяйка – какая-то русская, по-моему. Я могу легко устроить так, чтобы вы стали его членом еще до вечера.

С этими словами мисс Лемон, ясно дав понять, что уже и так потратила зря много времени, принялась выбивать пулеметные очереди на своей машинке.

В одиннадцать часов того же вечера Эркюль Пуаро вошел в дверь, над которой скромно, по одной, вспыхивали неоновые буквы. Джентльмен в красном фраке впустил его и взял у него пальто. Он жестом указал ему на широкий пролет лестницы, ведущей вниз. На каждой ступеньке была написана фраза. Первая гласила: «У меня были благие намерения…» Вторая: «Сотрите написанное и начните заново…» Третья: «Я могу бросить это в любой момент, когда захочу…»

– Благие намерения, которыми вымощена дорога в ад, – оценил эти надписи Эркюль Пуаро. – Хорошо придумано!

Он спустился по лестнице. У ее подножия находился бассейн с водой, в котором росли алые лилии. Через него был переброшен мостик в форме лодки. Пуаро прошел по этому мостику.

Слева, в некоем подобии мраморного грота, сидел самый большой и самый уродливый пес, какого только доводилось видеть Пуаро! Он сидел очень прямо, суровый и неподвижный. Возможно, с надеждой подумал сыщик, он не настоящий. Но в этот момент пес повернул свою злобную и уродливую морду, и из глубин его черного туловища послышалось низкое, рокочущее ворчание. Это был устрашающий звук.

И тут Пуаро заметил декоративную корзинку с маленькими круглыми печеньями для собак. На них было написано: «Взятка для Цербера!»

Именно на них был устремлен взгляд собаки. Еще раз послышался низкий рык. Эркюль Пуаро взял одно печенье и бросил его огромной собаке. Тот разинул красную пасть, раздался лязг мощных захлопнувшихся челюстей. Цербер принял подачку! Пуаро вошел в открытую дверь.

Зал был не очень большим. В нем стояли маленькие столики, посередине была площадка для танцев. Его освещали маленькие красные светильники, на стенах виднелись фрески, а в конце, у бара, находился большой гриль, у которого трудились повара, наряженные чертями, с хвостами и рогами.

Все это Пуаро успел заметить прежде, чем к нему со всей непосредственностью своей русской натуры бросилась графиня Вера Русакова, в роскошном красном вечернем платье.

– Ах, вы пришли! Мой дорогой… мой самый любимый друг! Как я рада снова видеть вас! После всех этих лет – стольких лет …А сколько прошло лет? Нет, мы не скажем сколько! Для меня все это было вчера. Вы не изменились, вы ни капельки не изменились!

– И вы тоже, chère amie! – воскликнул Пуаро, склоняясь к ее руке.

Тем не менее теперь он хорошо видел, что двадцать лет – это двадцать лет. Графиню Русакову можно было без всякой жалости назвать развалиной. Но она была по крайней мере живописной развалиной. В ней по-прежнему чувствовалась полнокровная, бьющая через край жизнерадостность, и она по-прежнему хорошо знала, как польстить мужчине.

Русакова потянула Пуаро с собой к столику, за которым сидели еще два человека.

– Мой друг, мой знаменитый друг, месье Эркюль Пуаро, – объявила она. – Он кошмар для злодеев! Я сама когда-то его боялась, но теперь веду жизнь чрезвычайно добродетельную и скучную. Разве не так?

Высокий худой пожилой мужчина, к которому она обращалась, сказал:

– Никогда не называйте себя скучной, графиня.

– Профессор Лискерд, – объявила графиня. – Он знает все о прошлом и дает мне неоценимые советы по отделке интерьеров.

Археолог слегка содрогнулся.

– Если б я только знал, что вы намереваетесь делать! – пробормотал он. – Результат получился столь ужасным…

Пуаро пристальнее вгляделся во фрески. На стене напротив него играл Орфей со своим джаз-бандом, а Эвридика с надеждой смотрела в сторону гриля. На противоположной стене Озирис и Изида, по-видимому, устроили лодочную прогулку в подземный мир. На третьей стене какие-то веселые юноши и девушки наслаждались совместным купанием в костюмах Адама и Евы.

– Страна Юности, – объяснила графиня и на одном дыхании прибавила, завершая представления: – А это моя маленькая Алиса.

Пуаро поклонился сидящей за столом девушке, суровой на вид, в клетчатом пальто и юбке. На ней были очки в роговой оправе.

– Она очень, очень умная, – сказала графиня Русакова. – У нее есть степень, и она – психолог, она знает все причины того, что лунатики – это лунатики! Это не потому, что они сумасшедшие, как вы могли бы подумать. Нет, есть много других причин! Я нахожу это очень странным.

Девушка по имени Алиса благожелательно, но несколько снисходительно улыбнулась и решительно спросила профессора, не хочет ли он потанцевать. Тот выглядел польщенным, но засомневался:

– Моя дорогая юная дама, боюсь, я умею танцевать только вальс.

– Это и есть вальс, – терпеливо ответила Алиса.

Они встали и пошли танцевать. Делали они это, впрочем, не слишком хорошо.

Русакова вздохнула и, следуя течению собственных мыслей, прошептала:

– А ведь она не так уж некрасива…

– Она не умеет подать себя в наиболее выгодном свете, – рассудительно произнес Пуаро.

– Откровенно говоря, – воскликнула графиня, – я не могу понять нынешних молодых людей. Они больше не стараются понравиться, – я же всегда старалась: в молодости носила цвета, которые мне шли, и небольшие подкладки под платье, и корсет, туго зашнурованный на талии, и волосы возможно более интересного оттенка…

Русакова откинула со лба густые тициановские пряди; нельзя отрицать, что она до сих пор старается, да еще как!

– Быть довольной тем, что дала тебе Природа, – это глупо! И так самонадеянно! Маленькая Алиса пишет много страниц длинных слов о сексе, но как часто, я вас спрашиваю, мужчина предлагает ей поехать с ним в Брайтон на уик-энд? Только длинные слова, и работа, и социальное обеспечение рабочих, и будущее мира… Это очень достойно, но я вас спрашиваю: это приносит доход? И посмотрите, прошу вас, каким пресным эти молодые люди сделали наш мир! Во всем виноваты правила и запреты! Когда я была молода, все было не так.

– Кстати, как поживает ваш сын, мадам? – В последний момент Пуаро заменил словом «сын» слово «малыш», вспомнив, что прошло уже двадцать лет.

Лицо графини осветил энтузиазм матери.

– Это мой любимый ангел! Он теперь такой большой, с такими плечами, такой красивый! Он в Америке. Он там строит – мосты, банки, отели, универмаги, железные дороги – все, что нужно американцам!

Пуаро выглядел слегка озадаченным.

– Значит, он инженер? Или архитектор?

– Какое это имеет значение? – возмутилась графиня. – Он обворожителен! Он весь поглощен железными балками, механизмами и так называемыми нагрузками. Всеми теми вещами, которых я никогда не понимала. Но мы обожаем друг друга – всегда обожаем друг друга! И поэтому, ради него, я обожаю эту малышку Алису. Ну да, они обручены. Они познакомились в самолете, или на корабле, или в поезде и полюбили друг друга, и все это под разговоры о социальном обеспечении рабочих. И когда Алиса приезжает в Лондон, она приходит навестить меня, и я прижимаю ее к сердцу. – Графиня обхватила руками свой огромный бюст. – И говорю: «Вы с Ники любите друг друга, поэтому я люблю тебя, но если ты его любишь, почему оставляешь его в Америке?» А она говорит о своей «работе», и о книге, которую пишет, и о своей карьере, и я, откровенно говоря, ничего не понимаю, но я всегда говорила: «Нужно быть терпимой». – И она прибавила, не переводя дыхания: – А что вы думаете, cher аmi, обо всем том, что я тут нафантазировала?