Голодные Игры: Восставшие из пепла (СИ) - "Gromova_Asya" - Страница 69

Искренность. Чистота. Жизнь. Глупо называть местом гибели сотен моих односельчан… моих родных, местом чистоты… Но я знаю, что эти чувства испытываю я – не переродок. Я рад своему возвращению, пусть и страшусь его; я рад сложностям, пусть и бессилен перед ними; я готов пережить боль заново, главное – я еду домой.

Есть дороги, которому надо преодолеть в одиночку. И эта дорога в несколько часов состоит в том, чтобы не сойти с ума. Не свихнутся от пьянящей свободы, а продолжать контролировать себя. Расчетливо и сдержано – никаких эмоций. Стоит сорваться и произойдет непоправимое…

Неожиданно комнату озаряет предрассветные лучи солнца. Оранжевый. Решительность. Бесстрашие. Возрождение.

Оранжевый – тот самый оранжевый цвет, который я так любил с детства. Луга вспыхивают отблесками росы. Серые, дымчатые тучи дождя выпускают солнце на волю. И я прислоняюсь лбом к прохладному стеклу и стараюсь дышать ровно. Никаких эмоций - несмотря на то, что мое сердце скачет галопом, я должен оставаться непоколебимым. Должен быть собранным. Расчетливым.

Гудение усиливается. Я слабо различаю шум за дверью. Резкий толчок и визг тормозов заглушает страшное и уже привычное шипение переродка. Игры сделали свое дело – мышцы реагируют быстрее мозга. Рука впивается в металлическую перегородку стола, и только благодаря этому я все еще стою на полусогнутых ногах. Картинка за окном замерла – луг окрашен светло-золотыми красками рассвета, но поезд замер.

Принудительная остановка? Но мы по-прежнему в зоне Восьмого. Дозаправка? Но Аврелий утверждал, что скоростной поезд рассчитан на меня одного, а значит…

Все это ложь, Пит. Они лгут тебе.

Нет. Не снова…

Это ловушка. Они убьют тебя.

Ненависть переродка пульсируют во мне словно кровь. Приливает к мозгу. Стучится к вискам.

Беги, Пит. Они ненавидят тебя.

– Доброе утро, Пит, – бодрый голос разбивает на сотни осколков жуткий хрип моего второго «Я».

Когда я, наконец, могу сфокусировать взгляд, передо мной восстает фигура Плутарха Хевенсби. Его тело еще рябит кругами глянца, но я все же спокойно выдаю:

– Доброе утро, Плутарх. Мы остановились.

Этот факт не удивляет Распорядителя будущих Игр. Он с серьезным лицом кивает головой. Сосредоточенный взгляд Хевенсби не отрываясь следил за полупрозрачным экраном капитолийского гаджета. В уме я прикидываю, сколько семья из моего дистрикта должна голодать, чтобы позволить себе эту безделушку?

Как бы не менялось содержание Панема, его мораль осталась прежней. Есть подчиненные и подчиняющие. Есть голодающие и нуждающиеся, а есть …

– Эта остановка не должна тебя смущать. Все идет… по некому плану.

– В который меня посвятить, по традиции, забыли?

Плутарх примирительно улыбается. Но скорее это что-то нервозное. Эту кривую ухмылку, я легко могу распознать без особых проблем – ведь достаточно часто я видел ее в зеркале.

– Почему мы остановились, если у нас был прямой маршрут? – не унимаюсь я.

– Сложно сказать, – его брови взмывают вверх.

В наушнике распорядителя что-то пискнуло и уже через мгновение я смог разобрать: «Ссадить», «ограда», «огненный морник».

– Мы сходим, – стальным голосом произносит он, – Немедленно.

Мне не надо было повторять дважды. За окном вдруг вспыхнула и погасла сигнальная ракета. При звуке выстрела, мне показалось, что нервы мои лопнули словно струна. Но вместо паники, я схватил свою сумку и двинулся вглубь коридора, вслед за распорядителем. Плутарх был сдержан и собран, что не оставляло мне никаких сомнений – что-то произошло. Что-то, что могло серьезно угрожать нашим жизням. Что-то, с чем не мог справиться отряд миротворцев, который по настоянию Аврелия отправили вместе с нами. Еще один глухой щелчок, который пробивает в купе неясным скрежетанием металла. Будто сталь режет сталь. Привычное гудение заглушают звуки ударов. Один, другой, третий… В результате я насчитываю около трех десятков странных, словно отсчитывающих мое время, щелчков. Они надолго повисают в воздухе, лишая всякой возможности определить, откуда они исходят. В коридоре появляется персонал. В толпе я мгновенно замечаю бывших капитолийцев. На лицах прежде безмятежных людей, горит страх и отчаянье. Клейма, выжженные татуировки, стальные браслеты с датчиками движения – все это отличает их от собранных и быстро снующих людей, с непроницаемыми лицами.

Я не испытываю страха, и это возможно, единственное, что приводит меня в ужас. Я вырван из контекста происходящего. Шумы выстрелов и бойни для меня ничего не значат. Для меня «настоящего» ничего уже не имеет значения.

Все о чем я могу мечтать – добраться до Дистрикта-12 живым.

– Планолет уже на подходе. Будь начеку, - говорит Плутарх, когда один из миротворцев щелкает затвором ружья.

Я всегда начеку. Это нормальное состояние для победителей. Прежде, чем нога опускается на глиняную поверхность земли, в нос ударяет сильный запах гари. Солнце ослепляет и дезориентирует меня на несколько мгновений, но меня уже оттягивают в сторону. Печальный вздох поезда, перед тем как его окончательно обесточивают и я, наконец, могу видеть.

Я смаргиваю слезы, и с удивлением обвожу территорию взглядом. Ни миротворцев, ни выстрелов, ни каких-либо признаков той самой опасности, которую со сладостным умилением рисовал переродок. Поля, покрытые золотой каймой солнечных лучей, серые монументы стен, с темно-серой цифрой «восемь», и белые мундиры миротворцев, растянувшиеся на многие метры вокруг нас. Вместо шума поезда – крики командиров, что сливаются в одно словосочетание: «Огненный морник». Оно звучит в каждом предложении, и я чувствую дрожь страха, расходящуюся по телу.

Возможно, это была ложная тревога, но рука Хевенсби по-прежнему волочет меня прочь от поезда.

– Что происходит? – сквозь гам, кричу я.

– Я объясню тебе по дороге, – коротко отчеканивает Хевенсби, и снова обращается к незримому собеседнику в наушнике, – Капитан, можете заходить на посадку.

В тоже мгновение в безоблачном небе появляется серебристый блеск планолета. Он опускается в нескольких десятках метрах от нас, и Плутарх прибавляет шаг. И откуда только в нем – ожиревшем, зажиточном и трясущемся перед Президентом человечке – столько прыткости? Кольцо миротворцев остается позади нас, когда на землю опускается трап. Они рассредоточиваются по периметру, и затем я слышу только скрежет их раций.

Но единственное, что беспокоит меня, что пульсирует в моей голове, то, что мечется в сознании, заставляя забыть обо всем на свете – «Огненный морник».

Морник изменил Панем. Морник дал жизнь двум бесперспективным трибутам. Морник породил восстания. Морник воспламенил Китнисс Эвердин…

Они убьют тебя. Уничтожат так же, как тебя уничтожил Капитолий. Ждешь пощады, Пит? Мы оба знаем, чем это кончится. Мы оба знаем, кто ты. Вся твоя сущность – фальшива. Ты – искусственно выращенное произведение искусства Капитолия.

Удар. И от сердца к мозгу несется боль. Она сковывает меня, как никогда прежде. Приступ застигает врасплох и меня сгибает пополам, словно изнутри, раздробляя едва сросшиеся кости. Я слышу смех, и даже голос распорядителя становится похожим на этот ужасный сиплый, металлический хрип со вкусом крови.

Несешься домой? В руины, что сотворила твоя возлюбленная? Хочешь видеть останки своих родителей? Рони или Алека? Чтобы отомстить ей?

Я знаю, что это ложь. Китнисс никогда бы не позволила им умереть. Она ни в чем не виновата. Не подними она восстание, Дистрикты по-прежнему бы загибались от голода. Она – возрождение всего Панема. Она потеряла сестру…

Маленькую Прим, которая мечтала о жизни? Она ненавидела ее. Китнисс Эвердин заменила ее на играх, чтобы уничтожить тебя.

В ушах проносится дикий свист. Я пытаюсь дышать, но понимаю, что только нелепо открываю рот. Воздух кажется раскаленным, лишенным кислорода. Я не слышу хруста, но чувствую, как кровь сложно лава, испепеляет и ломает кости. Агония становится невыносимой.